маканезским кушаньям, он приберег нечто необычное — хрустящие дольки сушеной трески, осьминога на гриле и рис с жареной уткой. Бахрам обрадовался, но сейчас, глядя на горку риса, увенчанную сочными кусками утки, обжаренной до цвета красного дерева, почувствовал, что потерял интерес к еде.
А вот аппетит Слейда последние события, похоже, только разожгли — редактор жадно расправлялся с огромным ростбифом.
— Да уж, немыслимое позорище! — проговорил он с набитым ртом. — Это вопиющий кошмар, что капитан Эллиотт выступает с подобными заявлениями. Сдается, он метит на должности полицмейстера и главного таможенника Поднебесной!
— И заметьте, он вводит ограничения именно для английских торговцев, — подхватил Дент. — Уму непостижимо!
— Это лишний раз доказывает, что он ни черта не смыслит в сложившейся ситуации, — сказал Слейд. — Эллиотт понятия не имеет, что так называемую контрабанду начали американцы. Ведь первые шлюпки с опием отвалили от бостонской шхуны «Коралл», верно?
— Да, так и было!
— И потом, капитан Эллиотт не имеет полномочий на подобные экстравагантные заявления от нашего имени. Англия и Китай не заключали никаких дипломатических конвенций. Следовательно, он присвоил себе консульское право, коим не обладает.
— Возмутительно! — Дент яростно тряхнул головой. — Человек, получающий жалованье из наших налогов, пытается навязать нам, свободным торговцам, скверные китайские правила.
Бахрам, сидевший лицом к окну, заметил ярко освещенные цветочные лодки, появившиеся на подернутом туманом озере Белый Лебедь; на одной, что была ближе других, он углядел развалившихся на подушках мужчин и девушек, перебиравших струны музыкальных инструментов. Идиллия, словно нынче ничего не случилось, словно весь переполох лишь привиделся во сне.
Но и днем, глядя из окна конторы, Бахрам не мог поверить, что все это происходит наяву: на майдане установили виселицу, чтобы казнить какого-то бедолагу. Ощущение нереальности усилилось, когда появилась привязанная к стулу жертва. В какой-то момент человек этот взглянул на факторию; спутанные волосы скрывали его лицо, но, казалось, распахнутые глаза несчастного смотрят прямо на Бахрама. Он вздрогнул и отпрянул от окна, а когда снова посмотрел на площадь, там уже полным ходом шла стычка, приговоренный и палачи исчезли.
— Что стало с тем человеком, которого собирались удушить? — вдруг спросил Бахрам, перебив редактора. — Его отпустили?
— Ну уж нет, он лишь получил отсрочку на часок-другой, — сказал Слейд. — Потом его доставили к месту казней и быстренько укокошили.
— Бедняга, — покачал головой Дент. — Мелкая сошка, маклак, каких здесь сотни.
Бахрам снова посмотрел в окно: деревенская свадьба на другом берегу озера запускала фейерверк, и казалось, будто взлетавшие шутихи чертят дуги одновременно в небе и на зеркальной глади воды. Любуясь этим зрелищем, Бахрам припомнил давнюю ночь, когда они с Чимей лежали рядышком в лодке, будто зависшей в сияющем световом шаре; он тогда достал из кармана все серебро и высыпал монеты в ее ладони, а она засмеялась: «Мистер Барри платить Давай тоже».
Вид озера стал нестерпим. Бахрам опустил взгляд в тарелку и увидел, что нетронутая еда покрылась застывшим утиным жиром. Он отодвинул стул и поднялся.
— Прошу прощенья, господа, что-то мне неможется. Я, пожалуй, пойду.
— Что, не дождетесь десерта и портвейна? — спросил Слейд.
— Как-нибудь в другой раз, — улыбнулся Бахрам.
— Разумеется. Выспитесь хорошенько, и аппетит вернется.
— Всенепременно. Доброй ночи, Ланселот. До свиданья, Джон.
— Спокойной ночи.
Бахрам сбежал по лестнице и, запахнув чогу, вышел во двор Палаты, где по привычке огляделся, высматривая фонарщика Апу. Обычно Вико или кто-нибудь из слуг присылали его встретить хозяина, однако ввиду недавних событий Бахрам не удивился, обнаружив пустой двор.
Не мешкая, он вышел из ворот датской фактории и оказался на майдане, затянутом густым туманом с реки. Берег уже был не виден, освещенные окна факторий читались размытыми пятнами.
На другой стороне озера еще взлетали шутихи. Туман создавал необычный эффект: огоньки взорвавшейся ракеты как будто застывали в его щупальцах. Очередная их россыпь высветила человеческую фигуру шагах в десяти впереди. Лица Бахрам не видел, но узнал приметную походку.
— Давай!
Ответа не последовало. Искры погасли, туман потемнел. Однако вспышка новой ракеты опять явила того человека.
— Давай! — громче позвал Бахрам. — Привет! Почему не хотеть говорить с мистер Барри?
Опять никакого ответа.
Бахрам ускорил шаг, но тут из туманной пелены донесся голос Вико:
— Патрон, вы где?
Бахрам обернулся и увидел дрожащее пятно фонаря.
— Я здесь, Вико!
— Стойте там. Подождите меня.
Бахрам остановился, через минуту в тумане проявилось лицо Вико, освещенное фонарем.
— Я решил вас встретить, патрон. Нынче все фонарщики попрятались, а туман-то густой, как вы, думаю, без света. Шел к Палате и услыхал ваш голос. С кем вы разговаривали?
— С Даваем.
— С кем? — вытаращился Вико. — С кем, вы сказали?
— С Даваем. Он шел впереди меня. Ты его не видел?
— Нет, патрон. — Вико взял хозяина под руку и повел к дому. — Но это был не он. Вы обознались.
— Что ты выдумываешь? — удивился Бахрам. — Я уверен, что видел Давая. Он был чуть впереди.
Вико покачал головой.
— Нет, патрон. Вы обознались.
— Да что ты заладил! Говорю же, это был Давай.
— Вы не могли его видеть, — мягко сказал Вико. — Мы думали, он сбежал, но, оказывается, его арестовали.
— Вот как? — Бахрам почесал бороду. — И, выходит, отпустили? Иначе как он здесь очутился?
Вико остановился.
— То был не он, патрон. Давай мертв. Это его собирались казнить на майдане. Власти объявили имя осужденного — Хо Лао-кин. Помните, так назвался Давай. После бучи его отвезли на место казней. И там удавили.
Часть третья
Комиссар Линь
4 января 1839!!
Такого, милая Пагли, еще не бывало, чтобы я начал письмо в одном году, а закончил в следующем! Но что ж тут поделаешь, если движение на реке замерло полностью? Однако нынче утром прошел слух, будто скоро запрет снимут, и я, вспомнив о своем недописанном письме, достал эти страницы из ящика стола, где они покоились с 12 декабря.
Перечитав последний абзац, я решил сохранить оборванное предложение: как недоеденные блюда на столах Помпеи говорят о неожиданном извержении Везувия, так и этот маленький фрагмент свидетельствует о внезапности бунта, в тот день разразившегося в Кантоне.
Поскольку новостям не требуются лодки, ты, конечно, узнала о тех событиях, даже не получив моего письма. Я не стану обременять тебя рассказом о них, только вложу в конверт вырезку с репортажем мистера Слейда, опубликованным в «Кантонском дневнике». Скажу лишь, что
