Рюрик улыбнулся словам Эфанды о "самой сладкой неволе" и поправил убрус на её плечах. Весной в Ладожье вечера прохладные и сырые, как и у них, в Рарожской бухте, не застудилась бы любимая. Крыльцо хоть и на высоких столбах, а туман проникает всюду.
Только Эфанда хотела сказать что-то в ответ на заботу мужа, как дозорный с вышки, возведённой прямо во дворе Рюрикова дома, крикнул:
- Князь, к тебе поздние гости с пристани! - С какой вестью? - с досадой спросил Рюрик. Дозорный вгляделся ещё раз в сигналы, подаваемые взмахами факелов с другой вышки, и растерянно доложил:
- Из Новгорода, от Гостомысла и Вадима, послы для разговоров едут.
Рюрик встал со скамьи и недоумённо пожал плечами:
- К чему бы это? Что им ещё от меня надо?- тихо спросил он скорее себя, чем ожидая ответа, и тут же пожалел об этом: ведь рядом жена, душу которой нельзя омрачать.
Эфанда молча пожала плечами и нахмурилась. Она быстро встала со скамьи, порывисто обняла мужа, прижалась к нему и тут же отпрянула - знала, что больше занимать его внимание нельзя.
- Не горячись, слышишь? - прошептала она.
- Попробую. Посмотрим, что из этого получится! - Голос его прозвучал мягко, но глаза потемнели. - Надеюсь, в моём доме они будут мирны! - будто ответив её беспокойной думе, быстро проговорил он.
Эфанда уткнулась лицом в его плечо и горько созналась:
- Не хочу оставлять тебя с ними. Тревожно мне что-то.
Рюрик погладил жену по голове, поцеловал её в лоб и некоторое время смотрел вдаль, прислушиваясь к своим ощущениям. Нет, спина не напрягалась сама собой, ледяного прикосновения секиры он не ощущал. Да и Бэрин с параситами сделали своё дело. В последние дни Рюрик чувствовал себя увереннее и уже решил, что и Вадим с Гостомыслом успокоились. Нет, ошибся, видно. Просто было затишье перед… Рюрик побоялся даже в мыслях назвать грядущее событие так, как он его понимал. "Что Святовит даст, то и будет", сурово решил он. Открыв дверь, князь позвал слугу.
- Проводи княгиню до одрины, - приказал он верному Руги и, когда они исчезли за поворотом, ведущим в клеть Эфанды, закрыл за ними дверь.
"Разговор с ночными гостями ей слушать ни к чему, - хмуро подумал он и недобро проворчал: - Ежели хотят, чтоб варяжский князь их принял с честью, пусть приходят вовремя, а не тогда, когда он двух первых жён отправил на охоту, а третью спать уложил". Князь прошёлся крупными шагами по крыльцу, собрался с думами, несколько раз с сомнением покачал головой как бы в ответ на свои мысли, а затем, откинув длинные седые пряди волос назад, решительно тряхнул головой и, как кольчугу, одёрнул свою кожаную сустугу. Массивная серебряная цепочка при этом тяжело и зловеще брякнула. Рюрик, пряча от дворовых смуту в своей душе, нахмурился, сжал кулаки и приказал слуге, дежурившему во дворе:
- Позвать мне Дагара, Гюрги, Ромульда, Вальдса и Фэнта. - Немного помолчав, он добавил: - Вели немедля развести огонь в очаге.
Слуга послушно исполнил оба наказа князя и заодно^ зажёг в доме факелы.
Рюрик посмотрел на людей, беспокойно суетившихся во дворе, и понял, что визит послов ильменских правителей тревожит всех и предстоящая ночная встреча ничего хорошего не сулит.
Ни с того ни с сего в центр двора выбежал самый умный, самый старый пёс и сначала громко залаял, надрывая глотку, а затем завыл. Кто-то попытался увести пса, но тот увёртывался и, пока не оповестил всех о своём предчувствии, никому не позволил себя угомонить. Дворовые хмуро обсуждали это происшествие и второпях убирали со двора остатки льна, пеньки и шерсти. На вышку, где дежурил постовой, прилетел ворон, за ним другой, и оба начали, вытянув шеи, каркать что есть духу. Постовой замахнулся на них палкой, вороны отлетели на соседнее дерево и там ещё раз грозно прокаркали. Дворовые и это явление обсудили и приняли к сердцу. Согнув спины, они со страхом заканчивали спешные дела во дворе и тихо скрывались за дверями своих жилищ.
Рюрик нахмурился, подведя итог своим наблюдениям, и пошёл в клеть за боевыми доспехами. Заменив кожаную сустугу на кольчугу, он подошёл к шлему и задумался: "В своём доме встречать гостей в полном ратном облачении?! Стыдно, досадно и обидно… Да и что считать своим домом? Это деревянное строение на двадцать клетей? Земля и здесь горит под ногами", - мрачно заключил он и уже взял шлем в руки, но в это время тихо скрипнула дверь и на пороге княжеской клети появился обеспокоенный Бэрин.
