Недоброе предчувствие не обмануло Платова: император повелевал сдать командование отрядом Кайсарову, самому же прибыть в Главную квартиру.
Матвей Иванович дважды прочитал документ, неторопливо сложил его.
— Ну что ж, этого ждал, — сказал он, стараясь придать голосу твердость. — По правилу надобно попрощаться с полками.
— Приказано ехать без промедления.
— Без промедления и поеду. — И кликнул адъютанта, Кирилла Грекова. — Пригласи-ка, есаул, генералов да Шперберга.
— Ну вот, господа и боевые товарищи, кончилась моя с вами служба. Отзывают в Главную квартиру. Приехал за мной Николай Николаевич. — Платов медленно прошелся перед генералами, остановился. — С сей минуты в командование отрядом вступает генерал Кайсаров. Слышишь, Паисий! А первым помощником его и правой рукой быть отныне вам, Петр Матвеевич. — Генерал Греков щелкнул каблуками. — Вас, Константин Павлович, благодарю за помощь и все доброе, что вы вершили при мне. Пока остаетесь при штабе. Обещаю вам генеральский чин, постараюсь непременно выхлопотать. Вот, скажу я вам, и все. — И устало опустил руки.
По прибытии в Главную квартиру он явился к Барклаю, доложил о сдаче отряда.
— Отныне, граф, вы приписаны к Главной квартире. Так повелел император.
8-го марта произошла битва при Арси-сюр-Об. Она продолжалась весь день, а ночью Наполеон направил всю свою кавалерию против левого фланга армии Шварценберга, где находился отряд Кайсарова. Казаки расположились лагерем, спали, когда среди ночи послышалась стрельба. Неприятелю удалось опрокинуть охранение, ворваться в лагерь, захватить артиллерийскую батарею. Казаки отступили.
Узнав об этом, Платов пришел в неистовство.
— Никогда еще не было подобного! За всю службу не бегал я от неприятеля! Рано, рано списали меня! Был бы в отряде, не допустил такого позора!
Он написал Кайсарову полное гнева письмо, упрекал его, требовал, чтобы в дальнейшем искупил делами свой досадный промах и никогда бы ни знал ретирад.
А утром следующего дня двигавшиеся на соединение с Наполеоном корпуса маршалов Мармона и Мортье столкнулись у деревни Сомса с казачьими частями Кайсарова. Находившийся поблизости генерал Раевский развернул свой гренадерский корпус в боевой порядок и решительно атаковал неприятеля.
Побоище было страшным. Двух французских дивизий не стало. Были разбиты и корпуса Мармона и Мортье. Бросив семьдесят пять орудий, они спешно отступили к Парижу.
Платов наблюдал схватку. Он видел, как полк Иловайского бесстрашно врубился во вражское каре и сумел обратить драгун в бегство. Видел и другие полки из бывшего своего отряда. Они бились со свойственной казакам лихостью.
После сражения он поспешил к Кайсарову:
— Письмо мое получил?
— Так точно…
— Порви и забудь. За сегодняшнее дело большое казакам спасибо! — Сдернув папаху, атаман низко поклонился…
18 марта началось сражение за Париж. Планом предусматривалось овладение столицей с двух направлений: с севера — Силезской армией фельдмаршала Блюхера и с востока — Главной армией, которой командовал австриец Шварценберг.
На рассвете русская артиллерия нанесла удар по вражеским позициям на Бельвильских высотах, находящихся у восточной окраины Парижа. Вслед за тем перешел в наступление находящийся в авангарде армии корпус Раевского.
На командный пункт на горе Шомон Матвей Иванович прибыл, когда корпус атаковал врага. Из затянутой дымкой дали доносился грохот сражения.
— Это же возмутительно! — неистовал генерал Толь. — Назначить наступление и не подвести ко времени войска!
— О чем вы, Карл Федорович? — спросил его Платов. — Нет ни армии Блюхера, ни австрияков Шварценберга! Блюхер донес, что опаздывает на семь часов, а Шварценберг заявил, что подойдет с войском не ранее полудня.
— Да как же можно такое!
— Это у нас нельзя, а у союзников можно. Мы не стали ждать. Ежели пушки заряжены, а шнуры натянуты, остается одно — стрелять! Вот мы, не ожидая их, и начали.
Знавший о плане сражения Шварценберг два дня назад послал к Блюхеру офицера. Путь предстоял неблизкий, и нужно было торопиться. Однако на переправе у реки майора задержали. Комендант накричал и сказал, что пропустит лишь после того, как пройдет дивизия.
— Ну черт с тобой! — выругался австрийский майор и направился в придорожную гостиницу.
