— Ну, разумеется… Казнить. Казнить, да? — брат Эстебан вопросительно посмотрел на Бартоломе: то ли он сказал, что требовалось?
— Да, да, — отозвался Бартоломе, сдерживая неподобающую случаю усмешку.
Теперь слово было за Бартоломе. Его голос был решающим. Все взоры устремились к нему. В зале воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в углу скрипит пером секретарь.
Как много может передумать человек за одно мгновенье! Бартоломе давно решил участь де Гевары. Но сейчас ему вспомнились десятки картин, пронеслись перед его мысленным взором, сменяя одна другую: хохочущий дьявол, занесший шпагу для смертельного удара, безжизненная донья Анна, разрытые могилы, неизбывное горе доньи Марии, сестры несчастного Диего, испуганные люди… Де Гевара заслужил смерть.
Пренебрегая всеми условностями, завуалированными, уклончивыми формулировками, Бартоломе произнес только одно слово:
— Сжечь!
В ответ он услышал печальный вздох епископа и горячий шепот благодарственной молитвы, возносимой братом Хуаном. Никто не посмел противоречить.
Бартоломе поднялся.
— Через две недели состоится торжественное аутодафе, — сказал он.
И опять ему никто не возразил.
Бартоломе повернулся к секретарю.
— Я прошу вас уведомить о нашем решении коррехидора, судей королевской палаты и городские власти. Через шесть дней на главной площади должен быть возведен эшафот, а также трибуны для судей и именитых граждан города. Кроме того, распорядитесь, чтобы за городскими стенами было приготовлено подходящее место для казни преступника и для предания пламени тел еще четверых осужденных, умерших в ереси: дона Диего де Аранды, доньи Люсии де Луна, Яго Перальты и Педро Рамиреса.
Когда все разошлись, Бартоломе ненадолго задержался в зале. Итак, он вынес еще один смертный приговор. Первый приговор, ответственность за который лежит исключительно на нем. Никто его не принуждал, напротив, он сам добился смертной казни для обвиняемого. И настоял бы на своем, даже если бы ему противоречили. Бартоломе убеждал себя, что поступил верно, что такому отъявленному злодею, как де Гевара, место только на костре. И, тем не менее, его не оставляло гнетущее, тоскливое чувство, которое любой человек испытывает всякий раз, когда лицом к лицу сталкивается со смертью.
* * *
Бартоломе опомнился только на улице, когда почувствовал, как кто-то потянул его за рукав. Он обернулся: перед ним стоял мальчик лет десяти.
— Святой отец, — взволнованно заговорил тот, — прошу вас, пойдемте со мной… Мой дедушка умирает! Он послал меня за священником… Я увидел вас, и…
— Хорошо. Идем, — кивнул Бартоломе.
Он просто подчинился обстоятельствам. Он скорее дал себя увести, чем поспешил на помощь умирающему с полным сознанием того, что он делает. «Сегодня меня со всех сторон окружает смерть, — невольно отметил он. — То ли я сам несу смерть, то ли она спешит мне навстречу».
— Что случилось с твоим дедом, сын мой?
— Мой дедушка — моряк, — шмыгнул носом мальчик. — Его бригантина возвращалась из Барселоны, когда поднялся шторм. Дедушка был на палубе, он сам стоял у руля, когда снесло рей. И дедушке перебило спину… В тот вечер за борт смыло двух матросов, — добавил он. — Сегодня бригантина вернулась в порт… Дедушку принесли домой… Мать позвала Родригеса, аптекаря… Он говорит, дедушка не выживет…
Бартоломе вспомнил ужасную грозу, разразившуюся два дня назад. Страшно было даже тем, кто находился на берегу.
«Если старику переломило хребет, он действительно безнадежен», — сказал себе Бартоломе.
— Как зовут твоего деда? — спросил он мальчика, спросил без особого интереса, просто так, лишь бы что-нибудь спросить, а в ответ неожиданно услышал:
— Его зовут Алонсо Вальдес.
