День за днем углублялись они в нелюдимые, но чарующие своим сумрачным величием дебри, уже тронутые желтой рукою осени. Узкая тропа, извиваясь среди скал и гигантских елей, вела их все дальше по горным склонам, то взбегая на невысокие, ощетинившиеся вековым лесом вершины, то спускаясь в тесные и мрачные прогалины, где даже в солнечный полдень царили густые сумерки.
Впрочем, солнце теперь показывалось редко. Погода стояла пасмурная, временами принимался идти назойливый осенний дождь, ночами было сыро и холодно. Иногда для ночлега они находили подходящую пещеру, но чаще устраивались под непроницаемым для дождя покровом огромных елей, вырубив в самой их гуще нижние ветви наподобие шатра. От ночных холодов спасал костер, а также захваченные из Хлынова спальные мешки, сшитые из оленьего меха.
На девятый день пути, оторвавшись накануне от берегов Чусовой и перекинувшись через горный хребет, тропа пошла резко под уклон и к ночи вывела наших путников к истокам реки Тагила. А еще через два дня, когда остались позади последние гряды холмов, окружающих Каменный Пояс, Василий щедро одарил проводника и отпустил его домой. Перед ними расстилалась теперь покрытая девственным лесом бескрайняя Шибирская низина [115], и дальнейший путь уже не представлял особых затруднений.
Скитальцы, порядком истомленные почти двухмесячным путешествием, теперь заметно приободрились — в этот вечер у их костра слышались шутки и смех. Всем казалось, что они уже почти на месте и что все трудности остались позади.
В самом деле, следуя дальше берегами Тагила, а потом Туры, сбиться с пути было почти невозможно. Встреча с татарами теперь была не страшна: они находились уже во владениях Белой Орды — здесь ни один татарин не посмеет их тронуть, если Василий назовет свое подлинное имя и скажет, что едет к великому хану Мубареку. Таким образом, единственной опасностью была теперь возможная встреча с юграми.
Эти полудикие охотники, сами себя называвшие именем манси, населяли северо-восточные склоны Каменного Пояса и прилегающую к ним часть Сибири. Дотошные новгородские купцы очень рано проведали о том, что в югорских городищах ежегодно собирается громадное количество лучших мехов, которые можно взять за бесценок. Очевидно, эта торговля была столь выгодна, что уже в XI столетии новгородцы, не смущаясь огромностью расстояний и трудностями пути, вели с юграми оживленный обмен. А в XII веке туда добралась новгородская вольница, и вскоре вся эта область, названная Югорской землей, уже считалась волостью Великого Новгорода, которому югры вынуждены были платить дань, разумеется мехами. Однако с татарским нашествием связь Новгорода с этой отдаленной окраиной совершенно прервалась, а Югорская земля вошла в состав улуса Джучи как часть огромной территории, подвластной белоордынским ханам.
Югры в то время промышляли почти исключительно охотой и едва начинали переходить на оседлый образ жизни. От жителей Егошихи Василий узнал, что сейчас они обитают главным образом в верховьях Туры и по берегам реки Сосьвы, где среди непроходимых лесов и болот находится их главный город, в котором стоит особо чтимый всеми юграми идол, «золотая баба».
Кое-что об этом драгоценном идоле Василий уже и раньше слыхал, так как слухи о его существовании очень давно появились в Новгороде, а оттуда разошлись и по всей Руси. Очевидно, кто-то из первых новгородских купцов, проникших в Югорскую землю, его видел, ибо вполне определенно говорили, что он изображает женщину с ребенком на руках [116].
Новгородские ушкуйники и вольница, совершая походы «встречь солнца», усиленно охотились за этим идолом, но югры его тщательно прятали в самых неприступных местах, часто их меняя. Согласно ходившим слухам, первоначально он стоял в какой-то труднодоступной пещере на реке Сосьве, потом среди непроходимых болот в низовьях реки Конды, и, наконец, след его потерялся где-то возле устья Оби. В течение нескольких веков его искали не только новгородцы, но и первые русские насельники Сибири, однако обнаружить так и не могли.
Василия «золотая баба» не интересовала, но о юграх и о их нравах он постарался вызнать все, что было возможно. Егошихинцы говорили, что это народ беспокойный и коварный, не упускающий случая пограбить, и что не все их племена признают над собою власть татарского хана. Было ясно, что встреча с ними не сулит ничего хорошего, и наши путники решили ехать дальше с соблюдением сугубой осторожности.
