Город этот, где они решили дать себе и измученным лошадям несколько дней отдыха, был довольно обширен и защищен солидными стенами, но поражал отсутствием патриархальности, свойственной всем старым русским городам. Впрочем, это было естественно: здесь не было княжьего двора, вокруг которого могла бы в определенных, освященных обычаем формах складываться общественная жизнь; не было и власти, способной призвать к порядку тех, кто в этом нуждался.
Вятская земля, давно отложившаяся от Великого Новгорода, управлялась собственным вечем, иными словами — членами нескольких влиятельных семей, разбогатевших не столько на поместном хозяйстве и торговле пушниной, сколько на военно-грабительских походах против инородцев и всех своих нерусских соседей. Каждый такой представитель местной знати имел нечто вроде собственной дружины, вернее, буйную ватагу людей — русских и вотяков, — которая вооруженной рукой добывала своему хозяину богатства и поддерживала его на вечевых сходах. Соответственно такому общественному укладу и сам Хлынов был более похож на полуразбойничий стан, чем на обычный город.
По существу, он и вырос здесь как город разбойников. Испокон веков из Новгорода в Вятскую землю уходил самый бесшабашный и буйный народ, которому невмоготу было жить в рамках хотя бы самой примитивной законности, который не пристал ни к какому общественному сословию, не имел постоянных занятий и ради возможности пограбить готов был претерпеть любые опасности и все невзгоды пути в неведомые дальние земли.
Подобный люд, оставаясь в Новгороде, был вечной угрозой порядку и питательной средой всякой смуты. Госпо́да его всегда побаивалась и старалась держать подальше. Отправляясь же в свои полуразбойничьи походы «встречь солнца», он приносил пользу всем, кроме тех несчастных туземцев, которых грабил. Новгороду он почти без всяких затрат добывал новых данников и покорял обширные земли, которые помаленьку прибирала к рукам та же госпо́да. И потому новгородские правители предпочитали иной раз терпеть неприятности из-за бесчинства своих ушкуйников в чужих землях, чем терпеть самих ушкуйников в Новгороде. А Хлынову прощали его независимость ради того, что он вбирал в себя и удерживал все наиболее опасные и действенные слои новгородских подонков.
Хлынов был последним городом на пути следованья Василия, и дальше предстояло ехать около полутора тысяч верст местами дикими и почти ненаселенными. Где именно найдет он ставку хана Мубарека, Василий точно не знал. В Хлынове ему сказали, что, по слухам, белоордынский хан кочевал нынешним летом между Каменным Поясом и рекой Тоболом, но что на зимовку он, как обычно, возвратится в свою временную столицу, город Чамга-Туру [111] стоящий в низовьях реки Туры.
Осень была на пороге, и потому Василий решил держать путь прямо туда, не сомневаясь, что, пока он доедет, ханская ставка будет уже на своем зимнем стойбище.
О, светло-светлая и украсно украшена земля Руская! Многыми красотами дивишь еси: озеры многыми, реками и кладезями месточестьными, горами крутыми, холмы высокыми, дубровами частыми, польми дивными, зверьми разноличными, птицами бещислеными, — всего еси исполнена земля Руская!
«Слово о погибели Руская земли» Неизвестного автора XIII в.
Запасшись в Хлынове всем необходимым, путники выступили из него в последних числах августа и направились к устью реки Чепцы, впадающей в Вятку недалеко от Хлынова. Тут на высоком, гористом берегу стоял небольшой, укрепленный бревенчатым тыном город Никулицын, или, иначе, Болванский городок — такое прозвание он получил от ушкуйников, которые, отбив его у вотяков, нашли там языческое капище со множеством деревянных идолов, «болванов». Их новгородцы выбросили в реку, а самое капище превратили в христианскую церковь, во имя святых Бориса и Глеба.
Василий решил в этот город не заезжать, и, минуя его, они двинулись дальше берегом Чепцы, вдоль которой им предстояло ехать верст четыреста, до самых ее истоков. Туда вела широкая тропа, местами даже превращавшаяся в хорошо наезженную дорогу, ибо по пути еще встречались русские погосты [112] и полуразрушенные, но все же обитаемые вотяцкие городища, вокруг которых виднелись остатки земляных валов и глубоких рвов. По всему было заметно, что туземное население этого края было некогда довольно многочисленным и жило оседло.
