И вот когда, весь преисполненный самодовольного торжества, он наконец отвернулся, чтобы посмотреть, как Папа выполняет его повеление, я неожиданно почувствовала себя свободной, всецело связанной с богиней, способной двигаться и выполнять ее волю.
И снова сердце мое заныло оттого, что она не направила меня непосредственно к моему возлюбленному. Но я подчинилась, полностью ей доверяя. И пока Иннокентий диктовал, я выпала из видимого мира и незаметно ускользнула от жандармов, от своего врага, из папских покоев.
Ведомая богиней и совершенно невидимая, я быстро побежала в другой конец дворца, где в роскошных покоях жили со своими помощниками и слугами члены курии. Сначала я передвигалась из комнаты в комнату, потом прошла по тусклому коридору и оказалась в великолепных личных покоях с просторной внутренней комнатой, согретой огнем, горящим в большом, арочной формы камине. На мозаичном полу, покрытом коврами из горностаевого меха, стояли позолоченные кресла с парчовыми, сверкающими золотом подушками. Стены украшали великолепные гобелены с библейскими сценами, включая поразительное изображение рая перед грехопадением. На темного дерева столе с инкрустацией в виде шестиконечной звезды, выполненной из светлого дуба, стояла пара больших золотых канделябров. В них горело десять свечей. Судя по их высоте, зажжены они были недавно: хозяин комнаты скоро должен был вернуться.
Я взяла один из канделябров, подошла к гобелену с райской сценой и приподняла его край, за которым оказалась фреска с изображением печальных Адама и Евы, прикрытых лишь фиговыми листками. Светлые волосы Евы, ниспадая волнами, закрывали ей грудь. Я с силой нажала на изображение архангела, с мечом в руке воспрещающего изгнанным из рая вернуться туда. Раздался скрежет камня о камень, и стена открылась вовнутрь, в темноту.
Я вошла в потайную дверь.
Внутренним зрением я уже бывала здесь и знала, что ждет меня внутри. И все же, оказавшись там, я ахнула.
Зимы в Каркассоне, как и в моей родной Тулузе, редко бывают суровыми. Но временами мистраль, зимний ветер, веет таким холодом, что перехватывает дыхание. Точно такое же ощущение пронзило меня, когда я вошла в маленькую комнату без окон, спрятанную между толстых дворцовых стен. Я почувствовала такой сильный холод, что с трудом могла дышать. И холод этот не был физическим. Это был холод, который сжигал, это был совокупный шепот тысяч людей, погибших в страхе и боли, и среди них голос моей Нони, зовущей:
– Доменико…
Здесь, в убежище моего врага, пахло дымом, и астральным, и физическим.
Я высоко подняла канделябр, и свет от него осветил всю эту комнату, имевшую круглую форму. У стен в четырех местах, означавших соответственно восток, юг, запад и север, стояли подсвечники размером в человеческий рост и шириной в половину толщины человека, и каждый подсвечник имел определенный вид: орла, льва, человека и быка. В восточной части комнаты находился алтарь из блестящего оникса.
Мрачную картину увидела я на алтаре: обгоревшие останки птицы, окруженной пеплом и почерневшими щепками, оставшимися от сгоревшей деревянной клетки. На холодном мраморном полу лежали три белых пера, два из них были забрызганы яркой кровью. Я быстро закрыла глаза, представив себе, как голубь бьется крыльями о прутья клетки, в которую его заточили.
«Это ты был коварным ветром в день рождения ребенка…»
На шее голубя и вокруг его почерневших крыльев – цепь с золотым амулетом. Что на нем написано, прочесть уже невозможно, потому что металл расплавился и протек в разрезанную грудь птицы, залив его неподвижное маленькое сердце.
Я знаю, кого представлял этот голубь. Враг знал, что я ясно видела Люка перед тем, как приехать сюда. Он ждал меня, он приготовил для меня западню. Сначала я удивилась и спросила богиню: «Зачем ты привела меня сюда? Чтобы оставить меня одну? Чтобы предать меня огню?»
Но тут же попросила прощения за такие мысли. И вместо этого сосредоточила все свое внимание на поисках определенного талисмана.
Начав с востока и двигаясь по часовой стрелке, я зажгла свечи на каждом из высоких подсвечников, последовательно поднося к ним пламя своего канделябра. Когда полумрак рассеялся, обнаружилось, что я стою в магическом круге, выложенном мозаикой на полу. На изогнутых стенах и куполообразном потолке я увидела мерцающие изображения резвящихся древних богов.
Покончив с этим делом, я поставила канделябр и снова закрыла глаза, на этот раз не от боли, а в знак полной покорности богине, ибо мне отчаянно нужны были ее защита и помощь в этом вместилище зла.
«Помоги мне, – безмолвно взмолилась я. – Помоги мне найти то, что здесь спрятано».
