Ветхий Митин домик был поблизости, через пять-шесть дворов. Родители Мити очень старые, под стать своему дому. Сын познакомил с ними товарища. Сказал, что это тот самый, про которого он им рассказывал, считая его убитым.
– Теперь будет долго жить, – сказал старик. – Так завсегда, коли пройдет слух, что человека убили, а он – вот он, явился, значит, век его будет долог.
Старушка перекрестилась, что-то при этом про себя прошептала и вышла.
Через минуту она вернулась, неся в руках три яйца.
– Вот это ты хорошо придумала, мама, спасибо, – обрадовался Митя.
– А как же? Он ведь с дороги, есть небось хочет. Сварить али, может, поджарить? – спросила старушка, глядя на Хасана. – Жира у меня, жаль, пет подходящего. Только свиное сало.
Хасан замотал головой.
– Не насилуйте парня, – сказал старик, – у каждого народа свои обычаи, нельзя так нельзя. Некоторые, например, едят конину, а я, убей меня, и куска ее в рот не возьму. Хотя знаю, что конь куда чище свиньи. Траву да овес ест, не то что всякую грязь…
Старику не ответили. Каждый был занят своим. Старуха у печки копошилась, а Митя с Хасаном повели разговор о том, как и что было.
– Поезд пошел не через Моздок, – рассказывал Митя. – Ехали через Беслан. В Гудермесе я сошел – и сюда. На пути в Назрани мы долго стояли. Там я и сказал о тебе… Очень расспрашивали в Назрани про тех двух ингушей, которых увели вместе с тобой. Откуда да какие из себя…
Старик стал прислушиваться к их беседе. Он сам в былые годы не раз попадал в передряги, а потому любил погутарить. Сердце начинало биться, как в молодости. Только не много радости о войне вспоминать. Кто-кто, а старик-то знал, какие она беды приносит. У него у одного двух сыновей унесла, будь она проклята. Теперь вон тоже все о войне говорят. Чего надумали: воевать с соседями, с которыми испокон веку бок о бок живут. Два сына осталось у старика. Один ждет войны, как пасхи, другой ненавидит ее.
Совсем запутавшись в мыслях, старик тяжело вздохнул и вышел во двор…
Хасан коротко рассказал обо всем, что пережил.
– Та-ак, – сказал Митя. – Еще не известно, чем все это кончится. Не сегодня-завтра узнаем. Достаточно и того, что там наговорили за эти четыре дня.
– Я слыхал, будто сегодня будет выступать Киров, – проговорил Хасан, глубоко вздохнув и опустив голову.
– Кто тебе сказал? – удивился Митя.
– Федор.
– Я тоже слыхал. Многие ждут, что он скажет. Говорят, большевики призывают к миру и дружбе между народами, а он, говорят, стоит во главе большевиков, всех большевиков нашей области. Значит, должен быть против войны.
– И ты будешь его слушать? – с завистью спросил Хасан.
– Если брат пропустит. Вчера он меня пропустил. Еще ведь не точно, будет Киров выступать или нет. Люди просто считают, что он не может не выступить… А знаешь что? – положив руку на плечо Хасану, добавил через минуту Митя. – Идем-ка мы вместе.
– Куда? – удивился Хасан.
– Туда. На съезд. Коли брат стоит у входа, возможно, мы оба и пройдем. Сам все услышишь. И Кирова увидишь…
– Эх, если бы это удалось! – Хасан ударил себя по коленям.
Едва перекусив, они заторопились. В дверях столкнулись со стариком.
– Куда ты его уводишь? – спросил он.
– Не сидеть же ему здесь. Заскучает.
– Не до веселья сейчас. Сами говорите, опасность большая. И его подведешь, и сам, не ровен час, беду наживешь!
– Ничего, отец, – успокоил Митя. – Мы и не из такого пекла выходили целехонькими.
Мать, не говоря ни слова, глядела вслед сыну и все крестилась, а он тем временем объяснял Хасану, как надеется попасть на съезд.
– Если нам не удастся вместе пройти, ты подождешь на улице и я вынесу тебе мандат.
– Какой мандат?
– Бумага такая. По ней проходят те, кому там быть следует, на съезде. У кого только мне его взять? У Федора, что ли, попросить? Лучше бы, конечно, у какого-нибудь осетина. Ты за осетина вполне сойдешь. У меня там есть один знакомый… А ты язык-то ихний знаешь?
– Ни слова, – покачал головой Хасан.
– Ну ладно! Спрашивать станут – скажи: кабардинец.
На этом и порешили.
Улица, на которой расположен театр «Палас», довольно широкая сравнительно с другими. Дома тут добротные, иные даже двухэтажные, но Хасан на все это особого внимания не обращал. Он всякого навидался, его теперь не удивишь никакими городами. Хасан вглядывался в людей, что толпились около двух-трех домов, словно знакомых искал.
