— Впереди у нас осенняя распутица, — генеральный писарь Иван Выговский говорил, выждав, пока все клики смолкнут. Говорил сухо, но веско. — Уйдя в глубь Польши, мы оторвемся от обозов, здесь нам родные стены помогают, а там и стены будут чужие. Добившись побед, мы имеем право требовать от поляков уступок. Мы потребуем от нового короля, которого скоро изберут, увеличения реестра, уважения к нашей вере, полного помилования всем казакам, кто воевал против Речи.
— Это мы их будем миловать! — крикнули казаки. — Нас двести тыщ! Пусть всех в реестр пишут!
Вышел и встал перед людьми Кривонос.
— Поляки ждут не дождутся, пока мы перегрыземся между собой. Чего толковать попусту? В Белзском воеводстве четыре сотни ездят по деревням и городкам, вешают наших братьев, которые ждут нас, а мы — лясы точим. В Русском воеводстве душителей нашей православной веры, проливающих русскую кровь, — полтыщи, в Перемышльском — полтыщи. А нас — двести тыщ. Так неужто мы дадим совершиться злу?
— Не дадим!
Но слово Кривоноса было не последнее.
Генеральный судья Богданович-Зарудный высказал ту самую тревогу, которая одолевала Хмельницкого.
— Мы — Войско Запорожское — войско его величества короля. Короля нет, но его скоро изберут. Нам нужно стоять за такого короля, который не обойдет нас своей милостью. Войску нужно остановиться и выждать.
И тогда сказал слово Тугай-бей.
— Вы просили помощи, хан прислал войско. Великий хан будет недоволен, если казаки вернутся по домам. В Крыму голод. Войско пришло, чтобы избавиться от бедности. Если казаки не станут слушать советов хана, то и дружбы не будет.
Данила Нечай бросил шапку под ноги.
— Да какой же я казак, если дома стану сидеть да ждать, когда поляки очухаются!
— В поход! — крикнул Кривонос.
— Велим! — сказала рада.
И это был приказ гетману и всей старшине.
Улыбаясь, словно исполнилось самое заветное желание его, Хмельницкий предложил раде послушать посла Василия Лупу. Отвечал послу Иван Выговский.
— Казаки не могут оказать помощи господарю, потому что боятся гнева султана. Валахия и Молдавия — турецкие княжества. Будет на то султанская воля, можно и помочь, а не будет — казаки ослушаться не посмеют.
— А если мой государь добудет разрешение у великого падишаха? — спросил посол.
— Что нам скажет его величество султан, то мы и сделаем, — был ответ.
На том и кончилась рада.
Полки поспешили подо Львов, и первые из них появились под стенами города уже двадцатого сентября.
Господарь Василий Лупу разрешение на помощь добыл в Истамбуле. И Хмельницкий послал в Молдавию полк Федоренко и две тысячи татар из отряда Тугай-бея. Наказным атаманом над войском был поставлен шестнадцатилетний Тимош.
1
В алых турецких шальварах, в алом невесомом платье, в алой чалме, она была как чудо-птица, купленная за морем ради пущего великолепия котнарских садов господаря Лупу.
Алый лепесток пиона,
Алою зарей рожденный,
Рыцарь, красоту мою узри!
Рыцарь, от тоски по мне умри!
Пела и хохотала, как пастушка. Вельможные подруги, под стать ей красотою, но одетые по строгим домашним правилам, напуганные вольным ее смехом, ее бесшабашной радостью, легкостью, не в силах были устоять перед заразительной свободой, подхватили игру и ответили княжне песней, поддразнивая:
Лист ореха, лист зеленый,
Соком жизни напоенный,
Правды пред тобою не тая,
Признаюсь, судьба горька моя.
Я в тоске, но не по дому,
А по страннику чужому,
Он пришел из дальних мест
Отдохнуть в волшебный лес…
— Вы не знаете своей Роксанды! — княжна с нарочитым возмущением сверкнула карими глазами и, кружась, пропела:
Сердце не устало биться,
Вольно я живу, как птица,
Клетка золотая не манит,
Мне дороже крылышки мои.
Княжна Роксанда сбросила башмачки, сбросила платье и шальвары, взмахнула руками, как взаправдашними крыльями, и бросилась в воду.
Двое подруг тотчас последовали за нею, а третья не осмелилась.
— Иляна! А ты что же? Вода ласковая, как парное молоко.
— Я постерегу ваши одежды, княжна! Вы ведь знаете, Фэт-Фрумос прячет платье самой прекрасной феи.
— Милая Иляна! О том ли нам печалиться! Нам надо о другом вздыхать: такие храбрые молодцы, как Фэт-Фрумос, только в сказках. — Княжна выскочила из воды. — Эй, Фэт-Фрумос, спеши! Забирай эти жалкие тряпки! Мы оденемся в платье, которое поистине достойно нашей красоты. Эмилия, за работу! Сплети нам венки из виноградной лозы!
