Лина ТриЭС - Третья истина

— Остынь, хулиган!

После этого Виконт вытянул из кучи Леху и с чувством обратился к нему:

— Алексей, немедленно прочь отсюда, чтобы я вас больше здесь не видел!

Леха пытался объяснить ему, что они били этого живоглота поделом. Но тут завопил сам живоглот, ободренный усмирением атакующих:

— Не пущу! Поліцію сюди! У мене синець на синці! Бандити! Бандити!![68]

— Бандиты, — согласился Виконт и крикнул в сторону дома: — Серафима!

И тут, как по команде, на пороге возникла румяная, белозубая Серафима, уперлась в бока и заливисто засмеялась. Виконт ответил ей уже виденной, ненавистной Саше, улыбкой. Она от души пожалела, что Серафима не вылезла из дома раньше на подмогу хозяину и не получила причитающихся ей тумаков.

— Не трудно будет успокоить компаньона? Этого колосса, — он кивнул на копающего снег ногой Леху, — я возьму на себя.

— Чого легше? — пропела Серафима — Повертайся, коханий, через хвилинку, подивися на шовкового[69], — и под локти увела упирающегося хозяина.

— А теперь — все домой, сказал уже, — дал распоряжение Виконт своей компании. Но, как ни странно, первыми на его слова отреагировали зрители.

Потом и Саша вылезла из сугроба и мрачнее тучи зашагала прочь, гадая над непонятным словом «коханий».

Приведя домой (по улицам он шел позади, как конвоир), Виконт выстроил их вдоль печи и довольно долго смотрел на опущенные головы. Саша время от времени поднимала гневный взор с закипавшими слезами, но Виконт этого как бы не замечал. Наконец, воззвал:

— Капитолина Карповна! Вот полюбуйтесь: рыцари уличных боев!

Никакой Капитолины не появилось, возможно, ее вообще не было дома, но Виконт не ограничился этими словами:

— А вас, Алексей, предупреждаю, в следующий раз, если он наступит, перейду к физическому воздействию. Ну, мой, вообще буйный, с ним я еще поговорю. Он хочет, очевидно, чтобы его убили или изувечили. Придется остаться здесь еще на месяц, не пускаться же в путь с такими настроениями.

Леха встрепенулся:

— Да рази ж б я дал? Да я б костьми…

— Замолчите! Горе мне с вами.

— Да чем мы виноваты, нас оскорбили, мы отвечали! — забыв про булыжник, выкрикнула Саша. — А сами вы… а раз вы так… Мы с Лехой всегда этих хозяев будем бить! Ненавижу!

— Сашка, атаман, это что, твоя инициатива? Его-то за что? Я тебя этому учил?

— А че! Он как положено. Свово защищал!

— Вас? Вы в этом нуждались?

— А честь? И вы учили! — внесла свою лепту Саша.

— Так ты меня понял, Александр? Все. Я от тебя отрекаюсь.

— А это с вашей стороны, честно? Вы разве не наш? Вы чтó, нас не любите? Только ругаете, а другим каким-то…

— А че…

— Нельзя же терпеть!

— А ну-ка молчать обоим! Все. Я остаюсь, поживем в полюбившейся вам Балаклее. Вы предавайтесь молодецким забавам, держите местных жителей в трепете, встречаться будем на улицах, при случае. Мне с вами не по дороге.

Перспектива, нарисованная Виконтом в его полушутливом выговоре, показалась Саше вдруг чересчур реальной и непривлекательной, она заставила себя отогнать румяный белозубый образ и сказала смиренно:

— Бунт подавлен! Мы не будем, Леха, скажи, что не будем. — И, не находя больше аргументов, полезла к Виконту обниматься. — Миримся! Не остаемся! Пожалуйста! Ну, пожалуйста…

Знаток русских обычаев, Алексей, решив, что настоящего прощения без троекратных поцелуев ему не будет, тоже сжал Виконта в объятиях и, вдобавок, звучно расцеловал.

— Че! Не взыщи уж с меньших! Будя! По дороге! — Он прослезился и хлюпнул носом.

Виконт вывернулся и проговорил:

— Мальчики, да что это с вами? Дерутся, целуются, глаза — на мокром месте… Нет, распустил я вас. Так, спокойно. Наведем порядок в строю. Я требую от тебя, Алексей и от тебя, юный бандит… Боже, кошмар какой! И это Саша! Ты все про себя помнишь?..Чтобы вы предупреждали меня обо всех вылазках, диверсиях, налетах и драках, которые собираетесь учинить. Никуда без моего разрешения, другими словами. И не пререкаться, когда я делаю вам выговор, который вы заслужили.

Он полюбовался произведенным эффектом, хмыкнул и одним взмахом взлетел на печь.

