Отряд прошел уже около десяти верст, когда Лихарев обратил внимание на странное поведение собак. Они сидели на дороге и тихо скулили.
— Ну, марш! Вперед! — сказал он, подъезжая.
Но собаки не двигались с места..
Колонна остановилась.
— А правильно ли мы идем, товарищ комбриг? — спросил Федин.
Лихарев решил проверить и послал Алешу к заставе. Ординарец вскоре вернулся с сообщением, что впереди никого нет.
— Вот так фунт, — сказал Кудряшов. — Значит, мы сбились с пути. Тут только что вправо была дорога.
Высланный разъезд установил, что застава, которую вел Ташмурад, знавший в Бабатаге все входы и выходы, свернула в узкую щель, а два крайних бойца из цепочки, связывающей заставу с колонной, не догадались остаться на месте до подхода колонны.
— Молодцы собаки, — сказал Лихарев. — Выдать им после боя бараний курдюк на всю братию.
— Это лекпом второго эскадрона их так выдрессировал, — подхватил Кудряшов. — Он приучил их бежать между охранением и главными силами.
Отряд тронулся по новой дороге. Во тьме катился по земле конский топот, изредка пофыркивали лошади, в густом влажном воздухе трещали кузнечики.
Впереди мелькнула неясная тень: волк или барс неслышно пробежал через дорогу. Уши Давлят-Кока зашевелились, он тревожно всхрапнул.
Приближался холодный рассвет. На горизонте пролегли белесоватые полосы. Потом сверкнул солнечный луч и почти сразу же все вокруг осветилось. Впереди в широкой котловине, окруженной неровными скалами, стояло несколько юрт. Около них разъезжали всадники из головной заставы. Вокруг было пустынно, глухо и тихо.
«Урочище Чагам, — подумал Лихарев. — А где же Ибрагим?»
— Какой это кишлак, товарищ комбриг? — спросил Кудряшов.
— Это не кишлак, а кочевье, — Лихарев пожал плечами. Он не мог понять, куда ушли басмачи. Но навстречу уже скакал всадник из разъезда. Приглядевшись, Лихарев узнал в нем Парду.
Парда подъехал и доложил, что банда Ибрагим-бека в составе двух тысяч всадников вчера вечером двинулась через Хазрет-Бобо в сторону Сурханской долины. Выступая, Ибрагим-бек распустил слух, что он идет в долину с целью разгромить наголову красных.
— Ну что ж, посмотрим, кто кого, — сказал спокойно Лихарев. Он объявил большой привал.
Бойцы разбивали походные коновязи и располагались у юрт. Вскоре под врытыми в землю котлами весело затрещали костры.
— Вот чертовы колючки! — сказал с досадой Пахомов. — Только сел и штаны порвал.
— Обмундирование здесь прямо горит. В прошлом году некоторые в батманах ходили, — напомнил Петр Дмитриевич.
— А что такое батман? — поинтересовался Пахомов.
— Да мешок такой из-под зерна. Проделаешь в нем дыру для головы, для рук и носишь, — сказал Вихров. — Особенно было плохо, когда сапоги порвались. У всех ступни потрескались от раскаленных песков и стремян.
— А в третьей бригаде, помнишь, что было? — спросил Седов. — У них один гарнизон стоял где-то там, в Каратегине или Дарвазе. Точно не помню. В общем, в самых глухих горах. Так до того пообносились, что дежурный всех свободных от наряда бойцов закапывал на ночь в саман. Все-таки теплее.
— Да. Тяжело было, — сказал Вихров. — Ну что ж товарищи, не вредно будет часик поспать. Как ваше мнение?
— Присоединяюсь, — согласился Седов. — Только сначала пойду посмотрю, как там наши ребята…
Лихарев сидел на большом камне близ юрты, держа на коленях смуглого мальчика в голубой тюбетейке. Мальчик этот сосал кусок сахара, полученный им от Лихарева, и посматривал наивными, полными блеска глазами на бойцов, которые снимали и вьючили к седлам шинели. Кто мог предположить, что на коленях Лихарева сидит в эту минуту будущий ученый, будущий ректор Таджикского университета? Он был неграмотен, как и весь его народ.
Как тебя зовут? — спрашивал Лихарев.
— Закир, — ответил мальчик, болтая ногами.
— Учиться хочешь?
— А что это такое — учиться?
— Читать и писать. Вот так-.— Лихарев вынул из сумки карандаш и бумагу. — Смотри. Вот я написал твое имя. Так хочешь учиться?
— Хочу…
— Товарищ комбриг, басмачи… Вон с гор спускаются, — показал подбежавший Алеша.
Спустив мальчика, Лихарев встал.
Из ущелья, с противоположной стороны котловины, бесконечной вереницей выезжали всадники в чалмах и халатах. Они казались совсем крошечными отсюда, но Лихарев, обладавший прекрасным зрением, хорошо видел переднего всадника с большой черной бородой.
