Джон Робинсон - Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Утрата крестоносного воинства была не единственным ударом судьбы, постигшим тамплиеров и прочих предводителей Святой Земли. Рыцари и бароны Святой Земли, проведав, что греческие земли раздают за просто так, покидали край один за другим. Спасение на том свете обождет, а сейчас есть шанс обогатиться на этом, и незамедлительно. Теми же мотивами руководствовались и новые крестоносцы, только-только прибывающие из Европы, сменившие пункт назначения с Акры на Константинополь. Новому императору латинян нужна была вся помощь, какую он только мог заполучить – а земель у него имелось в достатке, чтобы расплатиться за нее, так что всех отступников ждал его теплый прием. Заморье же увидели только те, кого завербовали тамплиеры и прочие военные ордена. На плечи орденов легло более тяжкое бремя защиты Святой Земли, нежели когда-либо ранее.

Втуне жаловались тамплиеры Папе, ведь для Иннокентия III эта победа означала дальнейшее распространение его власти. Теперь под его контролем оказалась вся греческая церковь. Со временем ему предстояло узнать, что греки лишь ненадолго покорились силе, так и не приняв его сердцем. Часть греков бежала в Никею, находящуюся в Турции, где учредили правительство в изгнании. Из-за этого – да еще растущего могущества турков – для крестоносцев навечно закрылся сухопутный маршрут из Константинополя в Святую Землю.

Другие греки, поладив с племенами болгар, объявили Византии войну. На будущий год они встретились в бою с католической армией, предводительствуемой Балдуином, узурпировавшим императорский трон, взяли его и угнали в плен, где он и скончался в болгарских казематах.

Четвертый крестовый поход ни на йоту не помог отвоевать Святые Места Иисуса Христа. И хотя Папа в то время был вполне доволен его результатами, крестовый поход обратил соперничество православной церкви в непримиримую, лютую ненависть. Туркам же сыграло на руку то, что христиане разгромили их самого могущественного христианского же врага. Из христиан внакладе не остались только венецианцы, почти тотчас превратившиеся в сильнейшую и богатейшую морскую державу крещеного мира.

Но главное – идеалы крестоносцев осквернились. Вместо того, чтобы распространять владения Божьи, они распространяли власть Папы. С сего момента и далее Иннокентий III все более искажал идею священной войны за веру, превращая ее в кровавое орудие папской власти. И в помощь себе призвал тамплиеров.

рестоносцев в Константинополе вовсе не интересовали дела Святой Земли, так что смерть короля Амальрика в 1205 году почти не затронула их внимания. Зато для их вассалов его кончина означала, что два христианских королевства – Иерусалимское и Кипрское – снова размежевались. Кипрский трон отошел к шестилетнему Гуго, сыну Амальрика, а иерусалимский вернулся к королеве Изабелле, каковой снова потребовалось подыскать супруга, – но прежде чем сие осуществилось, Изабелла и сама покинула свет. Ее тринадцатилетняя дочь от Конрада де Монферра стала королевой Марией Иерусалимской, но править без мужа она не могла.

По тогдашним меркам Мария была уже достаточно взрослой для замужества, но родовитые дворяне отвлеклись на завоевание Константинополя и не питали особого желания коротать век в Святой Земле. На поиски короля требовалось время, а пока королевством правил назначенный регентом сводный брат Изабеллы – Жан д'Ибелин, владыка Бейрута. К счастью, за год до смерти Амальрик подписал с аль-Адилом договор о шестилетнем перемирии, и султан вовсе не намеревался воспользоваться кончиной короля, чтобы нарушить договор; у него хватало куда более насущных проблем с северными соседями-турками.

Чтобы возместить нехватку рыцарей и баронов, алчущих поживиться на грандиозной раздаче византийских земель, тамплиерам и госпитальерам пришлось с удвоенным усердием требовать от своих европейских собратьев новых рекрутов и дополнительных средств. Они остались единственными рыцарями, безоглядно преданными Святой Земле, и потому оказались среди весьма малочисленных покупателей земель, по бросовым ценам выставленных на продажу владельцами, стремившимися бросить здешние владения и поскорее перебраться в Грецию. Эти приобретения исчерпали казну монашествующих орденов, а ведь для каждого нового владения требовался и дополнительный гарнизон.

Тамплиеры воззвали было к Папе Иннокентию III, но у того имелись собственные виды на будущее. Для него искоренение ереси сомнения в его верховенстве было не в пример важнее, нежели возвращение христианам родины Иисуса Христа. А посему он провозгласил великий крестовый поход прямо во Франции. Все обещанные крестоносцам духовные награды – полное отпущение грехов и гарантированное местечко в раю – теперь стали доступны едва ли не всякому. Чтобы заслужить их, больше не требовалось сдавать свои земли в заклад и путешествовать за тридевять земель и морей. А тамплиерам во Франции попросту приказали присоединиться к очередному крестовому походу против христиан. Теперь их заклятым врагом стали местные еретики, а вовсе не мусульманские иноверцы.

На смерть обрекли катаров, чья духовная дорога вела не в Рим, а прочь от него. Последователи этого течения составляли примерно половину населения прекрасного края на юго-востоке Франции, прозываемого Лангедоком. Катары веровали, что ветхозаветный Бог Иегова – олицетворение зла, ибо он сотворил свет материальный. Зато новозаветный Бог Иисус Христос творил лишь мир духовный. Все материальное – скверна, а все духовное – благо. Тело материально, и посему оно есть вместилище греха. Следовательно, слияние мужчины и женщины в плотской близости греховно вне зависимости от того, повенчаны ли они. Катары не укоряли и не изводили грешников, каковых, по их убеждению, несказанно больше праведников. И все-таки они стремились к духовному идеалу, явленному Иисусом Христом – каковой, как они считали, есть лишь божественная субстанция и никогда не обладал земной плотью подобно прочим. Малую толику из их сонма, считавших, будто они достигли совершенства, называли «perfecti» -безупречными, ибо те избавились от страстей и отказались от всех плотских радостей. И чуть ли не все их достояние сводилось к безграничному уважению единоверцев. Когда же человек решал, что не способен достичь состояния безупречности, но все-таки жаждал отречься от всего вещественного, он мог предать себя повсеместно распространенному и почитаемому обряду самоубийства, называвшегося «эндура». Непримиримо противясь поклонению материальным образам, катары предавали анафеме многие ценности, столь дорогие сердцам отцов католической церкви, как то: пышные уборы, святые реликвии, роскошные одеяния – даже хлеб и вино, и сам крест.

Культ распространялся, производя благоприятное впечатление по сравнению с порочностью священнослужителей края, каковую вслед за Бернаром де Клерво признавал и сам Иннокентий III. Однако числилось за катарами одно великое злодеяние, мириться с которым, по мнению церкви, было недопустимо: не находя в Святом Писании оправдания папской власти, они не признавали ее и даже порицали меркантильных римских пап, стремящихся к материальному, а к не духовному началу, как Антихристов. Иннокентий III же не знал жалости в своем стремлении к неоглядному господству папства во всем западном свете, пуская в ход свое и без того немалое могущество, чтобы прибрать к рукам и людей, и вещи. Один из летописцев вкратце подвел такой итог: «Сдается, что ныне безопаснее усомниться в могуществе Бога, нежели подвергнуть сомнению власть Папы».

Репрессии – пока довольно мягкие – начались в 1205 году, когда священник по имени Доминик Гусман, посланный обратить еретиков в истинную веру силой слова, спасовал перед ними. Ощутив свое бессилие перед неподатливостью катаров, он смог лишь порекомендовать прибегнуть к силе. Тогда на место событий отрядили другого клирика, Петра де Кастельно, наделив его обширными полномочиями папского легата. Петр с ходу приказал наиглавнейшему католическому повелителю Лангедока, графу Раймунду Тулузскому, искоренить ересь катаров. Задача сия казалась невыполнимой, но никакие оправдания не принимались. Петр де Кастельно отлучил графа Тулузского, прибавив к анафеме: «Всякий, кто поразит тебя насмерть, заслужит благословение Господне». Впрочем, его проклятие навлекло погибель не на Раймунда, а на него самого. Назавтра же один из рыцарей Раймунда наехал на Петра, пронзив его копьем. Обагренную кровью белую рясу монаха-цистерцианца поднесли Иннокентию III с вестью о сем злодеянии.

Петра де Кастельно убил рыцарь-католик, но свету убийство представили совершенно иначе. Иннокентий III обвинил во всем упорствующих в своей ереси катаров. В марте 1208 года Папа издал буллу об анафеме на головы катаров, осудив всех их на смерть, а заодно провозгласив Петра де Кастельно святым католической церкви.