— Полковник Дягилев?
— Угу.
Сухарь в рот закинул, захрустел.
Николай лишь вздохнул. Вот так — кто-то кровь проливает, кто-то постели кому надо стелет. А ведь женат полковник-то…
Ладно, не Санина это дело. Дальше документы просмотрел, сверил, Михаила позвал.
— Всех командиров ко мне.
— Есть.
Коля документы отложил, закурил. На майора уставился:
— Что еще у нас нового? Как оно в штабе?
— Тихо. В ближайшее время наступления не жди. Все силы к Курску стягиваются. Там, чувствую, заварушка будет. Дягилев про тебя спрашивал, почему сам не явился. Ну, я ему приказ о вашем с Еленой Владимировной браке, и он рукой махнул. Отдыхай, короче. Но лейтенантом разведки она остается, тут смирись, Николай. Нет сейчас лишних командиров, всех к Курску тянут. Так что сидим и молчим, по-человечьи тебя предупреждаю.
— Владимир Савельевич, это не обсуждается.
— Обсуждается Коля, — уставился на мужчину со значением. — Голубой твоей высший чин заинтересовался, а вот к добру или худу — вопрос. Так что мое дело посоветовать, твое внять или нет. Пока она на передовой, боевым командиром, не тронут, а если в штаб переведешь, всех собак навешают. Это я тебе со знанием дела говорю.
Николай затылок потер — ничего себе новости!
— Почему интересуются? Чем?
— Мне не докладывают, — отрезал.
Николай бычок в банке сломал от злости — выходит, придется совет политрука принимать. Единственный выход. Но как только забеременеет — сразу в тыл. Вале сегодня же письмо о Леночке отпишет.
— И еще, через пару дней корреспондент к нам заявится. Приказано принять по высшему разряду.
— Почему к нам, не спрашиваю
— Не спрашивай, — согласился. А куда еще столичного журналиста посылать, если не в относительно тихое расположение?
— Значит генеральная уборка по войскам.
— Ага. Наведение лоска и блеска, чтобы значит, предстали во всей красе.
— То-то думаю, что так щедро с наградами.
— Ну, награды по заслугам.
— Но к приезду корреспондента, — хмыкнул.
— Правильно. Дело это политически важное. Дух бойцов поднимется, засверкают медалями да орденами! Нестыдно перед объективом будет.
— Им по-любому нестыдно будет. А политически, как и стратегически, сейчас важно, чтобы разброд в батальоне не пошел.
В комнату Грызов ввалился, за ним лейтенанты. Николай Лену ждал. Ее с галантной улыбкой Гаргадзе вперед пропустил:
— Товарищ комбат, по вашему приказанию прибыли!
— Садитесь, — рукой махнул и не сдержался, улыбнулся жене, но она голову опустила. Что-то случилось?
— Дело такое, товарищи командиры. Первое: у нас образовалась передышка, поэтому прошу максимально загрузить распорядок дня, чтобы не пошел разброд по батальону. Второе: через несколько дней нас посетят столичные журналисты, будут фотографировать, расспрашивать. Приказываю каждому командиру провести подготовительные занятия с бойцами, чтобы лишнего не болтали и навести порядок в расположении. Чтобы ничего лишнего в землянках, в окопах. Охранение на день приезда усиленное. Обмундирование привести в порядок, чтобы все блестело! Аркадий Иванович, — обратился к зам по тылу. — Обеспечьте необходимым, если что-то понадобится.
— Конечно, товарищ комбат, расстараюсь, будьте спокойны.
— Третье: завтра и послезавтра объявляю банными днями. Обеспечить расписание помывки. Капитан Грызов, займитесь. Назначить дежурных на растопку, заготовку дров. И четвертое, самое приятное. За проявленное в боях мужество, за героизм и отвагу награждены очень многие наши солдаты и командиры. Прошу вручить высокие награды каждому в своих отделениях с максимальной торжественностью.
Командиры загудели на радостях. Подходили по одному, получали стопку листов наградных и коробочки с медалями с орденами.
Лене последней отдал, накрыв своими ладонями ее руки, улыбнулся еле заметно, и отпустил.
— Все все поняли? Вопросы есть?
— У меня, товарищ майор, — поднял руку комсорг батальона, лейтенант Алексей Крашников.
— Слушаю.
— Дело большое, — поднялся. — Да еще корреспонденты. Может нам самодеятельность какую организовать? Концерт устроить! Собственными силами!
Санин переглянулся с Семеновским: вот и дело.
— Хорошая мысль, — кивнул. — Даю добро. Еще вопросы.
— Нет, вопросов, товарищ комбат.
— Тогда свободны. Лейтенант Санина, задержитесь, — бросил Лене.
