Бибиков не успел послать нужную бумагу в защиту Серебрякова, и он опять остался в сильном подозрении у начальства, на него смотрели почти как на изменника, находившегося у Пугачева «в писарях».
У Серебрякова явилось немало недоброжелателей, когда Бибиков приблизил его к себе и назначил своим адъютантом. Со смертию Бибикова опять начались несчастия Серебрякова: злая судьба не переставала его преследовать повсюду.
Ему посоветовали немедленно оставить нашу армию.
— Я по закону должен бы с вами поступить, как с изменником, со слугою Пугачева, но я этого не сделаю потому, что покойный Александр Ильич был к вам расположен, — строго проговорил Сергею Серебрякову генерал Ларионов, который на время вступил в исправление обязанностей главнокомандующего.
— Покойный Александр Ильич верил мне и не признавал меня за изменника, он даже хотел писать обо мне в Питер, выставляя меня невиновным, — печально проговорил молодой офицер.
— Может быть, хотел, но не послал.
— Смерть помешала ему сделать это… ваше превосходительство.
— Так или иначе, но бумага об вас не послана… И мы на вас смотрим, как, как…
— Пощадите, ваше превосходительство, — чуть не плача, проговорил Серебряков.
— Какой вам еще надо пощады, я и то, нарушая закон, даю вам свободу, — холодно промолвил генерал Ларионов.
— Куда же мне идти, ваше превосходительство?
— Куда угодно, только скорее; вам оставаться при армии неудобно, вы это сами должны донимать.
— За что судьба так безжалостно меня преследует! — как-то невольно вырвалось у бедняги.
— Уже этого я, правовые знаю, — холодно и насмешливо сказал Ларионов; он недолюбливал за что-то Серебрякова. — Можете также взять с собою и тех двух мужиков, помилованных покойным главнокомандующим, в нашей армии им тоже нет места, — добавил он.
Ларионов говорил про дворового Михалку Трубу и про мужика Демьяна.
Волей-неволей пришлось Серебрякову оставить нашу армию, и он, в сопровождении Демьяна и Михалки, направился к Москве.
Дорога из Оренбурга к Москве была еще не совсем очищена от мятежников, и нашим спутникам пришлось идти с большою опаскою.
Труден и продолжителен был путь Сергея Серебрякова и его спутников из Оренбурга в Москву. Как мы уже сказали, шайки пугачевцев еще бродили в той местности, хоть наши войска и разбивали их.
Полковник Михельсон, Фрейман, кн. Долгорукий, Голицын и другие начальники отрядов разбивали пугачевцев и целыми сотнями брали в плен.
Но возмущение совсем еще не было подавлено, и, разбитый наголову, Пугачев снова набирал и увеличивал свою шайку.
Пугачев, охраняя себя, переходил из одного места в другое, увеличивая шайку разным сбродом.
Башкирцы и другие инородцы, почти усмиренные, снова взволновались еще с большею силою.
По не проходимым от грязи и слякоти дорогам Фрейман и Михельсон должны были преследовать Пугачева и пересекать дороги, но страшная распутица спасла Пугачева от преследования: наши бедные солдаты положительно вязли в бездонной грязи; притом реки разлились на несколько верст.
Серебряков, Мишуха Труба и Демьян с большим трудом дошли до Казани. Здесь решились они дождаться, когда просохнет дорога, и тогда продолжать путь дальше, к Москве.
Серебряков, чтобы не навлечь на себя подозрения и не попасться в руки пугачевцам, решился нарядиться в мужицкий кафтан и вместо офицерской шляпы надел мужицкую шапку; в этом наряде его едва ли мог бы кто узнать.
Остановиться на постоялом дворе было им неудобно, потому что могли спросить у них паспорта, которых у них не было, денег тоже было мало, и они принуждены были чем-нибудь промышлять, чтобы иметь кусок хлеба и не умереть с голоду.
Мишуха Труба и мужик Демьян думали было наняться в работники, но беспаспортных держать никто не стал бы.
Как тут быть, пить и есть надо.
Целый день наши путники проходили по городу, а на ночь пошли на постоялый двор; здесь они, кое-чем утолив свой голод, измученные, усталые, скоро заснули.
Едва только стало рассветать, как здоровенный мужик Никита, содержатель постоялого двора, их разбудил.
— Пора вставать, мужички почтенные, освободить место и приниматься за дело, — не совсем учтиво толкая спавших Серебрякова, Мишуху и Демьяна, громко проговорил он.
Волей-неволей пришлось нашим путникам оставить постоялый двор.
— Куда идти? — печально спросил Серебряков у своих спутников, когда вышли они с постоялого двора на улицу.
