Для начала ему нужны были деньги. Деньги, которые пошли бы на покупку инструментов и книг. И Лорен-со исправил ошибку судьбы, отделавшись от глупого, никчемного Фернандо. Удачная женитьба довершила остальное. Брак между доном Фернандо и доньей Анной был делом решенным. Стоило ли объявлять о смерти Фернандо? Проще было самому стать им. И дон Лоренсо стал доном Фернандо. Однако он думал, что брат действительно умер. Он хотел, чтобы брат умер. Но настоящий Фернандо вернулся с того света… Впрочем, он появился даже вовремя… Лоренсо научился управлять судьбой, он научился использовать во благо себе даже крайне неблагоприятные обстоятельства.
Две страсти сжигали де Гевару: злоба и стремление к власти. Он ненавидел этот мир, с рождения встретивший его, как своего врага. Он ненавидел глупцов, окружавших его, тупиц, только и умевших что бормотать заученные молитвы.
Он вступил на путь знания. Почему же посреди дороги земля вдруг разверзлась у его ног и он провалился в мрачное, темное подземелье? Только потому, что его предали. Предал, как он считал, гнусный, безмозглый старикашка. О, в этом мире никому нельзя доверять!
Одно утешало де Гевару: его смерть не останется не отомщенной. Он убил почти всех своих врагов. Правда, первым он хотел уничтожить доносчика, вернее, доносчицу… Он не успел. Он не сразу догадался, что это была его жена. Ну, ничего, он отомстит ей даже из-за гробовой доски, достанет с того света! Донья Анна долго не проживет! Ничто в этом мире не должно оставаться безнаказанным! Ничто, кроме власти, знания и могущества! Он обладал знаниями, значит, властью, значит, был никому не подсуден. Но с высоты своего знания он имел право судить своих врагов. Он имел право уничтожать тех мелких, жалких, трусливых людишек, что ползали у его ног. Он те только мог вызывать демонов, он сам мог стать демоном. Он мог стать посланцем ада, он имел власть над жизнью и смертью, он мог губить, кого захочет, губить как тело, так и душу! Он наслаждался страхом, который внушал своим жертвам. Он держал в страхе весь город. Он был властелином этого города! И вот, надо же!..
Все бы обошлось, если бы не чертов старикашка, который выдал его инквизиции. Но и ему де Гевара сумел отомстить. Он умрет, а его месть по-прежнему будет жить! Он оговорил епископа. Значит, его преосвященство тоже поплатится. Злобная усмешка скользнула по губам де Гевары.
И все же… Смерть застала его посреди пути. Через два часа он будет казнен на потеху глупой толпе. На потеху людям, которые все, вместе взятые, не стоят даже его мизинца!
Де Гевара был наслышан о казнях колдунов. И все же он никогда не думал, что такое может произойти с ним самим. Он был уверен в своей хитрости и осторожности. И что же? Какой-то напыщенный, тощий монах поймал и запер его! Такое могло произойти только по случайности! То ли дьявол подвел своего верного слугу, то ли он сам где-то допустил оплошность.
Де Гевара тщетно искал допущенную им ошибку, когда услышал шум приближающихся шагов, а затем лязг запора. За ним пришли. Что ж, он покажет этим глупцам, как надо умирать!
* * *
Рамиро Веласко повезло. Ему удалось протиснуться в первые ряды зрителей, сразу же за цепью стражников, следивших за порядком во время аутодафе. Чтобы не пропустить самое интересное, Рамиро не пошел смотреть на процессию, которая с утра потянулась от здания инквизиционной тюрьмы до городской площади. Впереди шли монахи-доминиканцы с зажженными свечами в руках. Эти свечи были зеленого цвета — цвета надежды и милосердия. За монахами следовали осужденные. Каждого сопровождали двое приспешников инквизиции, так называемых «фамильярес», в обязанности которых входило не столько утешать приговоренных на пути к эшафоту, сколько следить, чтобы ни один из них не сбежал.
Рамиро решил, что лучше заранее занять удобное место на площади, а уж оттуда рассмотреть этих богомерзких еретиков и ведьм. Поэтому Рамиро пришел на площадь одним из первых. К тому же, он был дюжим парнем и вполне мог отвоевать себе местечко у прочих зевак.
Это было первое аутодафе в городе, и потому все жители сбежались поглазеть на торжество. Были заняты балконы всех домов, выходящие на площадь. Дюжина мальчишек висела на конной статуе короля перед городской ратушей. Кое-кто вскарабкался даже на крыши домов.