Густым лесом двинулись они вдоль низменных берегов Тагила, зорко глядя вперед, почти не разговаривая и на остановках не разводя костров. Но все вокруг было спокойно, и, не встретив по дороге ни души, к вечеру четвертого дня они благополучно достигли реки Туры. По их расчетам, до ставки хана Мубарека теперь оставалось не более пяти дней езды, и они вздохнули свободно.
— Ну, — сказал Василий, залезая после ужина в свой спальный мешок и готовясь заснуть, — теперь опасаться, пожалуй, нечего. Чай, так близко к ханскому городу югры не суются.
Никита был такого же мнения. Они крепко заснули, а на рассвете были разбужены диким, многоголосым воем. Высунув голову из мешка, Василий увидел, что небольшая полянка, на которой они спали, со всех сторон окружена смуглыми и скуластыми всадниками, вооруженными луками и копьями. Он протянул руку к сабле, лежавшей рядом, но сейчас же почувствовал, что острие копья упирается ему в грудь. Поведя глазами в сторону, он увидел, что Никита и Лаврушка тоже прижаты копьями к земле, и понял, что о каком-либо сопротивлении нечего и думать. Надеясь еще, что их окружили белоордынцы, Василий, не двигаясь с места, спросил по-татарски:
— Кто вы такие и что вам от нас нужно?
Но в ответ всадник, наставивший на него копье, закричал что-то на совершенно непонятном языке, и Василий с горечью понял, что они попали в руки югров.
Один из них, видимо старший, выехал между тем вперед и крикнул что-то на своем языке, обращаясь к воинам, которые тотчас раздались в стороны. А затем, поглядев на пленников, сказал уже по-татарски:
— Встаньте!
Василий, Никита и Лаврушка вылезли из мешков и встали на ноги, хмуро глядя на югорского старшину.
— Отвечайте, кто вы и куда едете? — спросил последний.
— Я русский князь и еду послом великого государя всей земли нашей к хану Мубареку. А со мной слуги мои, — ответил Василий, надеясь, что посла, едущего к хану, югры не посмеют задержать.
— Что-то мало у тебя слуг, — усмехнулся кочевник. — Или у государя вашего не хватает людей, чтобы к хану приличное посольство послать?
— Нас было много, — сказал Василий, — но на реке Ак-Идель [117] напали на нас булгары и почти всех перебили. Только мы трое и ушли.
— А где же подарки для великого хана?
— Говорю же тебе — булгары все отбили. Лишь малая часть осталась у нас во вьюках.
С минуту недоверчивый югр молча сверлил Василия колючим взглядом своих слегка раскосых глаз. Потом сказал:
— Коли ты вправду посол, покажи грамоту, которую везешь от своего князя к великому хану.
— Грамоты мне князь наш не дал. Дело промеж них тайное, а грамоту всякий прочесть может. На словах должен я передать великому хану то, что мне сказано.
— Тогда покажи пайцзу от твоего князя. Послов без пайцзы не посылают. И ежели у тебя ее нет, значит, ты просто лгун или лазутчик и я велю посадить тебя на кол!
Положение было почти безнадежное. Думая теперь лишь о том, как бы подороже продать свою жизнь, Василий оглянулся на Никиту и при этом движении почувствовал, как что-то оцарапало ему грудь. И его осенило. Расстегнув кафтан, он снял с себя византийский образок архангела Михаила, подаренный ему Еленой, и протянул его югру.
— Вот пайцза моего государя, — сказал он.
«Выручи и спаси, святой архангел, заступник и покровитель наш небесный», — молился про себя Василий, пока свирепый кочевник вертел в руках драгоценную иконку, сверкающую золотом и разноцветной эмалью.
— Ладно, — сказал наконец югр, возвращая ее Василию. — Седлайте коней, берите вещи свои, и едем! Мы сами вас проводим к великому хану. Если ты вправду посол, хан нас отблагодарит. Если нет — отдаст и вас, и ваше добро нам.
Под неусыпной охраной югров они тронулись в путь и через четыре дня прибыли в город Чингиз-Туру, куда уже возвратился на зимовку великий хан Мубарек.
Часть четвертая В Белой Орде
Как уже было упомянуто, название Ак-Орды получил улус, который после смерти Джучи-хана достался его старшему сыну Орду-Ичану. По величине, приблизительно равной всей площади Европы, он включал в себя Западную Сибирь и почти всю территорию современного Казахстана. На востоке он простирался почти до реки Енисея, на западе был ограничен Уральским хребтом и восточным побережьем Каспийского моря, а южная его граница шла примерно по линии: залив Кара-Богаз — среднее течение Сырдарьи — озеро Балхаш.