— Слушаюсь, госпожа! — поклонилась служанка.
Роксанда первой возложила себе на голову венок, оплела тело лозой с тяжелыми гроздьями зеленого котнарского винограда.
— Вот теперь можно и на бал! Хоть к самому королю Речи Посполитой!
— Княжна, вы совершенно не боитесь наготы! — воскликнула в искреннем смятении боярышня Иляна.
— Я и впрямь не боюсь самое себя! Меня научили любить свое тело в Серале.
— Боже мой! Но если какой-нибудь охальник подглядывает за нами?
— Дорогая Иляна! Не пугайся за его глаза, он не ослепнет. Нам Богом ниспослан дар восхищать, но этот дар, увы, не вечен. В Серале меня учили радоваться красоте и радовать красотою! Ах, как я благодарна моему отцу за этот котнарский виноградник! Здесь я — лань, ласточка, золотой дождь, послушная лоза, ураган! — она кинулась в воду, поплыла, барабаня руками и ногами, взбивая жемчужную пену.
Девушки с ужасом слушали княжну, но им хотелось слушать эти странные речи пленницы Сераля. Роксанда жила в Истамбуле заложницей.
— Ах, что это за купание! — рассердилась вдруг княжна. — В Истамбуле мы плавали в море.
— В море?! — пискнула Иляна. — Но разве из Сераля выпускают?
— В Серале все возможно, надо только найти способ.
— Госпожа, выходите из воды! — строго приказала служанка Эмилия. — У вас к приезду князя Вишневецкого волосы не успеют просохнуть.
— Ничего, я прикажу моему брату Солнцу сиять сильнее, и он не подведет свою сестричку! Слышишь, братец? Гори, пылай во славу красоты девичьей! — Роксанда выскочила из воды и, простирая руки к солнцу, побежала вокруг бассейна. — Слышишь, братец? Лови!
Она сорвала венок и кинула его в небо. Венок упал в воду, и тяжелые грозди утянули его на дно.
2
Мода на котнарские виноградники превратила маленький городок на холмах возле столичных Ясс в золоченый курятник, где титулованные курочки поджидали крутогрудых петушков, по жилам которых лилась небесно-голубая кровь лучших родов Молдавии, Польши, Литвы, Семиградского княжества.
Всякий, кто заботился о будущем фамилии и у кого было много тугих кошельков, спешил купить в Котнаре если не виноградник, то хоть кусочек земли. Виноградники и земля с каждым годом дорожали, цены запрашивались немыслимые, но охотников купить или перекупить местечко не убывало.
Следуя моде, теплое время года княгиня Домна Тодора, мачеха княжны Роксанды, жила в Котнаре и теперь принимала гостей падчерицы. Князь Дмитрий Вишневецкий приехал с новоиспеченным владельцем одного из котнарских виноградников, сыном коронного гетмана Речи Посполитой Николая Потоцкого, его милостью паном Петром Потоцким. Княгиню Домну Тодору сердила выходка падчерицы: знала, что князь Дмитрий будет к обеду и — вот, пожалуйста, опаздывает. Не стыдясь, мучит совершенно потерявшегося от любви юношу. А ведь князь Дмитрий уже не прежний мальчик с восторженными черными глазами.
Княгиня, не зная, где Роксанда и пожелает ли она явиться, выигрывая время, показывала гостям своих чудесных птиц.
В позолоченных клетках порхали птицы, поражающие невероятной красотой оперения. Птицы были крошечные, но были и большие: фазаны, сойки, куропатки, декоративные куры.
— Когда я гляжу на ваших птиц, мне всегда кажется, что предо мною пойманная радуга, — изысканно похвалил любимую утеху княгини Домны Тодоры князь Вишневецкий, а Петр Потоцкий только поморщился: ему претил запах птичьего помета.
Княгиня заметила это и нашла Потоцкого человеком грубой души, но она была женою мудрейшего Лупу.
— Мне стыдно показывать вам бедные наши кущи, — обратилась она к Потоцкому, — я много слышала о великолепии польских парков.
— Княгиня, всему миру известно, что лучшие парки в Литве, у Радзивиллов, — ответил пан Петр. — А такого парка, как в Несвиже, я нигде не видал. В Крженицах, у короля Владислава, было полторы тысячи оленей, у Радзивиллов же всего больше: оленей, лосей, бобров. Как у них готовят бобровые хвосты! А беседки? Они затейливы и великолепны. Мне показывала парк ваша старшая падчерица, княгиня Елена. Ей дана не только красота, но и великое сердце. Олени выходили из леса, чтобы получить не подачку, а ласку ее беломраморной руки.
