Допоздна сидели в адмиральском салоне гости. Обсуждали события минувших месяцев, говорили о предприятиях будущих.
Мусин-Пушкин поведал Федору Федоровичу о том, что происходит при дворе короля Фердинанда, о происках англичан. Явственно проступала линия Гамильтона-Нельсона, не допускать усиления России в Средиземноморье, а для этого все средства хороши. Русские ни в коем случае не должны появиться на Мальте. Если уж русским хочется сражаться с французами, то королю известно, что Павел I всегда готов ему помочь как брат. А посему русским крайне желательно высадиться в Неаполе и изгнать отовсюду французов, в том числе и из Рима. Только не из Генуи, вот уж где русским появляться не следует, там разберутся сами англичане и австрийцы. Все эти замыслы исходили в большей степени не от Гамильтона, а от Нельсона. Посланник Гамильтон на деле являлся тенью Нельсона. Адмирал не только частенько высказывался и подавал советы дипломату, но и удовлетворял свои интересы, вплоть до исполнения супружеских обязанностей посланника.
Еще до прихода в Палермо, из постоянной переписки с Нельсоном Ушаков имел твердое суждение о нем как о человеке, а не только как о моряке. Адмиралу уже было известно о позорных действиях англичан в Неаполе, с благословения своего флагмана. И эти события лишь подтверждали прежнее суждение Ушакова о своем «союзнике». Не в пользу Нельсона.
Поэтому, когда на следующий день английский флагман прибыл с визитом, Федор Федорович приблизительно предполагал, как и о чем он будет вести с ним разговор, кроме чисто деловых взаимоотношений.
У трапа «Святого Павла» Нельсона и первого министра короля Джона Актона встречали командир корабля и флаг-офицер русского адмирала.
Худощавый, невысокого роста англичанин, с черной повязкой, прикрывающей правый глаз, и пустым рукавом, пришпиленным у пояса, с любопытством оглядывался по сторонам.
В первые мгновения, когда лейтенант Головачев распахнул перед Нельсоном дверь адмиральского салона и тот, обменявшись с Ушаковым обычными любезностями, быстро прошел в угол и стал боком к присутствующим, Федор Федорович проникся к нему состраданием. На правах хозяина Ушаков начал разговор в непринужденной форме и благожелательно предложил помощь англичанам для скорейшего взятия Мальты. Скоро минет год, как французы и не подумывают о сдаче крепости. Однако Нельсон, язвительно улыбаясь, под разными предлогами отвергал содействие русской эскадры в штурме крепостей Мальты. Резким гортанным голосом Нельсон рубил каждую фразу, подкрепляя сказанное не менее энергичными движениями руки, и первоначальное сочувствие к нему таяло в душе Ушакова.
В беседу, косвенно поддерживая Нельсона, втянулся первый королевский министр. От имени Фердинанда он просил Ушакова оказать помощь в наведении спокойствия в Неаполе, где слишком разгорелись страсти.
Ушаков покойно выслушивал собеседников. Он не хотел сегодня будоражить вопрос о Мальте, наперед зная, чем это закончится. Его тревожило то, о чем только что сказал королевский министр.
— Сии страсти не следовало возжигать безрассудно, — Федор Федорович перевел взгляд на Нельсона, — насилие порождает необузданность толпы.
Так или иначе тема диалога задела самолюбие Нельсона, и он не мог отмолчаться.
— Мятежники, поднявшие руку на своего короля, должны понести тяжкую кару. Думаю, ваше превосходительство того же мнения о врагах императора российского.
— Должно прежде установить вину преступника, а после осудить по закону.
С лица Нельсона давно исчезла любезная улыбка.
Влажно идущий из столетий Туман Британии — обман: Есть сухость глаз и сухость речи, И сухость суть англичан Великолепье фарисейства И лицемерье бритых лиц…
— Мятежники были судимы24 , — бесстрастно парировал Нельсон.
— Мои офицеры донесли мне обратное, — спокойно возразил Ушаков. — Без суда было пролито немало крови невинных. Кроме того, — неторопливо продолжал Ушаков, — были порваны капитуляции и учинено кровопролитие над пленными офицерами и низшими
чинами.
— Капитуляции оказались недействительными, — пытался оправдаться англичанин.
— Под ними стояли подписи моего офицера, кардинала Руффо и вашего офицера.
