мог собраться. Ни с мыслями, ни с руками-ногами. Она живо рассказывала что-то и задавала вопросы, прижимаясь к нему жарким боком, он же невпопад отвечал, боясь выдать собственное состояние. Душевное и физическое. На самом деле она всё видела, и происходящее ей ужасно нравилось и забавляло. У неё впервые был такой взрослый и красивый парень. Очень хотелось с ним поцеловаться и одновременно продемонстрировать его окружающим. Даже непонятно, чего больше. Наконец она решила, что первое отнюдь не мешает второму, и неожиданно для него остановилась. Он замешкался, сделал ещё шаг, увлекая её за собой, потом резко встал и, повернувшись, столкнулся с упругой грудью, ощутив, как твёрдые соски словно головки оловянных солдатиков упираются ему под рёбра. Менее чем за секунду она успела привстать на носки, закрыть глаза и распахнуть губы… «Качалась ночь на каблучках!», мягко вздыхало море, и «воздух дурманил сандал». Возможно, где-то ещё белел парус. Но они уже не замечали этой чарующей атмосферы. Они задыхались в первом поцелуе! Губы то теряли, то находили вновь. И снова теряли, и вновь находили… Наконец она оторвалась от него с колотящимся сердцем. У Ромки кружилась голова, исчезли способность думать и чувство равновесия. Как после пропущенного удара в подбородок. Вот только тело на сей раз не представляло, как себя вести в подобной ситуации. Нырки и уклоны, равно как и ответный джеб или апперкот были категорически неуместны, а другие шаблоны поведения при отключенной голове и нечёткой координации в мышечной памяти отсутствовали. Такого с ним не происходило! Да ещё и на абсолютно трезвую голову. Он ощущал себя всесильным джином, готовым исполнить любой каприз этой маленькой загорелой девочки. И, конечно, ему даже не приходило в голову, что она это знает. Что именно так и работает женская природа. Заставляя мужчин разрушать и возводить города. И совершать безрассудные поступки…
Она представила Ромку родителям, и те неожиданно благосклонно отнеслись к его появлению. На самом деле всё решила магическая фраза – студент третьего курса МГУ. Им был выдан карт-бланш на прогулку до 11 вечера. И они его использовали по полной! Облазили все кусты и заросли, безостановочно целуясь и исследуя друг друга. Оба находились в страшном напряжении, которое всё нарастало, искало и не находило выхода… Было ощущение слияния. А уже внутри этого нового целого оставалась лишь невидимая тончайшая плёнка, порвись которая, и произойдёт взрыв сверхновой! Он не сомневался, что она девочка. И это незначительное прежде препятствие – тонкая, как волосок, условность – в этот раз почему-то удерживало его надёжнее якорной цепи…
Потом он шёл к себе на турбазу по пустынной тёмной ленте шоссе. Неумолчно трещали цикады, густое чёрное небо с яркими южными звёздами было не только над головой, но и вокруг, и он шёл сквозь него, легко пружиня и не чувствуя земного притяжения. В нём жила и туго пульсировала энергия счастья. Здесь и сейчас! Хотелось, чтобы не кончался серпантин невидимой, но безошибочно угадываемой в кромешной тьме дороги, чтобы бархатная ночь не сменялась рассветом, чтобы никогда не появился из-за поворота одинокий огонёк над калиткой турбазы. Первоначальный восторг, имеющий маскулинную природу, плавно сменился ощущением покоя и уверенности, что всё будет хорошо. И не просто хорошо, а замечательно! Мир не состоит из атомов, мир соткан из любви… Ему словно открылась сущность бытия, и в ней не было места физическим законам и химическим элементам, а имелась чёткая и ясная простота. И так всё устроено в мире, где материя является лишь мимолётной формой того, что не имеет формы вовсе…
– Ну, чё, вдул?
Сашка-шахтёр, тот самый, что одолжил ему рубашку, широко скалился. Возвращение с небес на землю оказалось стремительным. Первым инстинктивным желанием было коротко снизу правой дать в квадратный подбородок и погасить эту пьяную улыбку. Но очарование ночи уже испарилось, и защищать стало нечего. Ромка даже помотал головой, приходя в себя, что весёлая компания, расположившаяся на дощатом крылечке, приняла за отрицательный ответ.
– Значит, не дала. Вот стерва!
«Блин, что с них взять, животные!?» – взвилась тугая, злая мысль. Но трансформация неуклонно завершалась, и душа вновь облачалась в доспехи цинизма и уличной бравады. «Ответить, что ль, чтоб все заткнулись? А с другой стороны, ты был и есть один из них. Так чего ерепенишься?»
– Накатишь? – к нему участливо протянулась рука с полным стаканом кислейшего алиготе.
Он отрицательно покачал головой и, не обращая больше внимания на потные ухмыляющиеся физиономии, пошёл к морю.
* * *
Море. «Самое синее в мире, Чёрное море моё…» Строчка не отпускала, пока он грёб и грёб от берега в полной темноте. Когда огни на берегу слились в тонкую пунктирную полоску, лёг на спину и долго лежал, покачиваясь и ни о чём не думая. Он ощущал необыкновенную связь с морем. Доверчивую взаимную открытость. Наверное, это было наглостью с его стороны. Море, существовавшее миллионы лет, бесконечный источник энергии и силы. Но не только. Почему-то Ромка был уверен, что оно живое. Как большой преданный зверь, если любит, то бескорыстно и навсегда. И никогда не причинит зла. И сам любил безоглядно, чувствуя себя под защитой высшей силы. Любви…
Он повернулся на живот и нырнул. Как-то обыденно, привычно. Как мы ходим к холодильнику. Не задумываясь и не настраиваясь. Было темно, но не страшно. Вода фосфоресцировала, дробясь миллионами тонких серебряных точек. Потом они пропали. Наступила полная темнота. И тишина. В какой-то момент исчезло понимание, где верх, а где низ, да и вообще, что происходит. Он уже не грёб, а беззвучно и мягко падал. Продуваться приходилось всё реже, и возникла иллюзия, что кислород больше не нужен и можно не дышать. Какое-то время он наслаждался состоянием растворённости в мягкой темноте, перестав ощущать тело и, как следствие, физические лимиты. Привычное самоосознание уступило место вкрадчивой эйфории – словно очутился в точке сборки. Вернулся туда, откуда был исторгнут не по своей воле. И где так хорошо и спокойно. Сквозь приятную невесомость и нематериальность как сквозь вату пробился неотчётливый позыв вдохнуть. Игнорируемый до поры до времени, он мешал и разрастался, угрожая безмятежному созерцанию. Какая назойливость! Он вынужден выбирать… Нет, выбор уже сделан. За него. Кем-то неповоротливым и угловатым. Ах да! Это же его собственное тело. И мозг… Примитивно-неотёсанные и тупоустремлённые физические фракции! А также беспардонно грубые… И почему-то нет сил сопротивляться и спасти лишь на миг обретённую гармонию. Ускользающее разочарование. Сожаление… «Ну ладно, всё ещё впереди!» – это уже включившийся мозг блокирует неуместную, с его
