– Что читаете, господин поручик? – прищурился генерал, силясь разглядеть название, и будто ненароком, случайно, от глубокой задумчивости, взял княгиню за локоток.
Та не спеша, но уверенно освободила локоть и тоже присела к столу.
– Предварительное постановление о строевой кавалерийской службе, господин генерал, – резво поднялся на ноги и доложил Рубанов.
– Садитесь, господин поручик, вы в гостях, а не на плацу, – чуть более доброжелательно произнес Ромашов.
Княгиня Катерина с трудом удержала улыбку.
«Название уже запомнил», – порадовался за себя Максим и, поплотнее усевшись в кресле, продолжил:
– Состоит из двух разделов, – раскрыл он книгу, – «Основание учения» и «Об эскадронном учении».
– Хорошо! Хорошо! – остановил его Владимир Платонович, подумав: «Неглупый мальчишка – жаль, что не имеет титула!»
В этот момент, словно случайно, княгиня задела туфелькой генеральскую ногу. Лицо Ромашова поначалу замерло, а затем расплылось в блаженной улыбке, и он, думая: «Зачем это я?» – сам предложил:
– А не пойти ли молодому человеку к Машеньке? Чего ему с нами сидеть! Княгиня Катерина глянула на Рубанова, и в глазах ее заплясали бесенята.
– Конечно, Владимир Платонович, – нежно и многообещающе, как ему показалось, произнесла она.
Генерал таял, словно холодец.
– Нам с вами есть о чем поговорить, – накрыла своей рукой волосатые генеральские пальцы.
И все… Это был уже не мужчина и тем более не генерал, это был воск в опытных женских руках, из которого можно лепить что угодно. «Что же на меня больше влияет – титул или она?» – млел Ромашов, мечтая стать ее пажем, слугой или даже рабом, – всем, чем она пожелает.
«Вот как молниеносно можно покорить мужчину!» – с каким-то даже восторгом ужаснулся Рубанов, обернувшись от двери и посмотрев на поглупевшее генеральское лицо. – Моя мать не сумела постичь эту науку, поэтому всегда покоряли ее». – Вышел он из гостиной.
Первое, что услышал Максим, ступив в комнату Мари, – яростный лай, местами переходящий в вой, и скорее угадал, чем почувствовал, укус в ботфорт.
«Спасибо, что я не в туфлях!» – с облегчением подумал он.
– Зи-зи! Нельзя, Зизишка! – Мари ухватила бодро сопротивляющуюся собачонку и передала ее гувернантке, распорядившись присмотреть за песиком, пока у нее гость.
Не теряя времени, Максим схватил левой рукой якобы доску, а правой – прибил ее несуществующими гвоздями. Затем, немного подумав, привалил дверь огромным невидимым камнем и, вытащив из-под стола несуществующий здоровенный засов, окончательно заложил им вход… Довольно оглядев проделанную работу, вытер невидимый пот и молча уселся в кресло, устало вытянув ноги: «Нынче я, определенно, совершенный дурак!»
Мари вначале с испугом глядела на него широко раскрытыми глазами, а когда поняла, свалилась на диван в приступе беззвучного смеха, при этом платье плотно облепило ее тело, и поручик с удовольствием разглядывал его.
– Как вы меня напугали! – отсмеявшись, произнесла она.
– Так же, как меня ваша распоясавшаяся Зюзюшка.
– Зизишка! И чего она вас так невзлюбила?
– Элементарная ревность! Чувствует, что меня вы полюбите сильнее…
– Вздор! Все это ваши фантазии, – покраснев, отошла она к резной этажерке с книгами.
– Мне все время попадаются удивительно начитанные женщины! – поднявшись с кресла, разглядывал он авторов на корешках книг. – Княжнин, Державин, Дмитриев… А это что?..
– А это письма из чужих краев Карамзина, а рядом – модные сейчас басни Крылова и стихи Жуковского, а ниже на полке – моралисты-французы: Жан-Жак Руссо, д’Аламбер, Бернарден де Сен-Пьер, де Местр.
– Никогда таких имен не слышал… И вы все это прочитали? – с уважением спросил Максим.
– Конечно нет… но обязательно прочту.
– Слава Богу! – облегченно сел в кресло. – Я ведь тоже пришел с книгой, только оставил ее в гостиной.
– Позвольте угадаю, с какой?
– Извольте! Ничего против не имею.
– Константин Николаевич Батюшков.
Гвардеец удивленно уставился на даму и похлопал глазами.
– …Жуковский, Гомер, Петрарка, Тассо, Парни, Шиллер, – перечисляла она, но Максим, словно китайский болванчик из Зимнего дворца, мотал головой.
– А может, Байрон? – с надеждой воскликнула Мари.
– Кавалерийский устав!.. Точное название только что позабыл.
Девушка опять упала на диван, захлебнувшись смехом, и Максим снова с удовольствием полюбовался ее фигурой.
