В шатер Заславского быстро и неслышно вошел пан Радзеевский. Противник канцлера Оссолинского, он был пока знаменит лишь своей женитьбой на богатейшей вдове Речи Посполитой, на пани Казановской. Его час сыграть роль в истории не пробил, а сыграл он скверно и скверную роль.
— Мы спим, а Хмельницкий не спит, — сказал Радзеевский Заславскому. — Если это пришел хан, то уже утром наш обоз станет добычей его монаршей алчности.
— Вы правы, — согласился Доменик Заславский, — надо немедленно отправить обоз в Старо-Константинов.
Обозы Заславского и Радзеевского тронулись в ночной темноте по рытвинам и колдобинам на шлях.
Но в лагере, разбуженном пушками Хмельницкого, никто уже не спал. Тайное движение обоза первыми учуяли слуги магнатов.
— Нас окружают татары! — будили они своих господ.
— Татары?! Где татары? В тылу? — Господа натягивали сапоги и подчас в исподнем спешили к лошадям.
Конский топот поставил на ноги уставших насмерть жолнеров.
— Татары! Окружают! — истошный вопль повис над табором войска Речи Посполитой.
И началось бегство.
Неудержимое. Не подвластное ни разуму, ни приказам, ни заградительному смертоносному огню.
Бежали на конях и забыв о коне. Бежали, давя друг друга, не отвечая на мольбу упавшего. Бежали, ползли, карабкались.
Александр Конецпольский, ожидая от казаков мести, переоделся в крестьянское платье. Вишневецкий в суматохе не нашел своего коня. Ввалился в чью-то телегу, кого-то сбросил наземь, завладел вожжами, умчался. Заславский потерял гетманскую булаву.
Последним из пустого лагеря, не обронив ни одного документа, уехал сенатор Адам Кисель.
Через несколько дней Радзивилл напишет о Пиляве: «Войско врассыпную бежало днем и ночью. Ни страх, ни милость отчизны, ни честь, ни инфамия не могли остановить его. Одним словом говоря, погибло все войско, собранное с такими великими издержками Речью Посполитой».
Но кто виновники?
Современники знали их: «Вожди бесстыдно скрылись, так как были научены тому, что спасать Родину не что иное означает, как только хорошо удирать».
И горько смеялись: «Тридцать пять пилявецких командующих — это вполне достаточно, чтобы не только одну, а тридцать пять битв проиграть».
9
Над рекой стоял туман. В Пиляве кричали петухи, и далеко по всей пойме слышался скрип несмазанных колес крестьянской телеги. Телега, раскачиваясь на колдобинах, въехала на плотину.
Казаки выскочили из окопов.
— Стой! Куда?
— На базар! — ответили мужики.
— Какой базар?
— На воскресный, в Пиляву.
— Как вас ляхи пропустили?
— Они ушли…
— Кто сказал, что ушли?
— Подите да поглядите. Все у них брошено, а самих нет.
Прыснули гонцы в ставку полковников и самого Хмельницкого.
— Ловушка? — спросил своих командиров гетман.
Полковники молчали.
— Кривонос, зайди со своим полком в тыл табора.
Минул час. Доложили:
— Поляки бежали.
Выждали еще час.
— С Богом! — сказал гетман.
И войско атаковало сто двадцать тысяч возов добра.
Ночью Хмельницкий позвал к себе в пилявецкий замок Тимоша.
— От одного тебя, сын, у меня нет секретов, а потому самые непростые поручения тебе. Неси свой крест, сынок. Плечи у тебя дюжие. Удержат ношу.
— Я готов! Приказывай.
— Только свиделись, и опять расходятся дороги… Отвезешь в Чигирин серебро, двадцать бочек, да еще двадцать четыре сундука всякого добра. Табун турецких лошадей отгонишь. Половину богатства в землю зарой. Вот тебе чертеж, о кладе два человека должны знать: ты и я. Запомни, сын: у Кащея душа в сундуке, который на дне моря, а у гетмана кроме души должно быть еще кое-что и за душой… Ну, да про гетманскую науку мы с тобой еще поговорим. Иди выспись, а утром в дорогу.
— Можно к затворникам? — В комнату вошла со свечою в руках пани Елена.
Тимош побагровел. И Хмельницкому подумалось: «Надо хлопцу учиться не показывать чувств».
— У нас уже закончен разговор, — ласково сказал Богдан. — Это пани Елена, Тимош. Моя жена.
— Невенчанная, — глухо буркнул Тимош.
— Моя жена и, значит, мать моих детей, — спокойно и твердо сказал отец.
Тимош стоял опустив голову, не зная, куда девать отяжелевшие сразу руки.
— Я пойду, — сказал он.
