— Негоже Телятевского допускать до Болотникова. Соединятся, худо царским войскам будет!
Решили послать пешую и конную рать под началом князей Татева и Черкасского против «воровских» отрядов, идущих из Тулы на помощь Болотникову.
В мае 1607 года произошел ожесточенный бой за Окой, у речки Пчельни. Осторожный Телятевский только руководил своими воинами. «Ужо приспеет час, а пока нужды нет мне вперед на рожон лезть!»
Татев, в синей епанче поверх лат, в мисюрке, длиннолицый, пучеглазый, вел пешую дружину. В ратном самозабвении он прорубал путь тяжелым булатным мечом. Царская дружина погнала дрогнувших ратников Телятевского в речку.
— Топи, топи гилевщиков! — яростно кричал багровый, потный Татев.
А на другом конце поля черноглазый, широкоплечий князь Черкасский в шлеме, колонтаре, с несколькими сотнями верхоконных отбивались саблями от напирающих тулян.
В центре битвы общего руководства не было ни с той, ни с другой стороны. Громадная толпа кипела, как в котле, разбившись на кучки: один против трех, поровну, пять против десяти… Нужен был небольшой толчок, чтобы та или иная сторона дрогнула.
В войске Татева было несколько тысяч казаков, сдавшихся Шуйскому в Заборье, среди них много недовольных: «Не с руки нам бояр, дворян поддерживать!»
Казаки в самый разгар боя при Пчельне сдались, вернулись в ряды гилевщиков.
Потирая руки от удовольствия при этом известии, Телятевский приказал связному:
— Митрий, езжай! Пускай выступают!
Сузившиеся, помолодевшие глаза князя радостно сверкали из-под густых седоватых бровей.
Скоро из ближайшего леса с визгом и криками вырвались конные марийцы. Многие, несмотря на весну, были в бараньих полушубках, треухах. Вначале они стреляли из луков, самопалов, потом начали рубку саблями.
Татевцы дрогнули, в панике побежали. Мариец снес Черкасскому саблей голову, воткнул ее на копье. Татев долго отбивался мечом, видя, как таяла вокруг него свита. Из красного он вдруг стал бледным, как саван, выронил меч, зашатался и упал, убитый из самопала.
Сражение кончилось. Телятевский, самоуверенно крутя усы, посмеивался: «Со мной не шути…»
Несколько сот царских ратников, избежавших гибели, вернулись под Калугу, в свой лагерь, разнося мрачные вести. Тревожно там стало.
— Слушай, ребята! На подмогу Телятевскому идет войска несть числа!
— Где уж! Куда уж нам супротив их воевати!
— Гиблое дело!
Слухи множились, росли. Дух царского войска под Калугой быстро падал.
Пришла и к Болотникову весть о гибели рати Татева и Черкасского.
— Ныне, вороги, держитесь! Ни одного ратника вам не уберечь! Все войско ваше сокрушу! — воскликнул Иван Исаевич; глаза его радостно искрились.
Он отправился подготовлять вылазку.
Осаждающие опять подвезли к стенам Калуги дрова для поджога.
— Дядя Иван! Вставай! — будил рано утром Болотникова Олешка. — Великий ветер дует с Калуги на вражий стан.
Иван Исаевич немедленно отдал распоряжение. Сотни две конников выскочили из ворот острога с факелами и смолой в ведрах. Подскакав к дровам, снова, как в прошлый раз, облили их смолой, бросили факелы. Вскоре туча дыма и пламени полетела на стан осаждающих. Загорелись склады сена, шатры, дома. Ошалелые, в великой сумятице, заметались царские бойцы.
— Бежим, бежим! Все пропало!
— Дело дыра! Спасайся, кой может!
Оглушительно взорвался склад с порохом.
— Ребята, теперь за нами дело! Посчитаемся с недругами! — вскричал Болотников и повел свое войско.
За ним в неудержимом порыве ринулись и горожане.
Вдали мелькнули шлем и красная епанча князя Мстиславского. Он скрылся с кучкой военачальников в лесу. Иван Шуйский спасся бегством еще раньше.
Царский лагерь был разгромлен. Целые отряды бойцов сдались. Повстанцы взяли большую добычу: оружие, пушки, фураж, провиант. Продовольствие было особенно нужно: калужане голодали.
— Смотри, ребята, смотри! — кричали в толпе, глазеющей на пленных. — Немцы!
Построившись в колонну, шел отряд копейщиков, в шлемах, блестящих латах. Это был отряд иноземных наемников. В нем находились швейцарцы, немцы, голландцы. Начальник их, Ганеберг, высокий, тощий немец, четким шагом подошел к Болотникову, положил у ног его палаш и произнес по-немецки:
— Wir sind bereit bei Sie dienen!
— Что он говорит? — спросил Болотников у стоявшего поблизости Фидлера.
— Служить у нас согласны!
— Передай: пускай служат!