Он не спал вторую ночь, и усталость свалила его. Проснулся, когда в окно заглянуло солнце, в штаб Силезской армии прибыл только к вечеру.
Прочитав распоряжение Шварценберга, начальник штаба Гнейзенау бросился к карте, измерил расстояние до столицы:
— Скачите назад, майор, и передайте, что у армии нет крыльев. Она прибудет с опозданием на семь часов!
По непонятным причинам запаздывали войска и Шварценберга.
Против корпуса Раевского и гвардейцев Ермолова оборонялись войска французского маршала Мармона. Они заняли подготовленный рубеж, сосредоточили артиллерию и, отбив первую атаку русских, нанесли им немалые потери. Туда на усиление наступающих бросился с гвардией генерал Ермолов.
Ударила дивизия Паскевича, подоспела дивизия Чеглакова. Но засевшие на высоте французы дрались с упорством. Накануне им прочитали письмо Наполеона, который обещал поспешить на помощь столичному гарнизону, требовал держаться любой ценой.
Генерал Раевский, сосредоточив огонь артиллерии по высоте, предпринял обходный маневр. После второй атаки высота пала. Противник начал отход. В преследование бросилась бригада генерала Княжина. На плечах отступающих гренадеры ворвались в деревню Маниль-Монтан.
Бой шел уже в предместье столицы, когда, наконец, прибыл австрийский корпус генерала Гиулая.
— Они знали, когда прийти, чтобы войти в Париж первыми, — съязвил Толь.
— Раевский с Ермоловым и без союзников завершат начатое, — сказал Барклай и распорядился держать австрийцев в резерве.
А в полдень к северной окраине города подошли и передовые соединения Силезской армии. Это были русские корпуса генералов Радзевича и Капцевича. Они с ходу атаковали позиции на Монмартрской высоте, где оборонялся корпус маршала Мортье и дивизия Мишеля. Обойдя неприятельский фланг, 13-й и 14-й егерские полки графа Воронцова бросились в штыковую атаку. Не выдержав удара, неприятель отступил, оставив в деревне Вилет всю находившуюся артиллерию.
В образовавшиеся бреши устремились конные лавы. В числе передовых были казаки генерала Иловайского. Обойдя с фланга отступающих, они крушили в панике бегущих солдат и офицеров маршала Мортье.
— Мортье… Мортье… — силился вспомнить Матвей Иванович, когда услышал это имя. — Уж не тот ли это, что был в Москве?..
— Да-да, тот самый, — подсказал генерал Толь.
В октябре 1812 года Молодая гвардия, которой командовал Мортье, уходила из Москвы последней. По приказу Наполеона она должна была взорвать Кремль. Приказ гвардия не смогла выполнить, ей удалось лишь разрушить часть стены. Ворвавшиеся казаки Иловайского, а вслед за ними другие кавалерийские части помешали сотворить черное дело. Французы Мортье вынуждены были бежать вдогонку отступившей к Малоярославцу «великой армии».
И вот теперь, спустя полтора года, тот же самый полк Иловайского бил войска Мортье в Париже.
В пять часов вечера к командному пункту, где находился со своей свитой Александр, прискакал французский офицер. В руках сопровождавшего его трубача — белое полотнище.
— Вот и парламентер. Сражение выиграно, — сказал Толь Платову.
Твердо ступая, офицер-парламентер приблизился к Барклаю, отдал честь:
— Генерал, я выполняю поручение маршала Мармона. Он просит прекратить сражение, готов принять условия перемирия.
Поутру 19 марта союзные войска вступили в Париж. Шествие открыл лейб-гвардии казачий полк генерала Орлова-Денисова. За ночь донцы вычистили коней, амуницию, и гвардейцы имели грозный и вместе с тем привлекательный вид.
После донцов проследовала колонна генералитета, в которой находился и Платов. Он ехал рядом с Раевским. За генеральской колонной повзводно шла пехота и кавалерия, замыкали шествие артиллерийские батареи. Миновав предместье Сен-Мартень, войска вступили на внутренний бульвар столицы и по нему вышли к Королевской улице, на площадь Людовика, а затем на Елисейские поля.
Казачий полк Гордеева расположился на окраине столицы, в домах горожан.
На второй день казак Прохор Кутнев отпросился у хорунжего в город, купить дратву: в сотне он числился чеботарем.
— Иди, да не задерживайся, — предупредил хорунжий.
В городе творилось невообразимое. Народ заполнил улицы, скверы, площади. На стенах домов расклеены прокламации: «Жители Парижа! Правители наши были бы изменниками противу вас и Отечества, если бы по низшим уважениям личности заставили долее молчать глас совести, — читал вслух грамотный. — Она же громко вопиет, что всех злосчастий, вас удручающих, виной один человек…»