Семеновский глянул на Грызова и оба пошли за остальными командирами.
Все вышли и Николай обнял девушку, притянув к себе:
— Почему печальная?
— Нормальная, — а взгляд в сторону.
— Хорошо себя чувствуешь?
Лена покраснела, вспомнив прошедшую ночь, взгляд вовсе заметался.
— Леночка? — пропел, в глаза ей заглядывая. А ей и стыдно и приятно, и куда бы скрыться от этого.
— Хорошо, — закивала. Коля губ ее нежно коснулся, поцеловал и чуть не рассмеялся — как же она стесняется!
— Малышка ты еще, — обнял, пальцами в волосах ее зарылся, прижав к себе крепко. Сладко с ней, так сладко что мгновенно все иное из головы вон.
Лена вздохнула — слова Васнецова в ушах стояли. И подумала — сейчас она им медали и ордена вручать будет — а кому — мужественным солдатам или досужим сплетникам?
Мужчина почувствовал неладное, вздох услышал:
— Что-то случилось?
— Ничего.
— Леночка, ты не умеешь обманывать. Что случилось, родная?
Девушка подумала и призналась:
— С отделением общий язык найти не могу, — призналась.
— А конкретнее?
— Понять их не могу. Вроде нормальные ребята, но иногда такое выкидывают, что я теряюсь.
— Например? — нахмурился, ее по голове поглаживая, чтобы успокоилась, расслабилась.
— Да взять хоть сегодня. Я сало им отнесла. У тебя осталось, ну и прихватила. Привычка, понимаешь?
— Нет.
Лена глянула на него, за стол села:
— У ребят все каша и каша.
— А ты их прикормить решила? — сел наискосок от нее всерьез силясь что-то понять. Пока не выходило.
— Привычка, говорю же. У нас заведено было в отряде. Если угощают чем, с собой ребятам принести. Поделится. Голодно там было, понимаешь? В общем, взяла, отнесла. А они… выкинули они его. Взяли и выкинули.
Николай выпрямился: таак!…
— Только выкинули? — спросил спокойно, а внутри все закипать начало. Сообразил уже что к чему.
— Да гадостей наговорили. Но сам факт! Кто же пищей кидается? — уставилась на Николая — он-то хоть понимает? Мужчина внимательно смотрел на нее: мысль что Леночка голодала расстроила его до невозможности. Конечно, удивляться нечему, конечно голод был не только на оккупированных территориях, про Ленинград он вообще не думал — больно. И у них на фронте, особенно в первые полтора года войны порой неделями никакого обеспечения не было, с голодухи так животы подводило, что готовы были кору грызть. Но они солдаты, мужчины, а она… ей за как?
— Что ты так смотришь на меня?
Николай головой качнул, взгляд отвел. Папиросы к себе подвинул, закурил:
— Я спросил: только выкинули? — голос жесткий стал, с ноткой металла.
Лена помолчала и сказала тихо:
— Только.
Николай глянул на нее и понял: ложь.
Остальное само собой сообразилось. Разведка — элита, и бабу командиром. Снести такое не могут — достают, выживают. А Лена еще у комбата ночует — значит, шалава.
— В общем, картина ясна, — протянул зловеще: устроит он им и шалаву, и полет сала.
Внутри все от ярости дрожало.
— Коля, я с тобой как с самым близким поделилась. Не вздумай сказать, кому — нибудь. А то получится, что я на ребят настучала, — нахмурилась.
Николай покивал, но на нее не смотрел и, это девушке не нравилось.
— Я прошу тебя!
— Я понял, — растянул губы в улыбке, успокаивая ее, руку ладонью накрыл.
— Не в них дело, Коленька, во мне. Я что-то не понимаю.
— Ты женщина. Жалко тебе всех. А командиру по статусу жалеть не пристало. Мягким будет — бойцы на шею сядут. Пойми одну вещь, малышка, это не партизанский отряд, это регулярные войска, боевые части. Никаких сантиментов, никакого панибратства с нижестоящими быть не может — нельзя.
— Но ты ведь комбат, а с капитаном Грызовым как с другом, и с ординарцем.
— С ординарцем не как с другом, а как с пацаном, потому что он и есть пацан. Но не дурак и место свое знает. Чуть границы начинает переходить, приходится резко и доходчиво напоминать. Не потому что я злой или жестокий, потому что есть такие слова как дисциплина и субординация. Не будем о них помнить — превратимся в банду, а не войсковое соединение. А Федор действительно мой друг, мы с ним очень давно вместе, одним лаптем грязь хлебали. И что-что, а и про субординацию, и про дисциплину в курсе. В узком кругу своих — мы запросто общаемся, а на людях — официально.