Последнее вятское поселение — три избы, вкопанные в землю почти по самые крыши и огороженные деревянным палисадом, — они миновали в верховьях Чепцы. Здесь жило довольно многодетное семейство зверовщиков, народность которого трудно было определить: из трех братьев, выходцев из Новгорода, двое были женаты на вотячках. Взрослые члены семьи говорили на русском языке с обильной примесью вотяцких слов, детвора лопотала по-вотяцки. В божнице, по бокам потемневшего от копоти образа Божьей Матери с младенцем, как стражи, стояли вотяцкие деревянные идолы — воршуды. Приезжих тут приняли радушно и толково объяснили им, как покороче выйти на Каменный Пояс.
Дальше около двухсот верст снова пришлось пробираться глухими лесными тропами, не встречая никого, кроме диких зверей. К счастью, стояла ясная погода, позволявшая держать верное направление по солнцу, и путники на десятый день по выезде из Хлынова благополучно вышли к поселку Егошихе, стоящему на берегу Камы, чуть ниже впадения в нее реки Чусовой [113].
Теперь они находились уже на Пермской земле. Редкое население этого обширного края принадлежало к финскому племени пермь, вело полукочевой образ жизни и промышляло главным образом охотой. Впрочем, это указывает скорее на здравый смысл пермяков, чем на их отсталость: земледелие было им известно, но в условиях сурового северного климата оно было нелегким делом и особого распространения не получило. С другой стороны, пермские леса изобиловали самым ценным и самым ходким пушным зверем: соболем, горностаем, куницей и белкой. Пермякам несравненно выгоднее было охотиться и менять меха на хлеб и другие продукты потребления, что они и делали.
Миролюбивые пермяцкие князьки под напором ушкуйников еще в XII столетии один за другим покорились Великому Новгороду, и вся эта область, названная Великой Пермью, с той поры считалась новгородской волостью. Однако новгородцы не поставили здесь своих городов, ибо колонизация этого сурового и отдаленного края их не интересовала. Они ограничивались сбором дани с местного населения, взимая ее исключительно мехами. С этой целью из Новгорода в положенные сроки наезжали особые сборщики, которые для своего удобства поставили тут поселок Егошиху, укрепив его надежным частоколом. Отсюда они совершали поездки вглубь страны, сюда же свозили собранную пушнину до отправки ее в Новгород. Постоянными же обитателями этого окраинного русского поселения являлись две-три семьи новгородских зверовщиков, к избам которых к этому времени примкнуло уже и несколько пермяцких хижин. Ценного зверя тут хватало на всех, отношения сложились мирные, а при соприкосновении с русскими пермяки охотно перенимали их обычаи и сами начинали быстро обрусевать.
С любопытством Василий присматривался к их диковинным жилищам, полуизбам-полушалашам, с нелепыми крышами, которым хозяева старались придавать форму конской головы для устрашения злых духов. Сами пермяки были белобрысы, курносы и светлоглазы, они походили на славян, отличаясь от последних лишь широкими, как лопата, лицами и довольно щуплым сложением. Вечером они угощали Василия, Никиту и Лаврушку суркой — своим пермяцким напитком, похожим на брагу, и, перебивая друг друга, коверканным русским языком рассказывали им какими тропами идти дальше и где лучше всего перевалить через Каменный Пояс.
Из всех этих объяснений Василий понял только одно: что дорога предстоит весьма трудная и без надежного проводника, особенно если погода испортится, они рискуют до зимы проблуждать в необозримой путанице гор и лесов или, что еще хуже, — попасть в руки диких и воинственных югров [114].
К счастью, один из егошихинских пермяков охотно согласился провести их через горы к верховьям реки Тагила, впадающего в Туру. Русские жители поселка в свою очередь заверили, что это человек надежный, хорошо знающий все горные тропы, и что на него можно вполне положиться.
Начавшиеся осенние дожди задержали их в Егошихе на четыре дня. Впрочем, это было не столь уж плохо: люди и лошади нуждались в хорошем отдыхе перед тяжелым и длительным переходом.
Когда вновь проглянуло солнце, четверо всадников тронулись в путь, придерживаясь берега реки Чусовой. Вначале местность, по которой они ехали, была пологой, с почти неприметным подъемом, но уже к вечеру первого дня она начала переходить в отдельные, все более высокие холмы, а затем — в скалистые, покрытые лесом горы. Чусовая, широкая и спокойная внизу, здесь, в горах, быстро меняла свой облик, становясь все уже и стремительней. С грохотом извивалась она меж дикими нагромождениями скал столь крутыми и причудливыми петлями, что, следуя ее берегами, всадники по крайней мере втрое удлинили бы свой путь, сделав его к тому же предельно трудным. Но пермяк-проводник отлично знал прямые и удобные тропинки, которыми он уверенно вел путников, держа нужное направление по одному ему известным приметам.
