Ему было семьдесят четыре года. За месяц до смерти он перенес операцию удаления почечных камней. Он был уже выписан из больницы и чувствовал себя хорошо, но образовавшийся в результате операции тромб вошел в сердце и оборвал его жизнь.
Мне было очень грустно. Я вспоминала о том, как мы работали с ним вместе в Сибири, как таскали на плечах бревна для отопления, как обрабатывали наш огород. Он всегда был оптимистичен, даже в самых трудных ситуациях. Мама возражала против операции, но у него были сильные боли, и он надеялся таким путем положить им конец. «Он всегда был за радикальные решения», – сказала мама позднее, когда мы встретились.
Итак, я осталась без мужа и без отца. Мой брат Иосиф был далеко, в новосибирском Академгородке, у него были там большие успехи в работе. Волна еврейского пробуждения докатилась до этой далекой периферии: процент евреев, работавших в Академгородке, был намного выше среднего по стране.
Через несколько недель после смерти папы брат поразил меня сообщением, что он едет в Израиль погостить у мамы и поддержать ее морально в дни траура. Получение разрешения на выезд с такой целью казалось мне делом непостижимым, особенно с учетом того, что он работал в закрытом научном институте. Были, правда, отдельные случаи выдачи разрешений на алию, но о поездках в гости я не слышала никогда, хотя Рига и славилась как место, откуда евреев сравнительно легко выпускают. Размышляя над этим, я пришла к выводу, что у моего брата особые связи с властями. Правду говоря, мне эта мысль была неприятна, несмотря на выгоды, которые сулят такие связи.
Отношение ко мне родственников, в том числе тех, которые вначале видели во мне дикарку, очень изменилось. Это началось с момента отъезда родителей, а теперь, когда и Иосиф поехал в Израиль, я стала буквально любимицей племени. Мне звонили, осведомлялись о моем здоровье, просили, чтобы я пригласила всю расширенную семью, когда Иосиф вернется.
Через два месяца Иосиф покинул Израиль и на обратном пути заехал в Ригу, как и обещал. Все расширенное семейство с тетками, дядьями и племянниками собралось в моем доме послушать его рассказы. Стояла весна 1970 года, Израиль был еще в эйфории от большой победы в Шестидневной войне. Все верили, что войнам в Израиле пришел конец, что арабы разбиты раз и навсегда. Этот оптимизм повлиял и на моего брата. Он рассказал о системе льгот для репатриантов, о центрах абсорбции, в которых семьи репатриантов живут бесплатно и учат иврит в течение полугода, о квартирах, которые правительство строит специально для репатриантов и сдает им за очень низкую квартплату, с возможностью приобрести их на льготных условиях в течение первых трех лет проживания.
Все эти льготы исчезли после «переворота» 1977 года, но тогда они были в силе. Один аспект в его рассказе был для меня открытием: вопрос об общинах. От Иосифа я впервые услышала о разделении еврейского народа на ашкеназим и сефардов, а позднее узнала о существовании дополнительных общин – бухарской, грузинской, йеменской. Я ничего не знала об изгнании евреев из Испании и о других важных событиях в истории еврейского народа, которые привели к этому разделению, поэтому мне трудно было понять, на чем оно основано и почему оно не исчезает в рамках единого государства.
Глава 37. На пороге новой жизни
Иосиф привез мне вызов от мамы. Он сказал, что теперь, после того как папа умер, и я развелась, мне необходимо уехать в Израиль, чтобы не оставлять маму одну, тем более что вышел из игры «сдерживающий фактор», мой бывший муж. «Подай заявление немедленно», – сказал он мне.
Я выразила сомнение в том, что получу разрешение – ведь совсем недавно нам отказали. Иосиф сказал уверенным тоном:
– На сей раз ты получишь положительный ответ.
– Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть уверен?
Он помолчал, а затем сказал:
– Не спрашивай меня. Просто верь. Я не зря говорю.
Я была поражена и не знала, как отнестись к его словам. Он попросил меня не касаться в разговорах по телефону чувствительных тем, так как не исключено, что разговоры прослушиваются. Лучше вообще меньше говорить, не только по телефону, но и просто в доме, так как «стены имеют уши». Все это немножко пугало, я чувствовала себя персонажем шпионского фильма.
Я спросила его, собирается ли он сам ехать в Израиль.
– Зоя и слышать об этом не хочет, она ведь член партии и советская патриотка. А дочку я не могу оставить, – сказал он, и в его голосе слышалась глубокая грусть.