«Как они могли появиться отсюда? — недоумевал Лихарев, — По этой дороге должен подойти шестьдесят второй полк».
Всадник с черной бородой вихрем взлетел на курган, сложил ладони и крикнул:
— Э-э-эй! Уртаклар! Локайлар ярдамга киляпти!
— Так это же локайцы. Добровольческий отряд, — догадался Лихарев. — А вот и 62-й полк за ними, — добавил он, увидев появившуюся колонну кавалеристов в защитных фуражках.
Чернобородый командир подъехал к Лихареву, спешился, и, назвавшись Саттаром, обеими руками пожал руку комбрига.
Мимо них потянулась колонна. Это ехали лучшие всадники Восточной Бухары. Их загорелые лица с чуть скошенными глазами были полны горделивого достоинства и суровой решимости. Бойцы, столпившись, во все глаза смотрели на них.
— Хороши ребята, — выразил Сачков общую мысль. — Ну, теперь басмачам крышка, весь народ против них…
Подождав подхода 62-го полка, Лихарев приказал дать ему полный отдых. Через три часа бригаде предстояло выступить на Хазрет-Бобо по следам Ибрагим-бека.
Маринка и Лола сидели на ковре под тутом в гостях у Сайромхон. Тут же находилась Олям-биби и еще две девушки в цветных рубашках до пят.
— Значит, ты смело к нему подошла? И он не заругался! — допытывалась Олям-биби у Сайромхон.
— А зачем его бояться? Он хороший человек.
— А ты что ему сказала?
— Что сказала? Что мне нужно, то и сказала. Братик, говорю, не могу жить со стариком. Найдите мне мужа, хоть бедного, но молодого.
— Ну а он?
— Подумаю, говорит. А о чем он хочет думать, не знаю. Тут и думать нечего. Вон какие у него есть хорошие ребята из наших… Я бы еще с ним поспорила. Но уж очень хорош. Как поглядел, так у меня сердце оборвалось. Глаза светлые, а смотрит, будто насквозь видит.
— Сайромхон, вы уверены, что он может вам помочь? — спросила Лола с грустной улыбкой.
— Он обещал подумать. Только нужно, чтоб он скорее думал. Мне ждать нельзя. Рахманкул меня до смерти забьет. Вы знаете, девушки, — Сайромхон понизила голос, — Рахманкул басмач. Вчера ночью два человека привезли ему полные хурджуны серебра. Я подслушала, Все пойдет басмачам. И четыре лошади на конюшне тоже пойдут басмачам. Жаль, что уехал большой командир. Я бы ему сказала.
— А ты скажи военкому Башкату.
— Башкату больной. Его чуть не убили.
— Я ему скажу, — предложила Лола.
— Скажи, джанечка, — попросила Сайромхон. — Да не только про Рахманхула скажи. Тут все баи помогают басмачам. Я слышала. И Назымджан, и Пирмат, и Абдукарим. Все они басмачи.
— Девушки, как это называется, что аскеры построили? — спросила молодая женщина в желтой рубашке.
— Это театр, — сказала Маринка.
— Театр? А что такое театр?
— Ну, там представляют, поют, показывают разные забавные истории. Музыка играет.
— Это интересно?
— Очень.
— Рахманкул говорит, — шайтанская затея, — сказала Сайромхон, — Говорит, кто будет смотреть, тех аллах накажет.
— Он чувствует, что в театре будут про него рассказывать.
— Про него?
— Да. И про других баев, как они бьют своих жен и обижают дехкан. Скоро в театре будет представление.
— Вот бы пойти посмотреть!
— Нас не пустят, — сказала Олям-биби.
Маринка посмотрела на нее своим серьезно-задумчивым взглядом.
— Кто не пустит? Красноармейцы? — спросила она.
— Нет, что вы! Наши отцы нас не пустят.
— А по-моему, так, девушки! — воскликнула Сайромхон. — Надо сговориться и пойти всем вместе. Что они нам сделают, если мы все вместе пойдем? Вот Марин-хон и Лолахон говорят, что мы, женщины, такие же люди. Они верно говорят. А что мы видим, кроме работы? Ничего! Мы тоже хотим жить!
— Я пойду с вами, — сказала Олям-биби.
— И я тоже, — подхватила девушка в желтой рубашке.
— Ну вот и хорошо, девушки, — сказала Сайромхон. — Теперь надо подготовить остальных наших подруг, — и шайтан возьми всех этих баев! Что мы — хуже? — Лола встала.
— Ты куда, дорогая? — спросила Маринка.
— Пойду домой. У меня здесь болит, — девушка показала на сердце.
— Вместе пойдем.
Они попрощались с подругами и вышли на, улицу.
За снеговыми горами пылал ярко-багровый закат. Снег искрился, сверкая мириадами блесток. Срлнце быстро садилось, и на смену потокам плывущих лучей опускались густые синие тени.