От эшафота, на который должны были взойти осужденные, чтобы выслушать свой приговор, Рамиро все-таки оттеснили. Он оказался рядом с помостом, предназначенным для отцов-инквизиторов, местного епископа и монахов. Напротив находилась трибуна для именитых граждан города, пожелавших присутствовать на церемонии. Местная знать Рамиро не слишком интересовала, но он слегка огорчился, что не сможет вблизи посмотреть на ужасных еретиков.
Рамиро однажды уже побывал на аутодафе, в Валенсии. И теперь он был уверен, что, при виде приговоренных, сразу же определит, кого какая судьба ожидает. На еретиков надевали позорящее одеяние желтого цвета — санбенито. На тех, кого осудили на сожжение заживо, санбенито были разрисованы взвивающимися вверх языками пламени и кривляющимися чертями. Наверно, черти радовались, что душа еще одного грешника вот-вот попадет к ним в лапы. Санбенито тех еретиков, которых сперва должны были удушить гарротой[28] и лишь потом сжечь, тоже разрисовывались огненными языками, только направлены они были остриями вниз. На примиренных с церковью, то есть на тех, кто раскаялся и кого приговорили к тюремному заключению на разные сроки, к публичной порке, галерам, штрафам или конфискации имущества, надевали санбенито с крестом святого Андрея. Головы еретиков венчали бумажные колпаки — коросы, тоже с изображениями пылающих костров или без них.
По слухам, сегодня должны были сжечь одного человека — колдуна и чернокнижника — живьем, а еще четверых поклонников дьявола — «в изображении», потому что они умерли до суда. Пламя поглотит их останки вместе с деревянными статуями.
Один за другим осужденные должны были подняться на эшафот, а городской глашатай — объявить им приговор. Если он произнесет: «Святая церковь сделала для тебя все, что возможно, и теперь передает тебя в руки светских властей с просьбой обойтись с тобой как можно более милосердно», значит, этого человека ожидает мучительная казнь. После оглашения приговоров один из инквизиторов должен был прочесть перед народом проповедь. Затем Рамиро намеревался отправиться вместе с процессией за город, на кемадеро — площадку для сожжения приговоренных, где в землю уже были врыты деревянные столбы и приготовлены кучи дров, и посмотреть, как пламя поглотит проклятых еретиков и как богомерзкий колдун поджарится заживо.
Но все вышло иначе.
Едва судьи поднялись на помост, Рамиро тотчас забыл обо всем, включая еретиков, на которых ему так хотелось поглазеть. Он впился взглядом в стройного, худощавого человека, занявшего место рядом с епископом. Господи, это же его враг, человек, укравший у него возлюбленную!
Рамиро узнал бы этого мерзавца где угодно. Это лицо, освещенное светом фонаря, было последним, что моряк успел увидеть, прежде чем провалиться в беспамятство, в ту несчастную ночь, когда он с приятелями натолкнулся на Долорес и незнакомца. Не могло быть ни малейших сомнений! Те же черные с проседью волосы, резко очерченные скулы, насмешливые складки в уголках губ. Он и сейчас, кажется, усмехается, чертов распутник! Он, видать, настолько привык менять обличья, что и сам уже не помнит, кто он такой. В светской одежде он выглядит строго, как священник, а в монашеском облачении держится с надменностью и высокомерием, как настоящий гранд. Сразу видно, что происходит из благородных! Понятно, почему Долорес променяла на него простого матроса! Рамиро давно заподозрил, что Долорес спуталась с дворянином, но такого он себе даже вообразить не мог. Инквизитор!
— Инквизитор! — прошептал Рамиро. Страшная догадка возникла в его голове. Долорес и ее мать были арестованы по подозрению в колдовстве, заключены в тюрьму трибунала, но поразительно легко отделались и уже через месяц были на свободе, оправданные и счастливые. «Значит, она тогда уже ему отдалась! Вот какова цена ее свободы! Падшая женщина! Для девушки из порядочной семьи грех вступить в любовную связь, но стать любовницей монаха — это грех вдвойне. Потаскуха! Она опозорила честь семьи! А я-то, я-то какой дурень!.. Ее отец просил меня беречь и защищать его единственную дочь. Я честно выполнял свой долг и надеялся, что однажды она станет моей женой. О, как я был глуп, как я был слеп, как я был наивен! Да лучше бы ей дважды, трижды, двадцать раз сгореть, чем принять такой позор!»
Рамиро больше ничего не видел и не слышал. Бешеная ярость застилала ему глаза, кровь стучала в висках. Он нащупал за поясом рукоятку кинжала и рванулся вперед. И налетел грудью на древки скрещенных алебард. Его грубо оттолкнули, отшвырнули назад.