— Иди! — резко ответил Богдан: ему не нравилось, что Тимош столь прям и столь открыт в своих чувствах.
— Какой он милый, — сказала пани Елена.
Богдан посмотрел на нее с укоризной.
10
Шестнадцатого сентября казаки подошли к Збаражу.
Хмельницкий собирался остановиться под Старо-Константиновом, но Кривонос и другие полковники требовали изгнать и добить разбредшееся польское войско.
Хмельницкому не застили глаза ни большие победы, ни бесчисленные малые. Пока что казаки били разнузданную шляхту при самом благополучном стечении обстоятельств: смерть короля, грубые военные ошибки Потоцкого и региментариев, борьба партий на выборах нового короля.
Войско насчитывало тридцать пять полков. Столь огромной силе Речь Посполитая ныне противостоять не могла. Это гетман понимал. Освободив Украину от Вишневецких, Конецпольских, Заславских и прочих, он не видел правды в походе на Варшаву. Победа над Речью Посполитой междоусобную войну тотчас превращала в международную: будут задеты интересы Швеции, Франции, Австрии, римского папы. Ограбление и разорение Польши тоже невыгодно. Несчастье Речи Посполитой усилит татар и турок, которые используют слабость ее для завоевания все той же Украины. Московский царь молчит. Решится ли он воевать за Украину против поляков и турок? Выход один: нужно искать мира, продиктовав полякам свои условия. Все это разумно, да только гетман себе не волен. Война подняла на ноги всю Украину. Стронувшись с места, вал войны набирал мощь и скорость, и встать ему поперек — безумная затея: отбросит, как щепку, или еще хуже — разобьет в щепу.
Победы даром не проходят. К сильному тянутся со всех сторон, чтобы привлечь и к себе талисман удачи.
Прибыл посол от молдавского господаря Василия Лупу. Господарь просит защитить его от Матея Бессараба. Прибыл некий Юрий Немирич. Грамотей, жил в Голландии и Бельгии, теперь спасается от краковской инквизиции и заодно привез тайное письмо от Яна Казимира. Ян Казимир тоже просит помощи. Если казаки поддержат его в борьбе за польскую корону, то будут тогда им от него многие милости. Реестровое войско Ян Казимир обещает увеличить до сорока тысяч, Хмельницкому гетманскую булаву отдать без срока, а также города и земли, веру православную обещает не преследовать… К раде гетман готовился не хуже, чем к Пиляве.
Зеленое поле от края и до края расцвело поутру невиданными цветами: то полыхали на солнце добытые казаками под Пилявою жупаны и шаровары.
Ударила пушка, призывая войско к вниманию. На холм, застеленный турецкими коврами, поднялись гетман и старшина.
— Любо-дорого поглядеть на тебя. Войско Запорожское! — зычно прокричал гетман, и голос его не потерялся, место для рады было выбрано гулкое.
— Гей, гетман! Гей! — закричали казаки, оглядывая и ощупывая себя в который раз: экие жупаны, экие шаровары, а свитки — так и струятся по телу. Ноги сапожек не чуят, кинжалы в серебре и каменьях. За пазухой или в поясе у каждого: и самоцветы, и звонкоголосое золото, и всякая всячина, да еще такая всячина, что и придумать нельзя, для какой она надобности. А выбросить тоже нехорошо, потому что диковина.
— Нам одно ныне решить нужно, — сказал гетман. — Что дальше делать — домой идти или в непрошеные гости.
— В гости! — счастливо и дружно грянуло войско, и гетман, оттаявший от первой теплой волны казачьего привета, опять заледенел, двинул бровью в сторону Выговского, а тот легонько сзади подтолкнул Павла Тетерю.
Был Тетеря в Войске Запорожском новым человеком. В прошлом еще году он занимал доходную должность регента в городе Владимире-Волынском. Регент — правитель канцелярии суда, человеку без грамоты и обхождения на этом месте делать нечего. К Хмельницкому Тетерю перетянул Иван Выговский. Тетеря был женат на его сестре. Власть имущие всегда окружают себя, как стеною, родственниками — чужих от кормушки гнать.
Павел Тетеря знал, что ему говорить. Радостно улыбаясь, вышел к краю холма и, воздев руки к небу, спросил раду:
— Кто нас привел к воле и богатству?
— Хмельницкий! — ответили казаки.
— Все у нас есть! И себе и детям — хватит. Не пора домой?
— Пора! — крикнули в разных концах подговореные люди.
— Геть! — отодвинул Тетерю крапивинский полковник Филон Джалалия. — Что нам нужно? Свобода! Бей, гони, казаки, гусятников, пока сила у нас, пока не разъединили нас всякие умники! Не оставим в живых теперь ни одного ляха на свете!
