— Здравия желаю, товарищ генерал! — преувеличенно громко отчеканил он.
Но Карпов уже стоял возле Воронова и, положив ему на плечи свои тяжелые руки, тряс его, будто желая убедиться, что перед ним не призрак, а действительно Михаил Воронов…
— Михаил, Михаиле, Мишка… — взволнованно твердил генерал. Обращаясь к капитану, который стоял по-прежнему вытянувшись и молча наблюдал эту сцену, он с улыбкой сказал: — Однополчанина встретил!.. Под Москвой вместе дрались… — Снова перевел взгляд на Воронова и спросил: — Ты как сюда попал? Значит, по-прежнему в армии? Майором стал… Орденов, нахватал… Герой!
Две орденские планки на вороновском кителе выглядели довольно скромно по сравнению с четырьмя рядами планок на кителе генерала. К первому полученному им ордену — Красного Знамени — Воронов в свое время был представлен именно Карповым. Но — что греха таить! — все-таки было приятно, что генерал обратил внимание на его награды.
— Ты что здесь делаешь? Как сюда попал? — по-прежнему улыбаясь, повторил свой вопрос Карпов.
Воронов уже справился с волнением и, снова вытянувшись, ответил:
— Только что прибыл из Москвы, товарищ генерал…
— Из Москвы-ы? — удивленно протянул Карпов.
Дальнейшая судьба его дивизионного редактора была ему неизвестна.
— Я теперь в Совинформбюро работаю, товарищ генерал, — торопливо пояснил Воронов. — Получил приказание отбыть в Потсдам, но сначала велено было явиться…
При слове «Потсдам» генерал разом перестал улыбаться. Лицо его нахмурилось. Уже другим, суховато-строгим тоном он спросил:
— А в Берлине ты зачем?
— В Совинформбюро сказали, что сначала надо…
— Много они там знают, — прервал его генерал. — Пошли, — коротко приказал он.
По лестнице они спускались молча: генерал — впереди, Воронов — шага на два сзади.
Неподалеку от дома, где была подписана капитуляция, теперь собралось еще больше машин — несколько «эмок», окрашенных во фронтовые камуфлирующие цвета; поблескивающий свежей черной краской, очевидно, недавно присланный из Москвы «ЗИС-101», а также иностранные «хорьхи», «мерседесы» и «форды» с английскими и американскими флажками на радиаторах.
Как только генерал в сопровождении Воронова появился на улице, одна из «эмок» быстро подъехала вплотную к нему.
— Садись, — сказал Карпов, открывая заднюю дверь.
Воронов был уверен, что генерал сядет рядом с шофером, и попытался забраться на заднее сиденье вместе со своим чемоданом.
— Чемодан — то куда? — спросил генерал. — Возьми его к себе, — приказал он водителю — ефрейтору. Затем опустился на заднее сиденье рядом с Вороновым. — У тебя в командировочном предписании что написано? — спросил генерал, когда машина тронулась.
Поскольку он произнес эти слова уже не приятельским, 8 суховато-служебным тоном, Воронов ответил ему так же официально:
— Я вам уже докладывал, товарищ генерал. Потсдам.
— Покажи.
Воронов достал предписание и протянул его генералу.
Карпов внимательно прочел документ и, возвращая его Воронову, сказал:
— Все верно. Значит, фотокорреспондент, — как бы про себя удовлетворенно добавил он.
Шофер, слегка обернувшись назад, спросил:
— Куда следуем, товарищ генерал?
— На объект, — коротко приказал Карпов.
Он искоса посмотрел на Воронова, и улыбка снова появилась на его лице.
— Ну, майор, рассказывай, как воевал все эти годы?
Но Воронову было сейчас не до рассказов. По правде говоря, он несколько растерялся. Генерал явно имел отношение к цели его, Воронова, приезда сюда. Но какое именно? На какой «объект» они едут?
— Товарищ генерал, — робко спросил он, — куда же мне следует сейчас обращаться? Насколько я понял свое задание, мне…
Генерал предостерегающе поднял руку. Снова улыбнувшись, он повторил свой вопрос:
— Как жил эти годы? Расскажешь? Выдай сводку «От Советского Информбюро».
Воронов коротко перечислил должности, которые занимал, и фронты, на которых побывал.
— Плохая сводка, формальная, ничего из нее не поймешь, — недовольно пробурчал Карпов, — как в начале войны. Наши войска оставили населенный пункт "Н". Пленный ефрейтор Отто Шварц заявил: «Гитлер капут». Такие сводки печатают, когда дела ни к черту. У тебя, насколько я понимаю, все в порядке. Ну? — произнес Карпов уже иным, добродушным тоном. — Женился наконец? Нашел свою Марью?
