Блад встал, потянулся и подвинул свой табурет поближе к креслу сэра Джозефа. Положив дубинку на стол, прямо на книгу, он наклонился к сэру Джозефу, словно собираясь поделиться самым сокровенным:
— Я и есть мячик, сэр Джозеф. Тщеславный мячик чудовищных размеров. Но ведь это вы меня таким сделали. В конце концов, я ваше творение.
Блад вздохнул и вытащил из кармана плаща горсть жареных каштанов, которые высыпал на стол. Каштаны покатились, стуча друг о друга, к самому краю наклонной столешницы. Взяв один, Блад начал снимать обугленную кожуру.
— Что именно вы намерены сделать? — спросил он.
Не сводя глаз с дубинки, сэр Джозеф рассеянно провел рукой по своему желтому шелковому халату, как будто что-то ища. Нащупав карман, он извлек оттуда клочок бумаги и протянул Бладу. Сэр Джозеф внимательно следил за выражением лица ночного гостя, который, щурясь в темноте, пытался разобрать цифру, написанную на клочке. Прочитав размер суммы, Блад тихонько присвистнул. Сэр Джозеф забрал бумажку и спрятал ее обратно в халат.
— Как ты уже должен был догадаться, судя по размеру вознаграждения, деньги идут напрямую от нашего католического друга графа Арлингтона.
— Ах да, — сказал Блад, потирая переносицу, — нашего друга с ужасным, но вполне очевидным свидетельством преданности короне. Мне, впрочем, говорили, что за его черным пластырем скрываются одни лишь бородавки. Сумма изрядная. Но если принять во внимание масштаб предприятия, сэр Джозеф... боюсь, недостаточная.
Удивление в глазах пожилого человека вновь порадовало Блада.
— Откуда ты знаешь, что должен сделать? — спросил сэр Джозеф, и в уголке его губ появился пузырек слюны.
Он быстро вытер рот тыльной стороной руки, но Блад заметил этот жест, и на лице ирландца промелькнуло выражение брезгливости.
— Я все знаю, сэр Джозеф, — еле заметно улыбнувшись, ответил Блад. — За это вы мне и платите. Я знаю, почем и у кого вы купили этот надежный дом, а также фамилию вашего портного. Я даже могу вам сообщить, — тут он остановился, положив руку на дубинку и перебирая пальцами по ее рукоятке, — сколько соглядатаев вы содержите. Могу назвать вам имена всех ваших врагов в министерстве, как и имена ваших друзей, к коим я желал бы причислять и себя. Но, как вам должно быть известно, вы не единственный человек, имеющий уши... и кошелек.
Даже при тусклом свете Блад видел, что сэр Джозеф вновь разозлился и у него под глазом задергалась щека.
— Может, конечно, ты собака протестантская, — сказал сэр Джозеф, и пена опять выступила на его губах, — но только еще и ирландская. И если бы у меня не было нужды в скачущих за тобой блохах, я велел бы утопить тебя в Темзе, хотя бы ради удовольствия видеть, как ты плывешь назад к своему Ирландскому морю, откуда тебя принесло.
Пальцы Блада цепко обхватили дубинку. Он быстро занес ее над головой и с треском опустил на остатки каштанов, неосторожно качнув одинокую свечу на столе. Сэр Джозеф отпрянул при этом резком движении, но не успел он подняться, как Блад крепко схватил его за руку, пригвоздив к креслу:
— О да, сэр Джозеф, я собака. Но собаке надо есть. Собаке надо спать. И умная собака никогда не ввяжется в драку, если ее задница не чувствует ветерка, дующего из переулка, по которому можно удрать. Я знаю, что вы задумали, и я знаю, что дважды вам это не удалось. А мне нужны деньги, чтобы нанять людей для этой работенки, деньги на проезд, на подкуп, деньги для меня самого, компенсация за превратности переменчивого рынка Я знаю ваши штучки. Вы за год получаете больше взяток за передачу посылок и пакетов через королевскую почту, чем многие лорды — доходов со своих земель. Я найду вам нужных людей, но за это придется заплатить.
Из того же кармана, откуда он достал каштаны, Блад вытащил кусок пергамента и быстро показал его сэру Джозефу, но так, чтобы тот успел прочесть. Там стояла сумма, которую он намеревался получить за свои услуги. Потом ирландец поднялся и, бросив кусок пергамента в затухающий камин, вышел из комнаты. На столе остались дубинка и подсохшие шкурки каштанов.
Быстро спустившись по лестнице, Блад вышел на улицу. По пути он со всего размаху швырнул один каштан в голову спящего стражника. Всхрапнув, тот проснулся и посмотрел вверх, как будто обжигающий метательный снаряд упал на него с небес.
