– Поищем таких, которые согласятся.
Исмаал направился к двери. Перед Хусеном он остановился и сказал:
– А ты поезжай-ка в Ачалуки. Здесь тебе делать нечего.
– И правда нечего! – обрадовался Мурад. – До примирения даже лучше, если ты будешь там.
Но когда Амайг заявил, что поедет с Хусеном, Мурад пожалел, что одобрил предложение Исмаала. Теперь уже делать было нечего.
– Вот и ладно, – кивнул Керам, – пусть едут вместе, вдвоем оно лучше.
Хусен вскочил на коня Керама, Амайгу Мурад разрешил ехать на своем мерине. Дал он ему и ружье. Отец, конечно, не знал, что его семизарядный револьвер ужо лежит в кармане сына.
Но оружие в пути не понадобилось. В Ачалуки прибыли, когда люди уже спали. Только Эсет сидела у окна и, словно ей кто сообщил о приезде Хусена, ждала его, чутко прислушиваясь к каждому звуку и каждому шороху. И едва с улицы донесся конский топот, Эсет бросилась к двери…
Недобрую весть привез ей Хусен. Он не стал скрывать, что произошло в Сагопши. Лучше, если она будет готова ко всему.
В эту ночь глаза Эсет не высыхали. Никто не знал, что она плачет. Эсет была одна в отведенной ей комнатенке. Хусена и Амайга Сийбат уложила в большой холодной комнате. Старушка оберегала невесту. Мулла еще не благословил молодых, нельзя им быть вместе. А благословит он только после примирения.
На рассвете Амайг уехал, а Сийбат пошла выгонять корову в стадо.
Наступила минута, когда Эсет и Хусен наконец, пусть не долго, могли побыть вдвоем.
– Если бы ты знал, каким бесконечно длинным был для меня вчерашний день! – сказала Эсет, склонив голову на плечо Хусена.
– Поверь, Эсет, для меня он тоже не был коротким. – Хусен нежно обнял ее и вдруг увидел слезы на глазах. – Ты плачешь?
– Не железная ведь я, Хусен! – Рыдания сдавили ей горло.
– Уж не жалеешь ли?
Эсет покачала головой.
– А я-то подумал, что ты, может, раскаиваешься, захотела домой. Отец ведь твой требует, чтобы тебя возвратили.
– Я скорее умру, чем вернусь.
– Только через мой труп ты попадешь к отцу. А пока я жив, ни он и никто другой не отнимет тебя у меня.
Эсет еще крепче прижалась к плечу Хусена, а он сидел весь напряженный, словно приготовился к бою. Ему вдруг вспомнились два расписанных памятника на сагошнинском кладбище. Те два памятника брату и сестре, которые он видел еще в детстве. Памятник брату, убитому за похищение засватанной другим девушки, и памятник его сестре, которая не перенесла смерти брата. «Нет, – подумал Хусен, – я буду бороться за Эсет!»
Уже несколько дней во дворе у Соси с утра и до ночи толчется народ, словно на похоронах. Стоит появиться посредникам, толпа становится похожей на пчелиный рой, все гудят, воинственно машут руками, произносят угрозы в адрес похитителя Эсет, но никто не делает попытки выйти за пределы двора и отправиться на поиски девушки. Все они едва ли отдают себе отчет, зачем сидят здесь и кого стерегут. Разве что Кабират и Соси, чтобы, не дай бог, не подрались вгорячах – они последние дни ужасно ругаются, как враги, и слова подбирают самые обидные, колкие. Один винит другого в происшедшем. Соси корит Кабират, что она плохо следила за дочерью, а Кабират, конечно, всю вину сваливает на Соси: это, мол, он тянул с замужеством Эсет, он, несмотря на протесты матери, разрешал ей болтаться по чужим дворам. В ответ Соси вспоминает поездку Эсет в Сурхохи, к родне Кабират, утверждает, что дочь их испортилась уже там. И так они ссорятся целыми днями, и иногда только вмешательство людей ненадолго прерывает эти их препирательства. А люди все идут и идут во двор Соси: посредников сменяют подстрекатели вражды. Даже Ази пришел. Его прислал Саад. Кому-кому, а Сааду очень на руку, если сыновья Беки станут враждовать с тайпом Соси. Ему тогда будет спокойнее. Вот Ази и послан (сам-то Саад сейчас не очень решается показываться в селе) дать понять Соси, что, коли он примирится с похитителями дочери, Саад его не одобрит.
Ази очень старался угодить Сааду. Он не теряет надежды, что такие люди, как Саад, помогут ему восстановить свою былую власть. На это он бьет и в разговоре с Соси.
– Ты не настолько глуп, чтобы не понимать, кто тебе будет больше нужен, когда прогонят этих смутьянов, – говорит он. – Уж конечно не сыновья Беки. Я да Саад – вот кто твоя опора. А мы, так и знай, рядом с этими недокормышами сидеть никогда не будем…
Глядя на все, что творилось в этом доме, и на то скопище людей, которые здесь собрались, можно было подумать, что в данное время значительнее этого события в мире ничего не происходило.