Бартоломе вздрогнул.
— Капитан «Гальеги»?
— Да, да! — подтвердил внук моряка и с гордостью добавил. — Вы его знаете? Его многие знают! Здесь очень уважают моего дедушку!
Бартоломе только вздохнул. Ему стало жаль старого капитана.
Старика в городе действительно уважали. Бартоломе понял это по тому, что в этот час, час скорби, дом Вальдеса был полон друзей. Это были такие же, как он моряки, либо соседи.
Но старик никого не хотел видеть. Старик требовал священника. Поэтому Бартоломе тотчас же провели к постели умирающего.
— Наконец-то! — вздохнул старик при виде монаха. Его сил хватило только на то, чтобы слегка повернуть голову в сторону вошедшего.
— Оставьте нас одних, — велел Бартоломе внуку и дочери Вальдеса.
— Я вас знаю, — тихо произнес старик, пристально вглядываясь в лицо доминиканца.
— Разумеется, — кивнул Бартоломе, присаживаясь на край постели. Он назвал себя. Он без утайки объяснил, кто он такой, тем более что сейчас скрывать свою должность и звание не имело никакого смысла. Вальдес все равно унес бы тайну его превращений с собой в могилу.
— Мне очень жаль, что тебе так не повезло, — сказал инквизитор. — И если в моей власти чем-нибудь помочь тебе или твоим близким, я это сделаю, обещаю!
— Я хочу только одного, — ответил старик, — облегчить душу, прежде чем я предстану перед Творцом. Потому что…
Он горько вздохнул. Сейчас он был совсем не похож на прежнего Вальдеса, каким его знал Бартоломе. Старик сильно страдал, видимо, не только телесно, но и душевно. Что-то сильно угнетало его, очевидно, он и в самом деле боялся предстать перед Создателем.
— Антонио Диас свободен, — сказал Бартоломе, чтобы хоть чем-нибудь его утешить. — Он действительно был невинен, как младенец.
— Хотел бы я быть таким же, как он! — ответил старик. — Но, увы!..
— Может быть, твой грех не так уж тяжел, как тебе представляется, — заметил Бартоломе.
— О нет! Помните, однажды я сказал вам, что как-то совершил ужасную ошибку?
— Помню, — кивнул Бартоломе.
— Нет, это была не ошибка, это было преступление, за которое мне пришлось расплачиваться мучительными угрызениями совести!
— Я слушаю тебя, — сказал инквизитор. Сейчас он должен был выглядеть одновременно строгим судьей и внимательным утешителем. Он знал, чего от него ждет несчастный старик, и потому старался его не разочаровать, хотя про себя давно решил, что отпустит Вальдесу любые прегрешения, даже если вдруг выяснится, что в молодости тот был морским разбойником и укокошил несколько сот человек.
— Это произошло пятнадцать лет назад, — начал старик. — У меня тогда уже было собственное судно. И я был очень дружен с Лопе по прозвищу Длинный, Педро Кривым и Санчо Лопесом. Это были отчаянные ребята. Но до той поры ни они, ни я ничем себя не запятнали! Кроме, может быть, Лопе… О его прошлом ходили темные слухи… В то время все мы думали только о том, как бы побольше заработать. И вот однажды Лопе созвал нас и сказал, что ему предложили выгодное дельце. Нужно только помочь одному кабальеро избавиться от другого, и нам хорошо заплатят… Не знаю, почему я дал себя уговорить… Наверно, меня соблазнили деньги, а может, мне просто не хотелось казаться трусливей других… В общем, мы посовещались и решили взяться за это дело. Лопе сказал, что сеньор де Гевара заплатит нам каждому по сто эскудо, когда увидит своими глазами труп своего брата…
— Как ты сказал?! — перебил Бартоломе Вальдеса. — Де Гевара?!