— Куда ты, барин, туда и мы, — за себя и за своего товарища ответил Серебрякову Михалка Труба.
— Я и сам не знаю, куда идти.
— Мы тоже не знаем, барин.
— Где бы нам на время найти себе приют? В работники наняться к кому-нибудь, что ли.
— И, милый человек, ты говоришь несурьезное; разве привыкли твои руки к работе. Вот мои и Мишухины руки привыкли к делу, а твои нет, — возразил Серебрякову Демьян.
— Есть захочешь — и в работники наймешься; только жаль, нас не возьмут.
— А почему? — в один голос спросили у Серебрякова двое его спутников.
— Паспорта спросят, а у нас нет.
— Как же быть-то, баринушка, посоветуй?
— Вы тоже что-нибудь придумайте.
— Уж где нам, барин, мы не горазды думать-то, — откровенно промолвил мужик Демьян.
Они проходили по городу почти целый день и ничего не придумали, голод давал им себя знать: денег у них не было, а просить милостыню стыдились.
К счастью, наши путники повстречали на улице приказчика князя Полянского, Егора Ястреба.
— Старик, ты ли? — с удивлением воскликнул Серебряков.
Также немало удивился и Егор Ястреб, увидя совсем неожиданно Серебрякова и его спутников, которых он хорошо знал.
— Ну, господин офицер, не чаял, не гадал вас здесь встретить, — проговорил старик приказчик.
Егор Ястреб, его жена, старушка Пелагея Степановна, и приемыш Таня все продолжали жить в Казани, под покровительством губернатора, который принял теплое участие в судьбе Ястреба и его семьи, спасшейся от Пугачева.
Жил Ястреб в маленьком, но чистеньком домике на одной из улиц Казани.
Не раз Егор Ястреб порывался ехать в Москву с донесением к князю Полянскому о погроме его княжеской усадьбы. Старик приказчик не знал, что про тот погром хорошо было известно князю. Распутица дорог и отряды пугачевцев-мятежников каждый раз останавливали его от мысли ехать в Москву.
Егор Ястреб считал Серебрякова убитым мятежниками, а увидя его невредимым, удивился и обрадовался.
— Тебя, старик, нам послал сам Бог: у нас нет ни угла, ни куска хлеба, надеюсь, ты нас приютишь на время и покормишь, — проговорил Серебряков.
— Тесненько у меня, а все же милости просим, покормить вас найдется чем.
— Эх, дедушка Егор, в тесноте, да не в обиде, — весело заметил Мишуха Труба; он давно знал приказчика, а также знал, что жена приказчика Пелагея Степановна умеет вкусно и хорошо готовить кушанье, а сама ласковая и хлебосольная.
Мишуха Труба уже предвкушал вкусный обед.
— Молви, Труба, ты-то как в Казани очутился. Или тебя сюда наш князь прислал? — спросил у Мишухи Егор Ястреб.
— После, дедушка Егор, после все расскажу тебе, а теперь скорее веди нас к себе, мы просто умираем с голоду.
— Что ж, пойдемте, я живу отсюда недалеко.
— А ты, Демьян, как в Казани-то очутился? — спросил дорогою у мужика старик приказчик.
Но бедняга Демьян так устал и отощал, что едва держался на ногах, — ему было не до ответов.
— А ты, дедушка Егор, прежде дай поесть Демьяну. Соловья баснями не кормят, — промолвил Мишуха Труба.
— Ишь как, сердечные, вы заморились.
— Еще бы не замориться без гроша в кармане, — проговорил со вздохом Серебряков.
— Как, барин, неужели у вас нет денег?
— Если бы были, то и нужды не терпели бы.
— Что же, поживите у меня… А там мы все и в Москву двинемся, мне надо к князю Платону Алексеевичу с докладом.
— Мне тоже надо поспешить в Москву и также с докладом к князю, — сказал княжеский дворовый Мишуха Труба.
— Да расскажи, пожалуйста, Мишуха, зачем его сиятельство прислал тебя в стан, к злодею Пугачеву?
— Все будешь знать, дедушка, скоро состаришься, — с насмешливой улыбкой ответил приказчику Мишуха Труба.
Жена Егора Ястреба, добрая Пелагея Степановна, немало удивилась, когда ее старик муж привел незнакомых гостей. Она знала только одного мужика Демьяна.
Тани в то время не было дома, она была в гостях у подруги. И когда молодая девушка возвратилась домой, то тоже немало была удивлена, увидя у своего «названного отца» молодого офицера; она узнала Серебрякова с первого взгляда, хотя на нем был надет мужицкий кафтан, но при Егоре Ястребе Таня и виду не показала, что знакома с молодым офицером.
