Григол Чиковани - Шони

— Чего ты хочешь от меня, девушка? — сказал он как бы про себя, и в голосе его слышалось отчаяние. — Пожалей меня!

— О, шони! — невольно отозвалась Циру.

Гау вскочил со своего ложа, и оба они, испуганные и трепещущие, оказались друг против друга. Циру опомнилась первой.

— Не смотри на меня так, шони, а то я закричу… — сказала она тем же лукавым тоном, что и при первой их встрече. — Боже, какой ты смешной, шони, и лицо у тебя красное, как бурак!..

Циру громко рассмеялась, тряхнула волосами, откинув их назад, убежала и тенью скользнула в дом.

Утром Циру и ее мать с удивлением обнаружили, что старый, поломанный забор вокруг двора приведен в полный порядок, а сван, стоя под платаном на одном колене, точит мотыгу Циру. Мать и дочь переглянулись.

— Смотри-ка на этого шони, — улыбнулась мать. — Уж не собирается ли он к нам в женихи!

Между тем сван, окончив точить, тронул пальцем острие мотыги, приставил ее к стволу платана, перекинул за спину мешок и бурку и направился к женщинам.

— Я ждал, пока ты встанешь, мать, — сказал он, обращаясь к хозяйке и не глядя на Циру. — Хотел поблагодарить тебя.

— Это тебя надо благодарить, сынок, да будет благословенна твоя рука! Пусть будут счастливы твои родители за то, что вырастили такого хорошего сына. Обожди, сынок, я накормлю тебя.

— Не надо, мать, я не ем по утрам.

— Он, наверное, заодно съедает завтрак и полдник, — улыбнулась Циру. — Так ведь, шони?

Она смотрела на Гау, но он опустил глаза.

— Оставайся с миром, мать…

И Гау повернулся было, чтобы уйти.

— Мама, — будто между прочим сказала Циру, — по-моему этот шони ищет работу. А Катран-батони нужно канаву выкопать…

— Как это я забыла, чтоб мне сквозь землю провалиться! — воскликнула хозяйка. — И виноградник нужно огородить Катран-батони! Это вон там, сынок, в конце проселка!.. У него работы месяца на два хватит. Правда, он немного прижимист, этот Катран-батони, смотри, чтобы он не надул тебя при расчете!..

Гау так был погружен в мысли о Циру, что не расслышал слов хозяйки. Ничего не ответив ей, он повернулся и пошел к воротам, даже не взглянув на Циру.

Остро наточенная мотыга то и дело врезалась в корни кукурузы. «Договорился ли шони с Катран-батони?» Подрезанная под корень кукуруза глухо валилась на землю. «И зачем только пошла я в поле! Может, он не договорился с Катран-батони и ушел…» Циру бросила полоть и безотчетно направилась к реке. Гау стоял на том же месте, где они в первый раз повстречались, и глядел на воду.

— Шони! — тихо окликнула Циру.

Гау не оглянулся.

— Шони! — крикнула она снова.

Он стоял не шевелясь, глядел на реку.

«Может, он думает, что я в реке, как и тогда?»

— Шони!

«С ума я сошла! Зачем ему приходить сюда сейчас? Конечно, я не в своем уме!»

— Шони! — громко прошептала она, подходя к нему вплотную и протягивая руки, — видение исчезло.

«Ой, какая я глупая!» — рассмеялась Циру. Ей было радостно, что она ни на миг не расстается с Гау.

Циру решила пойти к Катран-батони: а вдруг Гау не договорился с ним и ушел из села?

Вот показались дом, двор, виноградник Катран-батони. Сван стоял у разобранного забора и затачивал колья. Он был в одном архалуке с расстегнутыми застежками.

Гау поднял голову и увидел Циру. Девушка приближалась к нему какой-то нежной, изящной и вместе с тем непринужденной походкой. Она ступала уверенно и твердо. Длинные, обнаженные руки были свободно опущены вдоль бедер. Сейчас, после купанья, она ощущала в себе преизбыток юной силы.

— Здравствуй, шони!

— Здравствуй!

— Меня зовут Циру, шони.

— А меня Гау.

— Гау?

Сван кивнул головой.

— Га-у, — повторила Циру.

— Ци-ру, — повторил сван. — Сошедшая с небес. Хорошее имя.

— Сошедшая с небес, — рассмеялась Циру. — Никому, кроме тебя, не нравится мое имя, Гау. — Она лукаво глядела на свана из-под упавших на лоб волос. — А я уже подумала, что ты не договорился с Катран-батони…

— Договорился.

— Он очень скупой, Катран-батони.

— Я бы и за полцены пошел к нему работать…

— Почему, Гау? — Циру глядела на него и радовалась, что он не выдерживает ее взгляда. — Почему ты работал бы за полцены, Гау?

— Не знаю…

— Ничего-то ты не знаешь, Гау.

— Ничего не знаю… — повторил Гау. Он сразу понял, что сказал глупость, и еще больше смутился.

— Какой ты смешной, право!.. А знаешь, ты так наточил мотыгу, что она режет, как бритва.