«Что бы еще такое сказануть, – лихорадочно размышлял он, – дабы подольше не вставала!»
– И много этих начитанных женщин? – вдруг перестала смеяться и села на диване, поправив платье.
– Каких женщин? Ах, же-е-нщин! Вы и княгиня Голицына. Она, кстати, сейчас здесь и развлекает вашего батюшку.
– Вы, мужчины, известные лжецы, – по-взрослому наморщила лоб Мари. – Так разбирайте же завалы и пойдемте к ним.
– Какие завалы?.. – подозрительно поглядел на нее Рубанов. – Ах да! – засмеялся он, принявшись за работу.
– Ну почему вы такой несерьезный? – жалостливым голосом поинтересовалась Мари.
– Боже мой, как вы выросли, душенька, и похорошели. Скоро мужчины станут стреляться из-за вас! – улыбалась княгиня, отвечая на книксен и любуясь порозовевшим девичьим личиком.
«Несомненно, вкус у поручика имеется!» – мысленно похвалила Рубанова.
– Есть в кого быть красавицей, – довольно заметил Владимир Платонович.
– Да, вы правы, сударь. Судя по портрету, мать ее была прекрасна, – безжалостно вылила солидный ушат воды в душу Ромашова.
«Нисколько со мной не церемонится, а ведь я все-таки дворянин, генерал и, полагаю, не плох собою…» – словно юная кокетка, скосив глаза, разглядел себя в зеркале и сколь можно втянул живот, задержав дыхание. Лицо его от этого начало принимать багровый оттенок.
– Вы хорошо себя чувствуете? – поинтересовалась княгиня.
– Отменно! – выдохнул воздух и вывалил живот Ромашов.
Лицо его сразу стало всегдашнего сероватого цвета.
– Сегодня прелестная погода, не правда ли, генерал?
– Так точно! Погоды нынче отменные, – подтвердил он.
– Только в карете по проспекту кататься, – высказала мысль княгиня.
– Ваша правда! – обрадовался Ромашов. – Самое время по городу покататься и подышать свежим воздухом.
– Ну так и отпустите, ваше превосходительство, свою дочь с нами, – прикоснулась к генеральскому подбородку пальцами, – а то она что-то слишком бледненькая.
Зажмурившись, словно кот, от женской ласки, Ромашов неожиданно для себя произнес:
– Только чтобы сделать вам приятное, княгиня, – блаженно поцеловал ручку, чуть дольше положенного задержав у своих губ ее пальцы и вдыхая аромат духов.
Голицына позволила эту небольшую вольность.
«Вообще-то мне показалось, что она намерена пригласить меня…» – вздохнул он, расставаясь с сиятельной ручкой.
– Вы восхитительны, Владимир Платонович, – послала ему воздушный поцелуй княгиня.
«Ах! Многое бы я отдал, может даже, один из орденов, ежели бы она поцеловала не воздух…»
Дочь его захлопала в ладоши и запрыгала от восторга.
– Мы ненадолго, не более двух часиков, – успокоила отцовские чувства княгиня, – и обратно завезу ее сама, – улыбнулась генералу, – так что ваша гувернантка не понадобится, – кивнула в сторону вошедшей в гостиную и поджавшей губы при этих словах немки.
– Через два часа заезжайте за мной, – наказала Голицына, выходя из кареты у своего дома, – смотрите, сударь, – погрозила пальчиком счастливому поручику, – под мою ответственность…
Ничего не ответив, он благодарно склонил голову.
– Хм-м, хм-м! – прочистил горло Рубанов, оставшись без поддержки княгини и думая, о чем бы начать разговор.
В руках он крутил подарок князя Петра.
– А что вы в последнее время читали? – выручила его Мари.
– Очень многое! – встрепенулся поручик. – Господина Шекспира, например.
– Так! – загнула пальчик Мари.
– Круги ада, этого, как бишь его? Э-э-э…
– Ну?! Ну?!
– Господина Данте!..– облегченно вздохнул он и выглянул в окошко в надежде переменить тему разговора.
Но ничего нравоучительного на глаза не попалось.
– Царьградские стру-у-у-чки! – вдруг завизжала, увидев его лицо купчиха.
– У-у-у! Дура! – сел он, откинувшись на спинку сиденья.
– Ясно! – подвела итог Мари, и глаза ее блестели от смеха, а лицо разрумянилось от легкого морозца. – Еще имеется какой-нибудь господин, кроме автора кавалерийского устава?
Щеки ее придвинулись близко к губам Рубанова. «А как хорошо и приятно было бы поцеловать ее», – подумал он, но тут же отогнал эту крамольную мысль – обидится и больше не поедет.
– Я не только читаю, но и в театры хожу! – пропустил он вопрос про «господина».
– Ой! Как мне хочется в театр! Ну когда я, наконец, стану взрослой?..
– Так я приглашаю вас! – взвился Рубанов, чуть не протаранив головой крышу. – Театр для меня – дом родной, – на всякий случай соврал он для повышения авторитета.