Они тогда тщетно добивались пропуска еще неделю. Саше было непонятно, проявлял ли Виконт по этой части особенное рвение, но рассказывал он обо всех сложностях с большим чувством. Дело у немцев, оказывается, было поставлено сверхстрого. Бесконечные: цель поездки, пункт назначения, способ следования… И все это подтвержденное документами, выданными немецкими же властями. У бродяг, каковыми они, особенно в отдельных частях, и являлись, не оставалось никаких надежд. Вырисовывались замкнутый круг и вечное проживание в Балаклее.

Ходили слухи, что в других местах за золотой портсигар или часы можно было просто-напросто купить разрешение на проезд. Балаклеевский же комендант оказался удивительно неподкупным и ревностным служакой.

И вдруг, в один прекрасный день Виконт заявил:

— А почему, собственно, мы не можем выйти из проклятой Балаклеи пешком? Мы что, прикованы к ней? Сообрази мы раньше, могли бы быть за много километров от этой надоедливой деревни. Пора! Довольно! Здесь просто не осталось необследованных достопримечательностей.

Поток его подарков Лехе и Капитолине Карповне, к этому времени достиг максимума и приобрел более изящные и изощренные формы: вышитые рушники, рубашки, ладанки.

Тройка путешественников в тот же день стремительно собралась и ушла, но в первой же деревушке их поджидала большая неприятность: немцы были напуганы партизанами, да и все здесь говорили только о них. Предупрежденные о жестокой каре в случае нарушения, жители отказывались пускать к себе незнакомцев на ночлег. Виконт, по непонятным Саше причинам, устроиться и не стремился. Леха же страстно тосковал по бабы Капиному уюту, пытался раздобыть для постоя что-то похожее, поэтому усиленно искал, но возвращался ни с чем. Придя из очередного рейда, он страшным шепотом поведал:

— Дело — табак! Партизаны-то — это, ей бог не вру, — мы на поверку оказалися! Сыск-то как раз по наши души идет!! Тама десяток дней назад военный поезд безо всякого предварения в гору пошел с грузáми ихними… Рельсины, грят, — вдрызг, а кто разнес-то, кумекаете, братаны? Мы они самые и будем! Диверсанты отпетые! Товар у нас каковский был? Забытки, небось, не взяли? Теперя, ежели на том убаюкаться думаете, так зря, напастям еще конец не предвидится! Посреди крушения арестантики поразбежалися, грят, будто, там много всякого-разного народца перевозилося — и белые, и красные. Хватали-то в тюрягу без сортировки! Так нынче все деревни окрест под охраной. Погорели мы, братцы, сухими бревнышками!

Саша начала ужасаться и выдвигать отчаянные планы. Виконт же особых эмоций не проявил, только ограничился замечанием, что, во-первых, Леха — балда, нужно было сказать персонально ему, Виконту, а не разоряться при ребенке, а во-вторых, он не удивлен, так как ждал чего-то в этом роде.

Один из Сашиных сумасбродных планов, к ее изумлению, был принят.

— Да! — сказал «Викеша» — отойдем, сколько возможно, от путей, до темноты. Ночь скоротаем у костра. Сашка будет спать. Мы — нет, разумеется.

— Я тоже, разумеется, нет. Вы ведь не собираетесь, а две ночи нормально не спали уже, между прочим. Будем рассказывать страшные истории. Чтобы не уснуть. Я знаю одну — ужасную! Про привидения. От Агаджановой, как ни смешно. Глупо, но страшно. Леха точно перепугается…

— Да ты че! С кем дело имеешь? Я про мертвяков такое заверну…

— …И утро застало их бледными и дрожащими. Мальчики, если вы подарите мне сегодня немного спокойствия, я клянусь в первую же ночь под надежной крышей угостить вас такой ж-жутью … — Виконт многообещающе сверкнул глазами, — что все ваши потусторонние герои покажутся персонажами Розовой библиотеки.

— Ой, сейчас же, рассказывайте!

— Под надежной крышей, я сказал!

Они расположились в «чистом поле», укрывшись у какого-то шалашика. Леха выдвинул предположение, что это — курень бахчевников, а «чистое поле» — сама бахча. Сложенный Виконтом хитрый костер скоро достаточно прогрел пространство, в котором они приютились. Даже земля стала теплой.

— Будем дежурить по очереди. Сначала я! — Саша лихо надвинула шапку на лоб и уселась у костра.

— Угусь, а я — под утречко. С зари — ни в одном глазочке, — сладко зевнул Леха.

— Сашка, — Виконт тяжело вздохнул и перешел на спасительный французский:

— Mais tu m'as promis! Est-ce que tu veux que je dise: «C'est une fille. Elle ne peut défendre personne, au contraire, elle a besoin elle— même de double protection»?[70]

— Mais pourquoi méprisez-vous tellement les filles?[71] — ответила Саша.