— Что гудит? Сурхан гудит, — отвечал Климов спокойно.
— А прошлый год, когда мы здесь были, он вроде не гудел?
— Так то было зимой, Федор Кузьмич. А сейчас лето. Снег-то в горах тает, вот он, значит, и тово… гудит.
Конечно, Кузьмич прекрасно понимал, отчего ревет Сурхан, но, испытывая чувство сильнейшей тревоги, хотел разрядить его в беседе с приятелем, отличавшимся отменным спокойствием.
Камыши расступились. Впереди блеснула река.
«Ну, факт, придется тонуть», — с ужасом подумал Кузьмич, увидев, как набухший Сурхан быстро нес бурные воды.
Колонна выходила к реке. Парда и Ташмурад, ехавшие с головным разъездом, сложив ладони, кричали на противоположный берег. Там на зеленом фоне камышей видны были полуобнаженные загорелые люди в чалмах. Это были «сучи»— водные люди. Они сноровисто вязали плотики из бурдюков. Вот двое, подхватив плотик, спустились с ним в воду. Их головы замелькали под солнцем, то появляясь, то пропадая в волнах.
Вызвав к себе командиров, Лихарев объявил план переправы. Затем приказал всем раздеться. Хорошим пловцам плыть с лошадьми. Остальным вместе с оружием и одеждой переправляться на бурдюках. Пулеметчиков разделить на две части для прикрытия переправы на обоих берегах.
Лихарев немного тревожился, зная, что на днях потонуло при переправе несколько бойцов из Алтайской бригады.
Он сам показал, как надо привязывать лошадей на длинный аркан. Потом, подготовив первую партию, разделся, вскочил на Давлят-Кока и первым въехал в бурную реку, бешеное течение которой несло деревья, бревна, сорвавшиеся с гор огромные камни.
Мишка и остальные собаки сунулись было за ним, но тут же вернулись, решив видимо, что для них найдется место на плотиках.
Оставшиеся на берегу с тревогой следили за переправой.
Общий вздох облегчения вырвался у бойцов, когда они увидели, что Лихарев выезжает на берег.
— Однако и брюхо у вас, Федор Кузьмич, — заметил Климов, кидая критический взгляд на внушительную фигуру лекпома, который, прикрывшись рукой, стоял подле него. — Не зря вас там, в горах, за генерала признали.
— Первая группа, садись! — приказал Вихров.
Кузьмич чуть живой взобрался на плотик.
— Василий Прокопыч, — обратился он к трубачу, — вы, дорогой, пожалуйста, держите меня. У меня голова слабая, факт. Как бы мне не свалиться.
— Ничего, Федор Кузьмич. Вы только на воду не смотрите. А конь у вас, как паровоз. Мигом допрет… Поехали!
Их сразу же окатило холодной пеной. Плот заколыхался, запрыгал на волнах.
— Куда ты? Прямо, прямо держи! — крикнул Климов бойцу, плывшему с лошадью, но тот уже выправился и, придерживаясь рукой за гриву сильного, как лев, жеребца, уверенно направил его к противоположному берегу.
Навстречу им неслись тучи брызг. Все вокруг клокотало. Они были оглушены бешеным ревом стремительно бегущей воды.
Солнце садилось.
Вихров и Пахомов — молоденький командир, только что прибывший из военной школы, — стояли на берегу в ожидании конца переправы.
— Мне эти места хорошо знакомы по прошлому году, — говорил Вихров. — Тут в августе шли большие бои.
— С кем?
— С Ибрагим-беком. И понимаете, какое дело. В долине мы всегда его били в конном строю, ну а в горах и нам попадало. Бывало, впустят в ущелье, — и давай с обеих сторон палить по нас из винтовок. Ну, потом мы научились ходить по горам без дорог.
— Борьба за высоту, — сказал Пахомов.
— Именно! Кто выше, тот и бьет… Да, в прошлом году не знаю, как и жив остался. Спасибо, один дехканин выручил.
— Как же он выручил?
— У нас тут был сильный бой. Вот на этом плоскогорье, над самой Пайзавой. — Вихров показал в сторону кишлака, где за большой рощей островерхих тополей поднимались отроги Бабатага. — Дрались целый день. Ну, а соотношение сил обычное — один к десяти; их две тысячи, нас чуть побольше двухсот человек. Потом выяснилось, что к ним подошла еще очень сильная банда.
— Товарищ командир, коней разрешите седлать? — спросил подошедший Харламов.
— Просохли?
— Так точно.
