шаги. Ключ повернулся в замке, дверь приоткрылась и девушка, как пьяная, вошла в известный дом, через несколько шагов сразу опершись о стену, ибо сил ей не хватало. Старый Вольф в кожухе и чёрной шапочке, двое служанок, наконец, проводник – все они стояли, смотря на неё в недоумении. Куно остался рядом в тени.
Офка тотчас пришла в себя, обратилась к Дингейму:
– Вольф даст вам комнату при себе, – сказала она, – доброй ночи!
Её глаза пролетели по нему холодным взором и, взойдя на лестницу, она побежала.
Видно, не рад был гостю молчаливый Вольф, который препроводил его в заднюю комнату и, объясняя ночью и необходимостью осторожности, оставил его одного с лампой и твёрдым тапчаном.
Несмотря на усталость, эту ночь Куно провёл грезя и дремля, и не заснул даже до утра, когда уже в костёле святого Яна звонили на первую мессу.
Разбудила его служанка, принёсшая ему горячую винную полевку, но ни в какой разговор втянуть себя не дала. Спросила о пани, пожала плечами и вышла как можно быстрей.
Таким образом, Дингейм остался в своём укрытии, окно которого выходило на красную стену, голую и высокую. Не видно было ничего больше, кроме её ободранных сторон и тесного прохода, забросанного мусором.
В комнате находилось несколько разбитых ящиков и лежала большая куча верёвок.
По костёльным колоколам проверяя время, дождался Куно полудня, очень обеспокоенный о том, что ему делать, когда бормочущий Вольф заглянул в комнату и, ничего не говоря, рукой показал ему на верх лестницы.
Поднялся по ней Дингейм до известного ему помещения, некогда так отлично украшенного. Теперь оно было значительно изменившимся, потому что не оставили в нём только то, что забрать и убрать не удалось. Серебро, ювелирные изделия, украшения исчезли. Ненакрытые столы и лавки выглядели обнажённо и грустно. По этой комнате ходила Офка, одетая очень старательно и так красиво, как в давние времена.
Её глаза светились, на лице казалась улыбка; но что-то мрачное, дикое портило эту прибранную весёлость.
– Я негостеприимна, неблагодарна! – крикнула она Дингейму. – Но я тут теперь маму должна заменять и много всего в голове. Есть, что делать, Ягайловы паны в замке, нам приходиться танцевать перед ними, служить им и развлекать. Первая вещь – то, что мы являемся рабами. Когда я очутилась здесь снова, мне кажется, что страшный сон снится.
Куно нежно на неё поглядел.
– Жаль мне вас, – сказала она, – я для вас буду плохой хозяйкой; нужно искать себе другое жильё, но его вам Вольф найдёт. Я тут думаю… Знаете, что думаю? – добавила она, приближаясь к нему, всё более тихим голосом. – Я буду польских панов принимать, поить, кокетничать.
Куно покраснел.
– Особенно командиров, – добавила он, – и кто же виноват, что порою, случайно, кто-нибудь из них заболевает.
Её глаза сверкнули.
– Нужно избавиться от этой саранчи! – воскликнула она с мстительным выражением.
– Первым делом я желал бы дать матери знать о себе, – сказал Куно тихо.
– Это уже случилось, – ответила Офка спокойно. – У матери есть охранная грамота и она вернётся и, конечно, поможет мне.
Говоря это, она посмотрелась в маленькое зеркальце, лежащее на столе.
– Правда, милостивый граф, – добавила она с улыбкой, – сильно подурнела эта Офка. Впали щёки; я выгляжу старо, только глаза немного ещё светятся.
Она вздохнула; Куно живо отрицал.
– Красавица, самая красивая Офка не перестала быть тем, чем была.
– Где моя весёлость? Моё пение? Мои песенки? Но где давние спокойные времена. Чужие люди, страх и ужас. Но ты видел вчера в окнах горожан, что развлекаются с гостями, и нам так надлежит делать. Плауен велит хорошо их принимать и ничего не жалеть, и поить, и кормить на убой. У Плауена есть разум! Он спасёт Орден. Они покинут Торунь, тут для них воздух нездоровый!
Старый Вольф вошёл, кланяясь и объявляя, что тарелки на столе. Не было серебра, оловянная посуда и глина, всё спрятали в подземельях, но кухня процветала, как раньше.
Во время обеда разговор вёлся о замке, хотя Вольф на слова, как на деньги был очень экономным. Его хладнокровие только мешало графу в разговоре, которого он хотел, а девушка, казалось, его избегает. Он решил, когда старик встанет со стола, вынудить её откровенно с ним поговорить, но Вольф сидел, не двигаясь.
В конце концов Динегйм был вынужден о нём забыть.
– Что же пани мне ещё прикажет? – спросил он. – Мы удачно прибыли в Торунь; я не знаю, что буду тут делать!
– Знаешь, что? – сказала Офка. – Познакомься с теми, кто в замке, старайся выведать, сколько их, как вооружены, что делают, что замышляют; весело развлекайся, мне кажется, что больше тут делать нечего.
– Это было бы грустно, – ответил Куно, – если бы только развлекался.
– Пусть это называется развлечением, – тише промолвила Офка, – а может быть с пользой. Служил ты Ордену, оружием теперь помогать нельзя, но кто же запретит иначе? Для вооружения многое есть.
Говоря это, она посмотрела в глаза Дингейму, который молчал, и дала какой-то знак Вольфу. Тот попрощался, встал со стола и вышел.
– Граф, – проговорила Офка, – хочешь быть мне милым!! Не будешь иначе, как слушаясь меня и делая то, что делаю я. Мы служим Ордену. Он и я будем благодарны тебе. Я должна остаться здесь… вы могли бы попасть в замок в Мальборге и занести им необходимые новости. Хотите это сделать?
Куно замешкался, Офка бросила на него взгляд и с улыбкой подала ему белую руку.
– Ты должен идти со мной, иначе расстанемся, – воскликнула она, – будешь мне милым!! Я дам тебе кольцо, когда заслужишь.
Дингейм ещё колебался, но она уже нагнулась к его уху и шептала; его лицо покрылось румянцем.
– Согласен, – воскликнул он, – голову ставлю за тебя, сделаю, что прикажешь.
– Через два часа, – сказала Офка живо, – приходи ко мне: найдётся кто-то, кто вам даст слово для того, чтобы отнести. Вы обязаны попасть в замок. Вечером в дорогу.
Говоря это, она подала ему руку и низко поклонилась, принимая кокетливый вид; потом живо поднялась, улетела и исчезла.
* * *
Нет более опасной вещи для человека, для народа, чем благополучие.
В неприятностях силы увеличиваются, в счастье – уходят. Кружится голова, приходит упоение, смягчается сердце, исчезает энергия, теряется внимание.
Войско, одержавшее победу под Грюнвальдом, уже другим прибыло под стены Мальборга. До победы оно шло в суровой дисциплине, смиряясь с голодом и страдая в походе; загруженное добычей, обильно откормленное едой, добытой в замках, которые сдавались по очереди, не теряло мужество, но поверило счастью.
Ягайло, который шёл с