— Да, — ответил старый моряк. — Я хорошо запомнил это имя. На всю жизнь.
— Фернандо де Гевара? Лоренсо де Гевара?
— Не знаю… До этого я лишь мельком видел обоих братьев, но одного от другого я бы не отличил, да и, признаться, мне это было безразлично… Я знал только одно, что оба они — крепкие парни, с любым из них не так-то легко справиться. Де Гевара, который нас нанимал, велел нам ждать его брата ночью около дома сеньоров де Авила. Сказал, что его брат обязательно туда придет, потому что все ночи проводит под окном одной красавицы… Мы с Лопе решили его подкараулить, а Санчо и Педро оставили ждать нас на берегу в шлюпке. Тут-то я и почувствовал, что у меня коленки дрожат. «Послушай-ка, — сказал я Лопе, — он, наверно, вооружен и будет защищаться». «Скорее всего, — согласился Лопе. — Тут надо действовать с умом». Лопе Длинный был горазд на выдумки. Он подумал немного и объявил мне: «Как только он появится, подойдешь и заговоришь с ним». «Что же я ему скажу?» «Что хочешь! Хочешь, скажи ему, что ты его теща, хочешь, скажи, что из-под земли вылез, в общем, неси все, что угодно, только отвлеки его, а уж я-то свое дело знаю!» «Хорошо», — согласился я, хотя мне стало совсем плохо. Надо же было ввязаться в такое дело! Я молил Бога, чтобы никакой де Гевара не пришел! Но, увы, все вышло так, как и говорил его брат. Когда я увидел его, я перекрестился, хотя позволительно ли креститься перед таким делом! — и пошел ему навстречу. Не помню, что я ему говорил. Он то ли заинтересовался, то ли удивился, а, скорее всего, решил, что я пьян. Но пока он меня слушал, сзади подкрался Лопе и огрел его камнем по затылку. И рука у него не дрогнула! Де Гевара упал, даже не застонав. «Ну, — шепнул мне Лопе, — теперь ткни ему нож под ребра, и бежим!» А я — не могу! Да и Лопе оказался не храбрее. Нам бы бросить его и скрыться побыстрее — деньги потерять жалко. А на улице, хоть и ночь, того гляди, кто-нибудь появится! «Вот что, — решил Лопе, — хватай его за ноги, и потащили отсюда, а там сообразим, что делать!» Де Гевара был не из легких, но страх придал нам сил. Мы с ним быстренько добежали до берега. Лопе пощупал, бьется ли жила у него на шее, и объявил: «Живой!» До сих пор не знаю, то ли Бог уберег нас от смертоубийства, то ли черт сыграл с нами злую шутку. Добрались мы до условленного места, где Педро и Санчо ждали нас со шлюпкой. Глядим, их трясет не меньше нашего, точно это они, а не мы едва не убили человека. «Навались на весла, парни! — велел Лопе. — На бригантину!» «Зачем вы его притащили! — возмутился Санчо. — Мало нам одного покойника!» «Одного?» «А вы взгляните-ка вон туда!» И точно, гляжу: у самой кромки воды лежит что-то похожее на мешок. Лопе подошел, посмотрел. «Да ведь это Пьянчужка! — говорит. — А ну, отваливаем, пока он не очухался и нас не узнал!» Пьянчужкой звали одного городского нищего, который все, что ему удавалось выпросить, пропивал… Никто не помнил, какое у него было имя на самом деле… «Правда, — говорит Педро, — это Пьянчужка! Только он никого больше в этой жизни не узнает. Преставился, бедняга!» Наверно, выпил он лишнего, свалился, да тут же и дух испустил, может, даже захлебнулся на мелком месте… «Кидай в шлюпку и того, и другого!» — велел Лопе. Мы бросили в шлюпку и живого, и мертвого, прикрыли их парусиной и налегли на весла. Лопе был догадливей нас всех, наверно, он уже понял, что делать дальше… Мы с ним не спорили, не до того было…