И глазами богини я ясно увидела, что под обгоревшими останками несчастного голубя лежит кусочек серебра с начертанным на нем магическим знаком. Он обернут в черный шелк и перевязан веревочкой.
Это и был талисман, который я так хотела найти. Ибо это он управлял сердцем и разумом Папы Иннокентия. Я подошла к алтарю и, находясь по-прежнему в состоянии глубокого покоя, без всякого волнения отодвинула останки птицы. Я развернула талисман и с помощью магии богини отменила заклятие и освободила Папу из-под власти врага.
Остальным же душам, находившимся там, я шепотом пообещала:
Когда-нибудь я вернусь и освобожу вас всех.
Потом я сосредоточилась на богине и, открыв себя, свое внутреннее зрение, спросила: «А где находится талисман Люка?»
Ответ последовал быстро: «Он находится не здесь».
Его там не было.
Я чуть было не испугалась, но взяла себя в руки и снова взмолилась: «Что мне надо здесь сделать, чтобы мой возлюбленный был спасен?»
Нет ответа.
Снова: «Что мне надо здесь сделать, чтобы мой возлюбленный был спасен?»
Тишина.
Это означало, что тогда я ничего не могла сделать для спасения своего возлюбленного. Ничего. И когда при мысли об этом я издала стон, я потеряла свой божественный центр и сразу поняла, что враг почувствовал меня, что теперь он знает, куда я делась, и что он уже кинулся в погоню.
Все, что я могла теперь сделать, так это сбежать.
Поэтому, по-прежнему невидимая, я побежала. Побежала по огромному дворцу, и моя душа пылала огнем. Мне казалось, что я – та самая голубка, до крови разбивающая крылья о решетку великолепной золотой клетки, в которой находилась. Мне казалось, что святые смотрят на меня с картин как сквозь стену огня. И я подумала: а сколько из них прошли через такие же мучения?
Святые и самопожертвование, смерть и сожжение. Я чувствовала, что задыхаюсь от дыма, но молча обратилась к своим тамплиерам, к своим рыцарям, которые, я знала, последовали за мной в этот священный, небесный и оскверненный дыханием ада город.
– Сюда! Сюда! К месту казни! Враг преследует меня, и я не знаю, что сталось с нашим господином…
Я выбежала из дворца и увидела, что небо разверзлось. И хотя до вечера было еще далеко, было темно, как ночью. Дождь хлынул одной сплошной стеной, которая при порывах ветра осиным роем кусала мое лицо.
Я не стала растрачивать свою силу на то, чтобы защититься от дождя. Мне было не до этого. Ибо трибуна для инквизиторов была пуста, их сиденья убраны, полосатый тент свернут и привязан к каменной стене дворца, где яростный ветер продолжал рвать его в клочки.
Площадь была пуста.
А на насыпи высился обгоревший, обугленный столб, к которому был привязан казненный. Все дрова сгорели. Кости и останки были убраны. Я опустилась у столба на колени и заплакала, положа руку на пепел, а дождь и ветер продолжали смывать его и уносить прочь.
Мой возлюбленный ушел. И снова я спросила богиню: «Для чего? Для чего ты привела меня сюда? Для того чтобы показать мне, что я потерпела поражение? Теперь он принадлежит врагу больше, чем когда-либо».
Глухой стук копыт по грязи. Это прибыли мои рыцари. И они привели коня для меня. Я отерла щеки грязной рукой, на одно мгновение запачкав лицо слезами, смертью и пеплом, которые тут же были смыты дождем.
Но я не сразу смогла встать. Я не могла оставить то место, где я в последний раз видела своего возлюбленного. Я безумно желала последовать за инквизиторами и найти то, что осталось от него.
О, если бы я не была человеком и не имела сердца!
Эдуар, дядя Люка, спешился, помог мне встать и подвел к лошади.
Мы поехали домой, в Каркассон. Я знала, что это было величайшей глупостью, ведь Каркассон был первым местом, где мой враг стал бы искать меня. Но таков был мой путь, указанный мне богиней. И он был словно освещен факелом. Докуда хватало его света, мне было позволено видеть свой путь, но ни шагу дальше.
Мы ехали несколько часов, сквозь ночь и проливной ливень, который все не кончался, по грубым, скользким камням, по холмам, по долинам и лугам, пока я не почувствовала запах растоптанной лаванды и розмарина. Мы почти добрались до дома.
Но тут наконец изнеможение и постоянная молитва успокоили меня настолько, что я смогла ясно увидеть свой путь немного дальше вперед. В побеге для меня не было победы, ибо в таком случае будущее сулило мне лишь новые и новые схватки с моим врагом и ни одна из них не помогла бы освободить моего возлюбленного из его ужасной темницы.
