отличия. Молодых мужчин, собравшихся на майдане, по очереди приглашали внутрь и предлагали им выжать гирю. Тех, кто справлялся с задачей, отводили вглубь павильона и заносили их имена в список.
Все юноши были одеты по-спортивному, одни держали в руках боевые палки, лбы других пересекали повязки с иероглифами. День выдался жаркий, но кое-кто, дожидаясь своей очереди, устраивал тренировочную схватку на кулаках или палках и, пританцовывая, выполнял нырки, уклоны и выпады.
Позже Комптон разъяснил, что происходит: комиссар Линь отдал приказ о создании местной милиции. И вот толпы юношей повалили к вербовочным пунктам, один из которых я видел. Среди соискателей те, кто в спортивных обществах постигает искусство традиционных единоборств, а также чау фэй – юные хулиганы, желающие подзаработать.
“Но из-за чего вся эта кутерьма?” – спросил я. Вот тогда-то Комптон и сообщил о прибытии британской эскадры. Большое число кораблей встало на якорь в устье Жемчужной реки, вдоль всего побережья от Гонконга до Макао. Они доставили тысячи солдат – индусов и англичан. В проливе Кап Шуй Мун замечена высадка войск на острова Линтин, Гонконг и другие, что вызвало панику в этой части провинции. В Кантоне о том мало кто знает, ибо власти не спешат обнародовать новость.
Окружение комиссара Линя сильно встревожено, оттого-то и предприняты чрезвычайные меры. Всем ясно, что боевые джонки не смогут противостоять военно-морским силам англичан, и потому идет подготовка к сражению на суше. Но и здесь все непросто, сказал Комптон, в распоряжении комиссара всего несколько тысяч бойцов.
Меня это удивило, я-то думал, что в стране с таким населением всякая провинция располагает огромной армией. Оказалось – нет, основные имперские силы растянуты вдоль западных границ, вдали от Гуандуна.
Похоже, комиссар не слишком уверен в своих военачальниках, и посему решил вооружить простой народ – жителям провинции раздают пики, сабли и прочее оружие. Вдобавок тысячи лодочников мобилизованы на службу “водными храбрецами” – говорят, недавно им удалось поджечь английские корабли, стоявшие на якоре под Хумэнем.
Комиссар свято верит в обычных людей. Он убежден: именно народные массы поднимутся и отразят атаку агрессора.
Поразительно, что в столь крупном чиновнике проглядывают черты якобинца.
Комптон рассказал о прокламациях, сулящих награду за вражеские корабли, офицеров и солдат. За британского генерала выплатят пять тысяч долларов серебром, если он взят живым, и треть этой суммы за мертвого. За офицеров чином ниже на пятьсот долларов меньше по нисходящей, но на тех же условиях: вся сумма за живого, треть – за мертвого. Купцы, англичане и парсы, стоят сотню долларов живыми и пятую часть суммы покойными. За “черных чужаков”, то есть сипаев и ласкаров, дадут вдвое меньше, чем за белых солдат и матросов.
Я не знал, плакать мне или смеяться.
– А как со мной-то? – спросил я. – Надо ли мне опасаться охотников за наградой?
Вам беспокоиться нечего, сказал Комптон, вы не ласкар и не сипай, и потом, многие вас считают не индусом, но выходцем из Наньяна [81].
– Не грозит ли опасность Джоду и другим ласкарам из команды “Кембриджа”? – не унимался я.
Печатник заверил, что меры предосторожности уже приняты: по настоянию Чжун Лоу-сы к упомянутым лицам приставлена особая охрана.
С рассвета следующего дня Захарий помогал корабельным плотникам установить временную грот-мачту. Работа под палящим солнцем была долгой. В полдень он спустился в свою каморку сменить насквозь промокшую рубаху, и там его ждал Раджу.
– Хавильдар Кесри Сингх просил вам кое-что передать, сэр.
Захарий вскинул бровь:
– В смысле, индийский сержант?