Прежде чем вылететь в Москву по пути в Новосибирск, он попросил, чтобы я послала ему телеграмму сразу после получения разрешения.
– Мы приедем попрощаться, – сказал он.
Я подготовила нужные документы для подачи заявления о выезде. Самым нелепым я считала требование представить характеристику с места работы: из этого требования как бы вытекало, что Советский Союз хочет послать к «израильским агрессорам» только честных и трудолюбивых людей. Какая трогательная забота! Было созвано общее собрание, которое должно решить, заслуживаю ли я положительной характеристики.
Нужно было также выйти из всех организаций, в которых состоял кандидат на выезд. В моем случае это был выход из профсоюза, а в случае Ады – из комсомола.
У меня на работе эта процедура прошла без затруднений. Правда, «Мама» пыталась отговорить меня от отъезда, но я вежливо объяснила ей, что моя мать осталась там одна и я не могу оставить ее в одиночестве. Она не особенно настаивала, знала, что нет смысла. Просто каждый из нас произносил положенные по этому случаю слова.
В противоположность этому Ада прошла в школе настоящую «обработку». В ее школе это был первый случай выхода из комсомола в связи с отъездом. На собрание приехал даже представитель ЦК комсомола Риги. Он охарактеризовал намерение Ады уехать как «действие, враждебное государству». Многие ученики поддержали его позицию.
Я немного подготовила ее к этому собранию и снабдила ее оружием для защиты. Она держалась твердо под градом обвинений. В заключение, когда ей предоставили «последнее слово», она сказала:
– Декларация ООН о правах человека содержит пункт, предоставляющий каждому человеку право переезжать из одного государства в другое и избирать место жительства по своему желанию. Советский Союз является членом ООН, его подпись стоит под этой декларацией!
Весь класс и взрослые участники собрания были ошеломлены. Ни один не нашелся что сказать, и на этом собрание было закрыто. Представитель ЦК подошел к классной руководительнице и тихо сказал: «Какая заядлая девочка! Говорит о декларации ООН… Откуда она знает такие вещи?»
– Не от меня, разумеется, – сказала классная руководительница. Будучи еврейкой, она боялась, как бы ее не обвинили в поощрении выезда евреев из страны. После обмена этими словами от Ады потребовали сдать красную книжечку.
Чиновник ОВИРа был вежлив, но не отказался от обычной демагогии: что Советский Союз спас нас от немцев и что мой сын будет воевать против Советского Союза. Я отделалась обычными ответами, мне было не до пререканий с ним. Я была слишком взволнована тем шагом, на который иду. Женщина тридцати девяти лет, с двумя детьми в возрасте одиннадцати и шестнадцати лет, готовится оставить все прожитое до этого момента и пойти навстречу неизвестности. Были моменты, когда я в глубине души хотела получить отказ…
Ответ пришел удивительно быстро – через месяц, и он был положительным. Я думала о словах брата: как он мог знать?
Получив разрешение, я уволилась с работы. Надо было сделать массу вещей: продать квартиру, лететь в Москву за визами в голландское посольство, представлявшее интересы Израиля в СССР за отсутствием дипломатических отношений между обоими государствами, отправить багаж…
После получения разрешения я стала принцессой расширенной семьи. Один из моих двоюродных братьев с семьей уже находился в Израиле, а те, что оставались, предложили мне всяческую помощь. Поскольку я всегда еле дотягивала до конца месяца, у меня не было денег на то, чтобы прожить месяц без зарплаты и лететь в Москву. Родные одолжили мне деньги.
Главная трудность состояла в продаже квартиры. Если бы я могла легко продать ее, то не нуждалась бы в помощи родственников. Квартирная нужда в Риге была настолько остра, что покупатели появились сразу, хотя речь шла о старом доме на окраине города. Слух о моем отъезде быстро распространился среди евреев, и целый день звонили люди, желающие купить квартиру.
Но это было непросто. Как я уже писала, родители не перевели владение квартирой на мое имя, она осталась записанной на имя папы. Кроме того, у Яши была прописка в квартире. Я не хотела оставлять ему в подарок квартиру, которую мои родители приобрели с таким большим трудом.
Яша в последнее время мало бывал дома – видимо, нашел какую-то альтернативу. Мне пришлось вести с ним переговоры о величине компенсации за отказ от прописки. После нескольких ссор мы пришли к соглашению, он выписался из квартиры и покинул ее. Мне пришлось также платить ему за согласие вывезти детей из страны.