– Видишь вон тот дом? – толкнув его локтем, Митя кивнул в сторону двухэтажного дома возле театра. – Говорят, Киров там живет. А в театре этом съезд идет, – добавил Митя. – Народ весь туда пришел. Начала ждут.
– А Киров? – спросил Хасан. – Он здесь пройдет?
– И через двор может пройти. Там тоже дверь есть. А вон и Илюха! – шепнул Митя. – Брат мой. С ним тебе надо поосторожнее. Я пока один пойду, а ты побудь здесь, подожди меня. У нас с ним наперекосяк пошло, с Илюхой-то. Он все к офицерью прибивается. А мне они вот где! – Митя провел ладонью по горлу и зашагал к парадной двери.
Там по обе стороны стояли два казака с саблями на боку, с патронташами на поясе и короткими винтовками за спиной. Тут же были два офицера. У этих винтовок не было, на поясах, туго стягивавших черкески, болтались наганы в сафьяновых кобурах. Оба они о чем-то говорили и весело похихикивали. Часовые молчали и были какие-то мрачные.
Митя не возвращался. Хасан стал злиться. «Хоть бы вышел и сказал, что ничего не получается», – подумал он. Дважды прогарцевали мимо конные казаки, проходили и пешие, а Хасан все стоял, как мишень.
Время было уже за полдень, когда наконец отворились двери и народ повалил из театра. Чуть ли не первым выскочил Митя.
Хасан, сцепив зубы, ждал, что друг начнет оправдываться и объяснять, что произошло, но Митя, даже не заикнувшись о том, почему он не вышел, спросил:
– К тебе никто не подходил, нн о чем не спрашивал?
Хасан зло сверкнул глазами и отрицательно покачал головой.
– Кпров будет выступать вечером. В шесть часов, – зашептал ему на ухо Митя. – Тогда я тебя и проведу. Плюха поможет. А он не подсобит – так я уже там отыскал осетина одного. Обещал дать свой мандат. Только бы никто не прознал, что ты ингуш. Особенпо Илюха. От него живым не уйдешь. Там на съезде большевик один выступал, с Кировым, говорят, приехал. Грузин он, Буачидзе его фамилия. Он сказал, что казаки им заявили: на мировую с вами не пойдут и большевиков, мол, на части разорвут, коли будут на этом настаивать. «А мы, – сказал Буачидзе, – стояли и будем стоять за мир между казаками и горцами».
Некоторое время друзья шли молча. Митя заговорил первым:
– Теперь люди ждут, каким будет слово Кирова.
– Чье слово? – услышали они голос позади себя. Оба оглянулись.
– А-а, это ты, Илюха?… – смешался Митя.
Хасан исподлобья глянул на Илюху, когда тот поравнялся с ними. «Похож на Митю, – подумал он. – Только нос у него не такой. Тоненький, как щипцами зажатый, и под носом темные усики пучочком. У Мити их нет».
– Это кто с тобой? – глянув на Хасапа, спросил у брата Илюха.
– Тот, о ком я тебе говорил… Кабардинец… Это он меня в Ростове от смерти спас.
– Ты вроде рассказывал, что он ингуш? – насторожился Илюха.
– Ошибся я. Он кабардинец! – ответил Митя чуточку растерянно.
– Кабардинец, значит? Так-так…
– Будь он ингуш – не пришел бы сюда, – выкручивался Митя.
– Это ты о нем просил сегодня? Чтобы в театр пропустил?…
– Нет. То я о казаке одном. Из Ищёр.
– Берегись, братуха, – сказал он наконец, погрозив Мите пальцем, и свернул в узкую улочку, что вела к его дому.
Проголодался, видно, с утра, не до расспросов ему было.
Вечером, когда Митя и Хасан вернулись к театру, фонари освещали всю улицу – было светло. У входа стоял незнакомый усатый казак. Илюхи не было.
Оставив Хасана опять одного на улице, Митя стал протискиваться сквозь толпу к двери. И снова Хасан в ожидании ходил взад и вперед. Хотя ночь и холодная, зато на душе спокойнее – как-никак вечером легче избежать любопытных взглядов прохожих.
– Ага, ты тут? – услышал Хасан за собой чей-то голос.
Обернувшись, он увидел Федора, с ним было несколько человек. Это оказались рабочие с чугунолитейного завода братьев Рязанцевых. Узнав, что на съезде будет выступать Киров, они попросили своих делегатов провести их в театр.
Хасан хотел объяснить, что ждет Митю, но Федор не дал ему открыть рта.
– Забирайся к нам в середину и не зырь по сторонам.
Хасан так и сделал и оказался внутри здания. Он с любопытством стал рассматривать росписи на стенах. Но вот откуда ни возьмись прибежал Митя.
– О, ты уже… Пошли, пошли, – заторопил он Хасана.
Хасан последовал за Митей вверх по узкой железной лестнице, а сам все оглядывался, не мог глаз оторвать от нарисованного на стене человека, наступившего на шею поваленного льва. «Неужто и в жизни бывают такие богатыри?» – подумал Хасан.