"А ведь помнит! " — с восхищением и в то же время с грустью подумал Воронов. Более трех лет назад, в один из мрачных вечеров под Москвой, он рассказал комдиву, как случайно встретил девушку в кино, как они познакомились, а потом, месяца через три, она пришла к нему на Болотную. Тогда же Мария и Михаил решили пожениться.
Но так и не успели соединить свои судьбы. Воронов ушел в народное ополчение. Весь курс Марии — она училась в медицинском институте — подал заявление в военкомат и вскоре был отправлен на фронт.
— Нет, пока не нашел, — с благодарностью ответил Воронов. — Ее еще не демобилизовали.
При этом он счастливо улыбнулся: к его возвращению из Берлина Мария тоже должна была вернуться в Москву.
Потом, словно спохватившись, нетерпеливо спросил:
— А вы-то как, Василий Степанович? Вы-то где воевали?
— Где я воевал? — переспросил Карпов, — И у Конева и у Жукова…
«А теперь?» — хотелось спросить Воронову. Он надеялся по ответу генерала хоть отчасти разобраться в том, что его волновало. Ведь Карпов наверняка занимал крупный пост в штабе советских оккупационных войск.
Воронов помнил Карпова моложавым, стройным, черноволосым полковником. Сколько раз он приходил к нему в покрытую тяжелыми пластами декабрьского снега дымовую землянку со свежим номером дивизионной газеты «В бой за Родину». Вместе с Карповым и другими работниками штаба и политотдела он однажды вел бой прямо на КП дивизии, когда все, независимо от должностей и званий, взяли в руки оружие и отражали натиск врага. Бок о бок с Вороновым сражался и его непосредственный начальник — комиссар дивизии Баканидзе, старый большевик, пошедший в роту, когда враг предпринял последнюю отчаянную попытку прорваться к Москве. Немцы были остановлены, но Баканидзе из роты не вернулся…
— Вы, товарищ генерал, нашего комиссара помните? — невольно спросил Воронов.
— Реваза? — тихо сказал Карпов. Это имя, видимо, сразу перенесло его в прошлое. — Таких людей, друг мой, не забывают. — И, не то спрашивая, не то утверждая, проговорил: — Ты знаешь, Миша, он ведь у товарища Сталина был.
— Баканидзе?! — с удивлением переспросил Воронов.
— Полковой комиссар Реваз Баканидзе. Он знал товарища Сталина еще с молодых лет. В Москве, когда наша дивизия грузилась в эшелон, побывал у него. В Кремле.
Сколько долгих часов Воронов провел тогда рядом с комиссаром, обсуждая планы дивизионной газеты и содержание ее ближайших номеров. В дивизии он вступил и члены партии. Баканидзе дал ему рекомендацию.
Перед тем самым боем два немецких танка с пехотой на броне прорвались в тыл дивизии. Впрочем, какой там тыл!
На пятачке в два-три квадратных километра расположились и КП, и штаб, и политотдел, и редакция.
Рядом с ним были тогда и Карпов и Баканидзе. Война сблизила этих людей, столь разных по возрасту, по виденному, испытанному и выстраданному в жизни. Их объединила горечь отступлений, их связывало горькое сознание, что над страной нависла смертная угроза.
Когда в редакции дивизионки принималась очередная сводка Совинформбюро — завтра ей предстояло появиться в газете — и в этой сводке страшным набатным колоколом звучали названия оставленных городов и новые направления — все ближе и ближе к Москве! — двадцатичетырехлетний старший политрук приходил в землянку к пятидесятишестилетнему полковому комиссару.
Если бы их разговоры касались только содержания газеты! Если бы не звучало в них недоуменно — горькое «почему?»! Почему отступаем? Почему у врага больше оружия? Почему, почему, почему?..
Месяцы, нет, теперь уже годы прошли с тех пор. Но в памяти Воронова были живы все разговоры с Баканидзе, душевные разговоры кандидата в члены партии, вчерашнего студента, со старым большевиком, вступившим в партию еще до революции.
Но о знакомстве со Сталиным, а тем более о той, последней встрече с ним Баканидзе не упоминал никогда.
Как странно!
— Он рассказал мне о своем разговоре со Сталиным перед тем, как пошел в роту, — как бы издалека донесся до Воронова голос генерала. — Может быть, чувствовал, что не вернется…
— О чем же они говорили? — с любопытством спросил Воронов.
— В точности не помню, — неопределенно ответил генерал. — Столько лет прошло.
Воронов с удивлением посмотрел на Карпова и чуть было не сказал, что на его месте наверняка запомнил бы такой рассказ на всю жизнь. Но генерал сидел неподвижно, закрыв глаза. Что-то подсказало Воронову, что лучше его больше не расспрашивать.