Шагая вниз по Пудинг-лейн в сторону доков, Блад размышлял о работе, которую предстояло сделать. Ему потребуются люди и оружие, хотя те, о ком подумывал Блад, вполне обошлись бы ножом или веревкой. Он наверняка наймет Брадлоу и Бейкера — эти хорошо соображают. В Лондоне хватит головорезов, чтобы населить целый город, но по большей части они ненадежны и, что того хуже, глупы. Потребуется человек высокий и сильный, потому что, по слухам, тот, кого им нужно будет привезти, сам огромного роста, хотя, конечно, часто человеческие размеры, как и размах сражений, увеличиваются вместе с рассказами о них. Еще понадобится человек, знающий жизнь колоний. Это важно, потому что колонисты — народ колючий, упертый и драчливый, когда речь заходит о защите своих. Король дважды совершил большую глупость, отправив в Америку вооруженные отряды, и те, на кого шла охота, убийцы его отца, залегли на дно. Их спрятали люди, которых подкупить невозможно. Пожалуй, стоит взять Сэмюэля Крауча, человека, до возвращения в Англию жившего в Бостоне.
Очень просто, думал он, тайком привезти в Англию одного-единственного человека. Но прежде чем ветер наполнит паруса корабля, на котором наемники вернутся домой, предстоит еще многое сделать. Этим пятерым придется перехитрить одного колониального мужлана. Блад ускорил шаг. Судя по крикам часовых, если он успеет заключить сделку с торговцем оружием в течение часа, у него еще останется время заглянуть к Фанни Мортланд, перед тем как двери ее борделя закроются на рассвете.
Волки вновь пришли в Биллерику. Они загрызли еще троих соседских ягнят и так изодрали молочную корову, что ее пришлось пустить на мясо. Рядом с хлевом Томас соорудил ловушку из переплетенных ивовых и березовых прутьев, кольями он прибил ее к земле и разбросал коровью требуху, чтобы по ней волки добрались до курицы, привязанной в клети. Как только зверюги заберутся внутрь, чтобы полакомиться курицей, люди, спрятавшиеся на сеновале, потянут за веревку, и ловушка захлопнется.
На рассвете Марта быстро оделась и выскользнула из дому, чтобы проверить клеть. Внутри не было заметно никаких крупных очертаний, одна лишь курица сидела, нахохлившись и дрожа на утреннем холодке. С сеновала до Марты донесся захлебывающийся храп, и она покачала головой при мысли, что работники, скорее всего, схватят не волков, а воспаление легких, если будут спать на открытом воздухе. Веревка, вьющаяся змеей сбоку от хлева, была в порядке, и Марта хотела было как следует за нее дернуть, чтобы разбудить мужчин.
Но ее внимание привлекло какое-то движение в дальнем конце двора — там, ковыряя землю каблуком сапога, одиноко стоял Томас. От этого движения поднималось и опускалось облачко жирных мух, которое в конце концов вновь облепило какой-то комок, похожий на почерневшие внутренности. Марте ударил в нос запах гниющей наживки, смешанный с чистым утренним воздухом, и она подумала, что если бы эта вонь долетела до Пейшенс, то та провела бы все утро в обнимку с помойным ведром.
Когда Марта приблизилась, Томас задумчиво почесал подбородок, и она еле удержалась, чтобы не скрестить на груди руки. Взглянув на мушиный рой, она неодобрительно мотнула головой:
— Ну, вижу, мы тут кое-кого поймали. И много-то как. Жаль только, что награда не назначена за мух.
Томас опустил голову, и поля шляпы прикрыли его лицо. Он ничего не ответил, но Марта почувствовала, что это вовсе не был жест покорности, но, скорее, желание спрятать выражение глаз.
— Волки не пришли, — уверенно констатировала она. — Так что разбуди Джона и убери всю эту гадость со двора, пока Пейшенс не проснулась и не наткнулась на нее...
— Ошибаетесь, — вдруг сказал он. — Они приходили ночью.
И он указал на следы в грязи, чуть подальше, за наживкой. И тут же легкий ветерок принес с собой острый мускусный запах, какой-то дикий, тревожащий, — в жару от собак так едко пахнет псиной.
Заметны были две идущие рядом дорожки следов — одни побольше, другие поменьше. Те, что побольше, явно превосходили следы любой собаки или лисицы. Здесь, наверное, довольно долго стояла пара волков, разглядывая, что там виднеется на поле перед лесом. Острый отпечаток когтей указывал, как стрела, в сторону дома. Потом следы круто сворачивали назад и исчезали в зарослях папоротника-орляка. Она заметила маленький клочок серого подшерстка, зацепившийся за колючки терновника, едва различимый, невесомый, похожий на легкое, как пух, соцветие какого-нибудь сорняка. Она сняла его с ветки и поднесла к носу. Тяжелый мускусный запах стал сильнее, напомнив ей запах собственного тела во время месячных.