Рюрик обернулся на скрип двери, не оторвав рук от шлема, и хмуро посмотрел на жреца.
Бэрин тяжело вздохнул, перевёл взгляд с тревожного лица Рюрика на его руки и тихо спросил:
- Проклинаешь меня?
Рюрик удивлённо вскинул брови, нахмурился, подумал и честно ответил:
- Нет… Ты же не мог предполагать тогда, в Рароге, чем всё это… обернётся.
Бэрин опять вздохнул, сделал нерешительный шаг вперёд, к Рюрику, хотел помочь ему надеть шлем на голову, но, заметив смущение князя, печально попросил:
- Позволь, я понесу твои шлем и меч.
Рюрик посмотрел в горестные глаза жреца и, не задумываясь, вложил в его руки свои доспехи.
Когда все военачальники собрались в гридне князя, в ворота его двора осторожно постучали.
Дворовым слугам пришлось отворить ворота и впустить неожиданных гостей, которые были малочисленны, но конны.
Нет, князь не вышел на крыльцо встречать гостей. Слуги князя приняли коней у новгородцев, отвели их в стойла и предложили гостям следовать за ними, объявив, что Рюрик ждёт их у себя в гридне. Гости, напряжённо оглядываясь по сторонам, прошли в дом.
Распахнулась дверь гридни, и слуга огласил:
- Вышата, посол Гостомысла, боярин из Новгорода. Рюрик оглядел немолодого уже человека, одетого в добротную перегибу, подбитую лисьим мехом, и в тёмные шерстяные домотканые порты, заправленные в кожаные сапоги. Русые его волосы густыми прядями спадали до плеч, обрамляя чуть красноватое лицо с открытым взглядом голубых глаз. Борода у боярина окладистая. Роста боярин среднего, сложения - крепкого.
Князь пошёл навстречу гостю и протянул ему руку.
- Рад приветствовать посла Гостомысла, - сухо сказал он, хотя гость ему сразу пришёлся по душе.
Вышата ничего не ответил, руку пожал и прошёл к отведённому ему месту за столом. Он поклонился знатным варяжским военачальникам, не ища в их взглядах ни милости, ни симпатии к себе, и сел.
- Беско, посол Вадима, - чуть громче назвал слуга второго гостя, и все насторожились.
По внешнему виду Беско - а имя это распространено среди славян так же широко, как у рарогов имена Руги, Олаф и Верцин, - ровесник Рюрику. Да так оно и есть. И был он высок, строен, светловолос, короткобород, сероглаз, одним словом, - красив. Одет он был в кольчугу, стоящую дорого (отец посла заплатил за неё диргемами[73], ибо сплетена она была из серебряных тонких колец). Рубаха под кольчугой красная, шерстяная, украшена арабскими монетами. На ногах кожаные высокие сапоги. Да, по всему видно, что сей витязь и привередлив и богат. Богатый посол новгородского князя внимательно оглядел гридню варяга, самого варяга и его одеяние, бросил взгляд на факелы, на пустой стол… всё понял и затаился. Варяжские военачальники тоже насторожились, но растерянности у них не чувствовалось.
Рюрик молча указал Беску его место за столом и с любопытством посмотрел на следующего гостя.
- Веремуд! - воскликнул слуга. - Посол изборских кривичей.
Военачальники Рюрика как по команде переглянулись, но смолчали: два лета минуло с тех пор, как убили Триара в Изборске. Что же теперь?
Веремуд выглядел чуть старше Рюрика. Это был широкогрудый, низкорослый, с узким лбом, широким носом и с большими карими глазами кривич, знавший, что своей внешностью никого не прельстит. На нём была простая, но добротная меховая одежда. Он медленно поклонился Рюрику, его военачальникам и косолапо прошагал на отведённое ему место. Рюрик внимательно оглядел кривича и вдруг понял, что, несмотря на неприглядную внешность, посол из Изборска ему понравился.
- Радько, посол белоозерских словен, - между тем представил слуга последнего гостя и медленно вышел из гридни.
Радько был весь в сером: серая перегиба, подбитая заячьим мехом, серая льняная рубаха, украшенная металлическими пластинами возле отворота, и серые же порты, заправленные в кожаные сапоги. Он выглядел зрелым мужем со своими мохнатыми тёмными бровями, серыми глазами и обветренным лицом, окаймлённым тёмной окладистой бородой. Бросив взгляд на пустой стол и оценив это должным образом, он поклонился всем без улыбки, занял уготованное ему место и взглянул на Вышату.
Гостомыслов посол понял взгляд весянина и без длинных речей начал высказывать то, что волновало новгородского посадника:
