XVIII. — Некоторые историки утверждают, что он умер в марте. Неправильно. Он умер в апреле, на празднике Палилий. Сначала в сопровождении друзей и клиентов вознес молитвы в храме Юпитера, затем участвовал в заклании беременных коров в курии, под руководством старшей весталки очистился пеплом телят, вынутых из материнской утробы. Затем отправился в загородное имение Мецената, где вместе с батраками и рабами прыгал через охапки зажженного сена. Прыгнул раз пятьдесят, даже молодежь перепрыгав.
А после пьяный, разгоряченный, измазанный в грязи, как и положено на этом празднике, улегся за пиршественный стол и стал уплетать жареную конину… В деревне в честь Палес режут куцего коня… И вдруг захрипел, закатил глаза, посинел и дышать перестал. Навеки.
Одни утверждали: он подавился куском жертвенного мяса. Другие с прискорбием возражали: в пятьдесят один год надо быть осторожным в питье и в гимнастике. Третьи испуганно шептали: его Аполлон умертвил тихой стрелой!.. Хозяин, Гай Меценат, вызвал из Рима Антония Музу. А тот, прибыв, осмотрел бездыханного Агриппу и поставил диагноз: «Умер. Теперь ничем не поможешь!»
Вечером в доме у Августа состоялось совещание. Решали, как хоронить, ибо Агриппа завещания не оставил. Меценат предложил хоронить по высшему разряду, за государственный счет, воздвигнув три арки и десять алтарей для принесения жертвы ларам и манам. Но Август возразил: хоронить надо торжественно, но скромно. Ибо умерший Агриппа происходил из простого народа, во всём любил и ценил простоту. Стало быть, «скромно, но торжественно» — таков был девиз похорон, утвержденный на совещании.
Было также решено хоронить Агриппу не на восьмой, а на седьмой день, потому как на восьмой день после его смерти приходился праздник Виналий.
Август предложил сожжение произвести на форуме. Но Меценат возразил: явится слишком много народу, вследствие скорби и чрезмерного рвения могут возникнуть беспорядки, разумнее будет воздвигнуть костер на Марсовом поле. И Август, который в последнее время всё реже и реже соглашался с Гаем Цильнием, на этот раз ему уступил и сказал: «Логично. Согласен. А ты, Меценат, будешь дезигнатором».
XIX. Тело, таким образом, было выставлено не на семь дней, как положено, а на шесть. Вернее, на пять, так как целый последующий день Агриппу бальзамировали и украшали. Бальзамировщика пригласили египетского, из храма Изиды, но бальзамы использовались не египетские и не аравийские, а иудейские, с Мертвого моря — наилучшие, с добавлением индийских мазей. Траурный кипарис был доставлен с победоносного Акция, у которого Агриппа почти двадцать лет назад одержал свою великую победу, — за этим кипарисом уже в день смерти Марка Випсания послали быстроходную либурну… Всё это означало «торжественно».
А «скромными» были одеяние покойного и то, на чем его выставили в атриуме: не было высокого ложа слоновой кости, не было пурпуровых тог и роскошных материй — в сером походном плаще Агриппа лежал на низкой складной кровати, украшенной папирусом.
Хотя поток посетителей привратники ограничивали, люди возле скорбного ложа стояли с утра и до вечера. Я был на пятый день: часа два отстоял на улице в ожидании своей очереди, а затем проник внутрь и имел возможность поклониться прославленному покойнику и заодно пронаблюдать за поведением его вдовы. Юлия не только не плакала, но на ее лице не было ни малейших следов от слез. Страдания и горя я также не заметил в ее глазах. Не было усталой отрешенности и тоскливой покорности судьбе, которую часто испытывают или напускают на себя скорбящие женщины, отдыхая от слез и причитаний. Напротив, Юлия была подвижна и оживлена, каждого входящего встречая если не радушным словом, то ласковой улыбкой или понимающим взглядом. И если кто-то, увидев покойного, начинал плакать или иначе выражать свою скорбь, она тут же подходила к нему и благодарила за сочувствие, утешала и призывала смириться с волей богов. Причем чем ниже был ранг человека и чем постороннее был он у нее в доме, тем заботливее и предупредительнее была с ним Юлия… На меня Юлия сначала не обратила внимания. Но заметив, что я подошел к Фениксу и тихо заговорил с ним, кивнула мне головой и благодарно мне улыбнулась…
Феникс все пять дней провел в доме Агриппы, с утра и до вечера. Сципион три раза зашел, Криспин — два, Гракх — один раз; Пульхр ни разу не появился: он боялся покойников.