Фидлер перевел. Ганеберг взмахнул рукой, и солдаты, подняв палаши, прокричали:
— Салют! Салют! Салют!
Потом ушли, заносчиво взирая на удивленную толпу.
Идя домой, Иван Исаевич оживленно говорил:
— Вот, Олешка, и у нас иноземцы! Гарно! Пусть науку нашу перенимают, искусство ратное. Нечего нам перед ими шапки ломать. Мы тоже сами с усами. Если война кончится благополучно для нас, тебе, Олешка, далее нужно будет учиться. Читать, писать ты ведаешь, между делом ратным научился. Учителя доброго возьмем тогда тебе; цифирь, арифметику, чертежи, историю, языки иноземные познаешь, да мало ли что для тебя сгодится.
Олешка радостно и мечтательно улыбался.
— Это добро, дядя Иван, это нужно мне!
Несмотря на одержанную блестящую победу, Болотников решил оставить Калугу.
Войско находилось в осаде. Теперь оно было освобождено и получило возможность маневрировать. После того как в Туле появилась сильная армия Илейки, главной задачей стало объединение народного войска.
Калуга была истощена. Крепостные стены немало пострадали. Местом объединения и новым свежим центром борьбы была избрана Тула. Сам город обладал большими преимуществами: его местоположение, его крепостные сооружения, хорошие дороги, связывавшие его с южными и юго-восточными восставшими районами и открывавшие превосходный путь на Москву; его орудийные и прочие мастерские.
Все это побуждало Болотникова, лишь только он вышел из осады, уйти с войском своим в Тулу.
…Наступил день оставления Калуги. Войско было в сборе. В кремль набралось полным-полнехонько народу — провожать своих защитников, борцов за свое счастье, рать народную.
На помосте развевался алый шелковый стяг. Болотников поднялся на ступеньки в полном боевом вооружении, в блестящих латах, шлеме. Он махнул рукой, толпа замолкла.
— Калужане любезные! Покидаем вас! Пожили вместе, надо мне с войском и честь знать. Ныне у нас ратников прибавилось: от ворогов перешли. Где столько войска прохарчить вам? Не выдюжите! Ведаю: истощали, обесхлебили вы. Тульские люди зовут меня. Жил я с вами в согласии, обид вам не допускал. В Туле начну бояр, дворян воевать. И на Волгу кличут меня тамошние воители. Во гневе там русские люди черные и другие народы, властями обиженные. Пожар великий полыхал на Волге, подзатух малость. Ну, ничего, опять вспыхнет. Есть присказка: «Эх ты горе-гореваньице! А и в горе жить — не кручинну быть». Присказка эта никудышна. Сказывать инако надо: не хотим в горе жить, богатеев станем бить! Богатеев, отнимающих у нас плоды трудов наших! Притеснителей и катов!
При этих словах толпа заволновалась, зашумела. Закричали:
— Бить мироедов!
— Бить их, живоглотов!
Болотников махнул рукой, и опять умолкла площадь.
— Так-то вот. Пока — в Тулу. Свершим там, что надо, тогда — на Волгу. Разожгем пожар, соединим русских да иных народов людей. На Москву их двинем! Слово мое твердо! Прощай, народ честной.
Он стоял с непокрытой головой; потом низко поклонился зашумевшему народу. Ветер колыхал над ним алый стяг, шевелил черные волосы.
На помост взобрался дед с батожком. Это он встречал на стенах острога Болотникова. Теперь прибрел опять и звонким голосом, необычным для его возраста, начал:
— Прощай, батюшка Иван Исаевич, свет Болотников! Премного мы тебе благодарны! Верна речь твоя, что в согласии ты с нами жил, обид не допущал, порядок навел, татей да убивцев извел, перекупщиков вздрючил. Без тебя у нас в Калуге жизнь иная начнется, темная Шуйский царь сведает, что тебя, батюшка, у нас нету, и возрадуется. Он пришлет воеводу мздоимца, лихоимщика, и почнет воевода тот из калужан кровушку пущать. Ни крестом, ни пестом, ни молитвою от его не отбояримся. Будет баять он, что, мол-де, гилевщики мы, нас надобно извести и на племя не оставить.
Дед остановился. Его губы беззвучно шевелились. На площади было тихо. И опять зазвенел голос старика.
— И и ладно! Чему быть, того не миновать! А ты бей их под корень, живоглотов, кои у народа на шее сидят, жить не дают по-хорошему! Прощай, батюшка! Великое тебе и начальным людям и дружинам народным от мира спасибо!
Дед обнял воеводу, троекратно облобызались. Гудела площадь.
— Калужане, отбываю я с войском, но бросить вас в лапы ворогу и не мыслю! Оставляю вам дружину крепкую, а над ей главой молодца лихого. Он Скотницким прозывается. Человек бывалый, до войны привычный, многими из вас знаем. С Украины.