— Седлайте, — разрешил Вихров. — Ну так вот, — продолжал он, обращаясь к Пахомову. — К ночи Ибрагим-бек ушел в горы, а мы спустились в Пайзаву. Расположились в Пайзаве, переправили через Сурхан раненых с приказом Афанасьеву прислать сюда из Юрчей всех, кто только может ездить, вплоть до каптеров и писарей. Потом комбриг послал донесение по начальству, что у нас вышли патроны. Собственно, не то чтобы все вышли, осталось штук по десять на винтовку и по диску на ручной пулемет. Послали местного жителя. Короче говоря, басмачи перехватили этого жителя, избили, донесение отобрали, и Ибрагим-бек решил, что мы остались совсем без патронов. Переночевали, а утром комбриг послал меня с полуэскадроном в разведку и кишлак Вакаты. Вон он. Отсюда видно, — показал Вихров вниз по Сурхану. — Верст пять, не больше. Приезжаем в Вакаты. Аксакал, как потом оказалось пособник басмачей, клянется и божится, что не знает, куда ушел Ибрагим. Натащил нам арбузов, угощает, улыбается: «Якши урус, якши». Жители подошли, расселись вокруг, смотрят. Только съели арбузы, собрались возвращаться, а аксакал: «Подождите, — говорит, — сейчас дыни принесут». Вот ту-то тот самый дехканин и спас нас. Делает мне, понимаешь, знаки: «Не ешьте, уезжайте скорей». Ну, мы по коням — и айда. Взяли рысью. Едем. А наблюдателю из Пайзавы видно: он на дереве сидел. Вот он и докладывает оттуда комбригу: «Вижу разъезд, а за ним басмачи тучей!» А нам не видно и не слышно. Рысью идем. Хотя нас и было всего двадцать пять человек, но все же топот большой. На счастье, Сачков оглянулся и кричит: «Басмачи с тыла! Я посмотрел, ну, понимаешь, вся долина закрыта: пыль, знамена, значки, оружие сверкает! А впереди сам Ибрагим-бек на сером жеребце. Ну, на этом, на Давлят-Коке, что комбриг теперь ездит. Мы как рванули в карьер! Только влетели в кишлак, и они чуть не по пятам за нами. Тут пулеметы как ударят! Шесть штук! Комбриг их заранее выставил. И пошли чесать! Как сейчас помню, кони шарахаются в стороны, поднимаются на дыбы, падают. Крики! Пылища столбом! А тут еще Бочкарев: «За мной!» — и ударил в контратаку! Вот тогда-то и погнали мы басмачей вниз по Сурхану. А навстречу от Юхары-Кокайты как раз шла Туркестанская бригада Мелькумова. Только что пополнилась. Оренбургские казаки. Хорошие, очень боевые ребята. Так Ибрагим прямо на них налетел. Ну, сам понимаешь, что там получилось. И Ибрагим бы там остался, если б не Давлят-Кок. Он тогда у Хазрет-Бобо через пропасть перескочил… Вот какие дела. Если б не тот дехканин, все бы мы там полегли. Весь разъезд.
— Значит, в прошлом году были большие бои?
— Да, почти каждый день. Видите, снеговая гора? — Вихров показал в сторону Денау. — Это перевал Газа. Как раз первого августа мы туда поднялись. Смотрим — снег! Давай в снежки играть! Что вы смеетесь? Дело молодое. Все-таки интересно: внизу жарища — в тени пятьдесят градусов, а тут снег. Только вижу, мои дозорные шашками машут — противник! Мы тут лошадей за хвосты — и айда на перевал. Оказалось, что с другой стороны поднимается банда Ишана. Все же мы первые успели подняться и с ходу сбили Ишана. Потом несколько дней гнались за ним. В такие места зашли — люди в шкурах, хлеб колючий. Дороги опасные. То над пропастью карабкаешься, то в небо ползешь, а облака, как вата, внизу, под ногами…
— По коням! — скомандовал Лихарев.
Бойцы разбирали лошадей, подтягивали подпруги, оправляли оружие.
Вскоре отряд тронулся и, подойдя к Бабатагу, вошел в широкий овраг Арганчи. Походная застава умчалась вперед. Собаки побежали следом за ней.
До урочища Чагам, где находился Ибрагим-бек, было около тридцати верст, и Лихарев не спешил, потому что туда с другой стороны двигался, отряд 62-го полка… Одновременный удар по Ибрагим-беку был назначен на три часа ночи.
— Кто это едет с нами? — спросил Пахомов Внхрова, показывая на рыжего всадника, рысившего вдоль колонны.
— А вы разве не знаете?
— В первый раз вижу.
— Это Фирсов. Клубный работник.
— Чудак какой-то.
— Нет, он хороший парень. Шутник большой.
К ним подъехал Седов.
— На инструктаже был, — отвечал он на вопрос Вихрова, не видевшего Петра Дмитриевича после переправы. — Надо предупредить бойцов, чтобы ночью не курили. Федин говорил, что каждую минуту можно встретиться с Ибрагим-беком.
Быстро темнело. Повеяло холодом. Вдали, в глубине гор, заплакали, застонали шакалы.
— Ишь, проклятые, как заливаются, будто из них жилы тянут, — заметил Алеша. Он ехал позади Лихарева, видел во тьме серый круп Давлят-Кока, и ему, как и всем ехавшим в колонне, начинало казаться, что впереди идет человек с конскими ногами.
Месяц вышел из-за перевала. Под голубоватым светом выступали горы, покрытые фисташковыми зарослями.
Отряд прошел уже около десяти верст, когда Лихарев обратил внимание на странное поведение собак. Они сидели на дороге и тихо скулили.