— Мотыга должна быть острой…

— А я из-за нее всю кукурузу порубила, это ты виноват…

— Да, я виноват…

Им обоим страстно хотелось открыть сердце друг другу, но они не решались.

— Гау, — сказала после долгого молчания Циру, — Катран-батони очень скупой, смотри, чтобы он не заморил тебя голодом.

— Как собака от хромоты не помрет, так и Гау от голода.

— Какой ты смешной, Гау!

— Знаю, что смешной…

— А надолго ты нанялся к Катран-батони, Гау?

— На полтора месяца.

— Это очень мало, Гау… Полтора месяца пройдут быстро.

Гау промолчал.

— До свидания, Гау.

— Уже уходишь?

— А что мне делать?

Ему хотелось сказать: побудь еще немножко со мной. Впрочем, Циру и так догадалась: она повернулась, собираясь уходить, но смотрела на дорогу и не уходила.

— Утром я по этой дороге хожу в поле, Гау, а вечером по ней возвращаюсь…

Это была неправда: на самом деле она ходила другой дорогой, более короткой.

— Хорошая дорога, — сказал Гау.

— Хорошая? — рассмеялась Циру. — Чем же она хорошая?

Рассмеялся и Гау, и смех его был чем-то похож на смех Циру. Они оба ощутили это и не удивились.

— Я и другой дорогой тоже хожу в поле.

— И та дорога хорошая…

— Но теперь я буду ходить только по этой дороге, ладно? До свидания, Гау.

— До свидания, Циру!..

Гау, не отрывая глаз, глядел вслед уходящей девушке. Тени тополей полосами лежали на дороге, и на Циру падали то лучи солнца, то тени деревьев. Она шла легко, чуть колыхая станом, словно скользя над землей. Это впечатление еще усиливалось от быстрой смены света и тени, игравших на ее платье. Но вот Циру скрылась за поворотом, и Гау почудилось, что и дорога, и весь мир вокруг сразу угасли, обесцветились. И тогда он увидел медленно бредущую к нему Мзису. Она шла издавна знакомой ему походкой женщины, сломленной тяжелым трудом. Как всегда печальная и покорная, она подошла и остановилась, в глазах ее не было ни укора, ни жалобы…

Чтобы не глядеть на Мзису, не сравнивать ее мысленно с Циру, Гау яростно принялся за работу. Щепки от кольев отлетали на добрую сажень. Уже спустились сумерки, а Гау все тесал и тесал колья. Батраки Катран-батони, глядя на него, дивились: это какой-то дьявол, а не работник! Закончив наконец работу, он не стал ни умываться, ни есть. Тут же, в винограднике, расстелил под орехом бурку и сразу уснул, едва опустив голову…

Спал Гау беспокойно: то являлась ему Циру, то Мзиса. Не взошла еще рассветная звезда, как он проснулся и сразу же взялся за топор. Но работа не давалась ему. «Черт плюнул мне на руки!» — сердился Гау, хотя и понимал, что дело тут не в черте.

Медленно приближался рассвет. Вот хрипло, словно простуженным голосом, запел старый петух Катран-батони. Ему ответил соседний, тому — другой, и пошла по всей деревне петушиная перекличка. Прокукарекал петух на самой околице, и тогда снова запел петух Катран-батони, петушиному пению не было конца. Гау заслушался. Вдруг он увидел идущую по дороге Циру. Она шла быстро, с мотыгой на плече:

— Здравствуй, Гау! — окликнула она его издали. — Что подняло тебя в такую рань?

— А тебя, Циру?

— Дело, Гау, — серьезно ответила девушка. — Я в семье один работник, а поле не ждет.

— Да, дело ждать не любит…

— Что же, не буду отрывать тебя от дела…

— Уходишь? — печально отозвался Гау.

— А что же мне делать, Гау?

— Не знаю…

— Займись делом, Гау, — отрезала Циру. — Я вернусь опять этой дорогой.

Гау хотел было сказать, что он не отведет глаз от дороги, но Циру вдруг заслонила Мзиса, и слова застыли у него на устах.

— Ты что же, не хочешь, чтобы я вернулась по этой дороге? — донесся до него издалека голос Циру. — Ты не слышишь меня, Гау?

Гау в самом деле как бы вдруг оглох и онемел. Он и не заметил, как удалилась Циру и ее место заняла молчаливая, покорная Мзиса. Уж лучше бы она рассердилась, укоряла бы его, попрекала… И тут в его памяти с необычной живостью возникла картина далекого детства…

К их соседу приехал в гости ушгульский родственник Джансуг Хергиани. За спиной гостя сидела на коне девочка лет десяти-двенадцати. Джансуг еше не сошел с коня, когда девочка, как бесенок, спрыгнула на землю, дала пинка привязанному к столбу козленку, ухватила за хвост перепуганную кошку и забросила ее на крышу сарая, пихнула ногой щенка, разогнала испуганно закудахтавших кур. Пока Джансуг слезал с коня, она уже переполошила весь двор.