XX. — Как я уже говорил, — продолжал Гней Эдий, — похороны состоялись за день до Виналий, в девятый день до майских календ. Опять-таки, с одной стороны — «скромные», с другой — чрезвычайно торжественные.
Не было пышного катафалка. Были вроде бы простые носилки, но изготовлены они были из дубовых ветвей и земляничных деревьев, украшенных густою листвой, — то есть точно такие, какие Вергилий описывает в своей «Энеиде», когда Эней хоронит Палланта.
И одет был Агриппа, почти как Паллант: поверх савана на него надели военные доспехи — говорили, те самые, в которых он бился при Акции, — а поверх доспехов… ну, точно:
Полный печали, надел он один из плащей на Палланта,
Плотно окутал вторым обреченные пламени кудри…
Поскольку расстояние между домом Агриппы и форумом напрямую было слишком незначительным, траурная процессия двинулась кружным путем: сначала к театру Марцелла, затем — к театру Помпея, а оттуда, с севера огибая Капитолий, — к рострам.
Вдоль этого пути были выстроены солдаты, без копий и мечей, но с большими щитами, которыми в случае необходимости можно было сдерживать народ.
Народа, в черных и серых траурных одеяниях, было очень много, несмотря на то, что основная масса людей с раннего утра скопилась и заняла места на Марсовом поле, возле погребального костра.
Впереди процессии, предшествуемый ликторами в синих туниках, шел распорядитель и дезигнатор похорон — Гай Цильний Меценат. Факел несли только один.
За ликторами и Меценатом двигались музыканты: старый трубач и не десять, а всего трое флейтистов. Но звуки, которые эта троица извлекала из своих инструментов, были более печальными, чем при полном составе команды.
За ними — вольноотпущенники Агриппы с колпаками свободы на головах. Сатиров при них не было, а стало быть, никто не исполнял обычный кривляющийся танец.
Далее несли изображения предков — несколько простых и грубых масок, так как, напомню, прославленный по всей империи покойник, Марк Випсаний Агриппа, родом был из крестьянской, никому не известной семьи.
За масками кавалерийской походкой, в развалку, дергая плечами, размахивая руками и чуть припадая на левую ногу, шел… сам покойник. То есть, загримированный под него Бафилл, архимим. Он так точно и ловко копировал походку умершего, что в первый момент даже знакомому с погребальными обычаями чудилось несусветное и дрожь пробегала по телу… Бафилл был любимым актером Марка Випсания и близким другом его.
А далее на плетеных вергилиевых носилках несли тело. Из дома его вынесли и донесли до театра Марцелла принцепс Август, Азиний Поллион, Марций Филипп и Мунаций Планк. От театра Марцелла до форума, сменяясь через каждую стадию, несли прочие сенаторы. А перед форумом спереди носилки приняли два действующих консула — Публий Сульпиций и Гай Вальгий, а сзади — два любимых легата покойного: пожилой Сенций Сатурнин и молодой Гней Пизон. Легаты были в серых военных плащах, а все остальные — в черных тогах.
За носилками с телом следовали десять других погребальных носилок. На четырех из них были установлены картины, а на шести остальных — гипсовые макеты. Картины изображали знаменитые битвы Агриппы, макеты — его великолепные постройки.
За всеми этими носилками, испуганно озираясь по сторонам, шел восьмилетний мальчик, Гай Цезарь, рожденный Агриппой от Юлии, а ныне усыновленный великим Августом — наследник империи.
За ним — многочисленные друзья, соратники и сотрапезники покойного. Все — в темно-синих одеждах и без колец.
За ними двигались женщины, причесанные, аккуратно задрапированные в темные паллы, тихие, так как всем им было предписано воздерживаться от шумного проявления скорби. Женщин тоже было немало. Средь них особенно выделялись: сестра Августа, седая и немощная Октавия — несмотря на то, что было ей всего пятьдесят три года, и царственная, прекрасная, восхитительно молодая в свои сорок пять лет Ливия, властительная супруга Цезаря. Октавию поддерживала Марцелла, ее дочь и бывшая жена Агриппы, уже выданная замуж за Юла Антония. А Ливию фланкировали с одной стороны — мужеподобная Ургулания, а с другой — женственная Марция. Сама же Ливия нежно и горестно опекала Випсанию Агриппину, свою невестку и дочь покойного, будто та в этой поддержке нуждалась больше других.