— Капитуляции могло подписать, — Нельсон на мгновение запнулся, стремясь отвести этот острый укол, — только лицо, уполномоченное его величеством королем Англии. — Английский флагман стремился выйти сухим из воды.
Вне непреложностей законов, Вне непреклонности весов Неписаный и невесомый Есть кодекс чести моряков25 .
Русский флагман оставался верен своим убеждениям:
— Каково тогда изъяснить бесчинства над беззащитными пленными и моряков британских?
Нельсон скривил губы в ухмылке:
— Французы посягнули на своего монарха и святое право собственности. Флот его величества короля Англии живет по своим законам.
Ушаков нахмурился:
— Устав Морского флота российского гласит: «Ни кто да не дерзнет убить пленных, которым уже пощада обещана».
Нельсон выпятил губы. Неприятный разговор слишком затянулся.
— Бумага все терпит, ваше превосходительство, жизнь намного сложнее.
Аргументы русского флагмана лишь подчеркивали его превосходство в затянувшейся полемике:
— На островах Ионических пленено российским флотом пять тыщ французов. Все они, за исключением плененных эскадрою турецкой, отправлены в свои места.
Чтобы хоть как-нибудь поддержать английского адмирала, министр Актон примирительно заметил:
— Мне кажется, порядки английского флота приняты во многих европейских странах…
Встреча на этом закончилась, и гости вскоре откланялись.
Ушаков встречался с Нельсоном еще не раз, но такого накала страстей беседы уже не достигали. Они виделись во время деловых визитов к министрам короля и на официальных приемах. Окончательно согласились, что русско-турецкая эскадра уйдет в Неаполь, восстановит там порядок и десант моряков двинется в Рим, чтобы помочь королевским войскам освободить город от французов. Во избежание осложнений Ушаков заручился у Фердинанда доверенностью на право занятия Рима и его морского порта — Чивита-Веккии.
24 августа Федор Федорович встречался с Нельсоном последний раз, на балу во дворце принца Самбуку, где присутствовала вся королевская фамилия.
Мусин-Пушкин и Италинский не отходили от Ушакова и Карцова. Под сводами зала гремела музыка, гости танцевали парами, но внимание избалованной бездельем и пиршествами придворной знати привлекали русские моряки, и особенно русский флагман. Безупречная осанка, величавость и вместе с тем простота и непосредственность выгодно отличали Ушакова, как и Петра Карцова, от окружающих. Уильям Гамильтон познакомил их со своей супругой.
За креслом Эммы расположился Нельсон, с лица которого не сходила улыбка. Без тени смущения он то и дело наклонялся к ней и переговаривался со своей примадонной. Помахивая веером, Эмма, в свою очередь, перешептывалась с сидевшей рядом Каролиной. Наверняка занимались они и пересудами о русском «медведе», как не раз с иронией называл русского адмирала Горацио.
Но и русские гости не оставались безучастными зрителями и нет-нет да обменивались репликами.
— А ведаешь, Петр Кондратьич, какая персона вдруг мне пришла на память? — посматривая в сторону Гамильтон, проговорил Ушаков.
Карцов вместо ответа недоуменно улыбнулся, шевельнув плечами.
— Годков два десятка тому назад в Петербурге выставлялась напоказ краля аглицкая, дюкеса, припоминаешь?
— Как же, — оживился Карцов, — в Кронштадте только и разговоры ходили про похождения сей ветреницы.
— Так вот и нынче, гляжу я на сию леди Гамильтон, точь-в-точь та вертихвостка. Даром, что тож англичанка…
Когда гости начали разъезжаться, Ушаков и Нельсон распрощались довольно вежливо, но с прохладцей. Нельсон желал успеха русским морякам в походе на Рим. Федор Федорович любезно благодарил. Он и не предполагал, какие каверзы строят ему англичане. В Неаполь спустя неделю русская эскадра отплыла без турецких партнеров.
Накануне выхода эскадр, 31 августа, на берегу, в Палермо, завязалось кровавое побоище между турецкими матросами, которые грабили местных жителей, и горожанами. Десятки людей погибли в поножовщине. Турецкие матросы взбунтовались, их поддержали офицеры. Поход ни тем ни другим не приносил привычного дохода, и экипажи, несмотря на уговоры Ушакова, наотрез отказались участвовать в войне. 1 сентября турецкая эскадра ушла в Константинополь.
На рейде Неаполя командир отряда английских кораблей коммодор Троубридж плотно прикрыл дверь и приказал никого не впускать.