– Да, сэр. Он хочет с вами переговорить с глазу на глаз и придет сюда в половине девятого вечера, после склянок на первую вахту. Хавильдар просил о том никому, кроме вас, не сообщать, он не хочет, чтоб прознали его сослуживцы.
– А чего ему надо от меня?
– Что-то касательно “Ибиса”, сэр.
– “Ибиса”? – Захарий озадаченно нахмурился. – Сержант-то здесь каким боком?
– Не знаю, сэр. Наверное, он слышал, как вчера я рассказывал музыкантам о вас и происшествии на шхуне.
Захарий удивился еще больше: он даже не предполагал, что Раджу известно о его участии в тех событиях; тема эта никогда не возникала, и кто бы мог подумать, что она интересна мальчишке?
– От кого ты узнал про “Ибис”, малыш?
– От вас, сэр, – ляпнул Раджу. – В суде.
Он тотчас понял, что проговорился, выдав себя и, наверное, отца. Казнясь содеянным, он попытался исправить свою жуткую оплошность:
– Вернее, Ноб Киссин-бабу говорил…
Морщина на лбу Захария стала глубже.
– С какой стати ему говорить об этом с тобой? Ты-то здесь при чем?
Отчаяние лишило Раджу дара речи, губы его задрожали, он безмолвно смотрел на Захария, который не мог взять в толк, из-за чего парнишка так разволновался.
– В чем дело, малыш? – мягко спросил он. – Никаких причин гнать волну. Ты ведь знаешь, я не сделаю тебе ничего дурного.
Ласковый тон поверг Раджу еще в большее смятение. За короткое время Захарий полностью завоевал его доверие, и мальчик с радостью сказал бы правду: в Макао он разыщет своего отца, который тоже был на “Ибисе”. Однако Ноб Киссин строго-настрого предупредил – ни в коем случае не открываться. Поди знай, как поступит Захарий, выяснив, что Нил жив, а Раджу – его сын. Вполне возможно, он сочтет своим долгом доложить о том властям.
Захарию хватило одного взгляда на красного как рак, пыхтящего мальчугана, чтобы понять: тут кроется некая тайна.
– Ну так что, малыш? – негромко сказал он. – Ты хочешь мне что-то поведать?
Упрямо сжав губы, Раджу помотал головой. Столь неумелое притворство вызывало улыбку.
– Знаешь, малыш, в тебе много такого, что никак не сходится, – твой английский, твои изящные манеры, – проговорил Захарий. – Как хочешь, но я не верю, что ты всегда был слугой.
Раджу стрельнул в него взглядом, однако молчал. Захарий присел на сундук и посмотрел мальчику в глаза.
– Скажи, мы не встречались раньше, до того, как Ноб Киссин-бабу привел тебя на баджру? Может, я должен был тебя узнать?
Раджу покачал головой и чуть слышно пролепетал:
– Нет, сэр.
Захарий понял, что больше ничего от него не добьется.
– Кто ж ты такой, а? Хотел бы я знать.
По щекам мальчика побежали струйки слез, он сглотнул, словно сдерживая рыдание. Захарий всполошился:
– Эй, ты чего? Ты, это, давай не плачь и все такое… Я же тебя не браню, вовсе нет…
В покаянном порыве Захарий взял его за плечо, и как-то само так получилось, что он привлек Раджу к себе и обнял.
И вот это объятье сломило оборону мальчика, слезы его хлынули потоком, прорвавшим плотину.
Со дня ареста Нила он, не желая добавлять горестей маме, ни разу не дал волю чувствам, все держал в себе. И теперь как будто изливал все свои страдания, скопившиеся за последние два года.
Захарий же, ощутив теплую влагу на груди, слегка запаниковал: еще никогда он не держал в объятьях плачущего ребенка, еще никогда не утешал маленькое беспомощное существо. Скорее по наитию, нежели осознанно он поднял руку (или она сама поднялась?) и погладил мальчика по голове, сперва неуклюже, потом увереннее.
– Все хорошо, малыш, – приговаривал Захарий. – Что бы там ни случилось, не тревожься. Я с тобой. Я о тебе позабочусь.
Слова эти поразили его самого. Прежде он никогда