В довершение ко всему прибыли потерпевшие из Сурхохи. Хотя держались они спокойно, но говорили так, словно брали Соси за горло. А тот, виновато опустив голову, почесывал затылок и молчал. И никому из собравшихся, конечно, в голову не приходило подумать о том, что бедная Эсет, судьбой которой они так безжалостно распоряжаются, сделала то, что ей диктовало сердце и чувство. Вот если бы ее насильно сосватали и выдали замуж за нелюбимого, каждый из этих людей, что толкутся во дворе Соси, сказал бы: «Такова воля всевышнего – судьбой ей наречен этот человек, с ним ей и быть».
Воля, судьба – эти слова веками затмевали сознание людей и отодвигали на задний план понятие о чести, стыде и благородстве.
Соси – как и другие. Он твердо знает одно: дочь не вправе сама решать свою судьбу. Знает, а поделать ничего не может. По лености ума и характера Соси готов махнуть на все рукой и смириться со свершившимся. Но люди вокруг не дают ему забыть обычай предков. Они требуют объявления вражды, и Соси из трусости согласно вторит им.
– Не бывать миру между нами, – говорит он, поглаживая колени. – Ни миру, ни родству! Я заявил об этом посредникам и буду стоять на своем!..
– Правильно ты решил, Соси! – радостно блеснув глазами, поддерживает его Гарси. – Мы отберем у них девушку, пусть это будет стоить гибели всему нашему роду! Дайте нам только найти, где она упрятана!..
И тут случилось неожиданное. Старший из тех, кто явился с претендентами на невесту, подкрутив ус, проговорил:
– Дело ваше, поступайте, как знаете, а нам ваша девушка больше не нужна.
– Как не нужна? – вскинулся Соси. Кончик его уса так и остался вздернутым кверху. Казалось, он вот-вот заплачет.
– Так и не нужна. Зачем она нам после того, как ее коснулись другие руки?
– Так что же вы от нас хотите? – развел руками Соси.
– Хотим только того, что хотят в такие минуты все другие люди. Во-первых, вы должны возместить нам все наши расходы, а во-вторых, уплатить неустойку. Ведь вы нас оскорбили, опозорили.
– Возвратить расходы – это само собой, но платить неустойку… – Соси воздел руки к небу. – Она ведь не отказалась от вашего жениха и не вышла за другого? Ее же украли!
Старик, что вел с Соси этот разговор, глянув на своих, понимающе перемигнулся с ними и с ухмылкой сказал:
– Э-эх, Соси, даже вороны в небе и те знают, что дочь твою не украли.
Один из рода пострадавших, человек с лошадиной мордой, бросил в лицо Соси:
– Чем вы докажете, что ее украли? Кто скажет, что слышал крики, и почему не произошло никакой стычки? Меня-то не провести, я в ту ночь был здесь!
Понимая, что противная сторона права, Соси старался подкрепить свои доводы.
– Пока у нас нет других предположений, мы считаем, что ее украли.
– Нам мало толку от того, что вы так считаете, – сказал старик. – Нечего изворачиваться. Все ваше село, и не только село – вся Ингушетия знает правду.
– Не всегда правдой бывает то, о чем говорит все село…
– Ну что ж, – сказал старик, – если ты настаиваешь на своем, подтверди свою правоту по обычаю вайнахов.
Соси опять потянулся пятерней к затылку, словно там у пего присосался клещ. Ответить по обычаю – это значит поклясться на Коране. Поклясться всем тайпом. Соси понимает, что пусть даже он возьмет на душу грех, но родственники-то, конечно, не станут давать ложной клятвы.
– Я должен увидеть свою дочь, поговорить с ней, – сказал наконец Соси, – и тогда только решу, могу ли поклясться на Коране в истинности моих предположений.
Старик скривился, словно глотнул кислого рассола из-под сыра, и встал. Поднялись и его спутники.
– Обещали лосю прицепить хвост, а он и поныне ходит бесхвостым.
Соси на радостях оттого, что гости собрались уходить, заюлил, закружился вокруг них, словно пес.
– Бог свидетель, что ты не к месту припомнил эту пословицу. Помяни мое слово, не пройдет и недели, как Эсет будет дома…
– Пусть ценой гибели всего нашего рода, но будет! – подтвердил Гарси.
Тархан глянул на сородича и положил руку на рукоять кинжала, словно хотел этим показать, что он готов умереть первым.
Не знали в Сагопши ни Соси, ни Гарси, ни Тархан и никто из собравшихся здесь людей, что в Ачалуках, так же как и здесь, собрался народ. Только не за тем, чтобы призывать к вражде: всего несколько минут назад мулла освятил брак Хусена и Эсет.
