25 июня, преследуемый по пятам 81-м мусульманским отрядом, Ибрагим-бек с сотней оставшихся у него всадников подошел к Кафирнигану у кишлака Ак-Мечеть. Тут как бы сама природа восстала против него. Незадолго прошли дожди. Кафирниган разлился. Бродов не было. Басмачи захватили работавшую неподалеку тракторную бригаду. Ибрагим-бек приказал трактористам загнать тракторы в воду и протянуть тросс на противоположный берег. Трактористы отказались прийти на помощь басмачу и были тут же расстреляны. А позади уже слышался быстрый конский топот: 81-й отряд подходил к Ак-Мечети. Ибрагим-бек бросился в реку и, потопив более тридцати своих всадников, выбрался на левый берег. Но тут его поджидал другой отряд. Началось преследование по джиликульской дороге. К концу дня у Ибрагим-бека осталось шесть человек. Он засел с ними в развалинах чайханы. Когда его окружили, он убил из маузера двух джигитов и попытался уйти, но был схвачен Мукумом Султановым.
— Зачем ты пришел сюда? — спросил тот его. — Ты опять хотел крови? Тебе мало того, что ты обманул и убил многих наших джигитов?.. Кто тебя звал? Ты что, друг нам? Нет! Зверь и тот лучше тебя. Наши друзья — русские. Они пришли и зажгли нам свет. А ты, нечистый пес, хотел потушить этот свет. Кто ты? Чего ты хотел, комар, кусающий льва? Ты видел, как мы живем? А прошло только пять лет. А что будет потом? Я старый человек, и я смогу спокойно умереть: я много сделал. А ты что сделал? Ничего ты не сделал. Пустая твоя жизнь. И погибнешь ты, как шакал…
Младенцев давно кончил рассказывать, а собравшиеся все еще сидели в глубоком молчании.
— Вот, друзья мои, как произошло это, — сказал Павел Сергеевич, прерывая молчание. — Еще могу добавить, что на другой день пограничники обнаружили на отмели в устье Кафирнигана шесть офицерских трупов в иностранной одежде.
— Англичане, должно быть, — предположил Мухтар.
— Не знаю. Не могу утверждать, — отозвался Павел Сергеевич. — Так как же, товарищ майор, — обратился он к Вихрову, — Поедете завтра?
— Обязательно, Павел Сергеевич.
— Тогда часов в восемь утра я пришлю Мишу. Молодой парень, но в своем деле, что называется, собаку съел. Довезет вас до Курган-Тюбе меньше чем за четыре часа…
25
Шофер Миша оказался на редкость разговорчивым человеком, и когда они наутро выехали из города, засыпал Вихрова вопросами. Его приятно поразило то обстоятельство, что майор бывал уже в этих местах, да еще в самые тяжелые годы. Его интересовало, как велась борьба с басмачами. Изредка поглядывая на курносое, покрытое веснушками лицо юноши, Вихров рассказывал о запомнившихся ему на всю жизнь событиях…
Уже несколько часов машина неслась по широкой ровной дороге. Солнце обливало горячим светом долину. Всюду мелькали сады, белые здания школ, заготовительных пунктов и еще каких-то кишлачных построек. Вправо от дороги в синеве неба рисовались контуры гор.
— Верно говорят, тут раньше была дикая пустыня? — спросил Миша.
— Да. Пожалуй, самое страшное место во всей Восточной Бухаре, — отвечал Вихров. Он помнил Вахшскую долину знойной пустыни, когда ее мертвые бесплодные почвы перемежались с топями заросших камышами болот. Теперь он видел цветущий, плодороднейший край: сплошные сады, виноградники, казалось убегающие от взгляда поля, покрытые бескрайними посевами хлопчатника.
Машина свернула влево и покатилась по мосту. Внизу голубели воды широкого Вахша. Стремительно, как бешеный конь, вырвавшись из узкой теснины Сарсариака, здесь он тек величаво, взнузданный плотинами ирригационных систем…
Вихров хорошо помнил нищий грязный кишлак Курган-Тюбе, состоявший из крепости бека и нескольких десятков глинобитных лачуг. Теперь он увидел прямые широкие улицы с высаженными по обеим сторонам тополями. За ними белели дома. На окраине дымили высокие трубы.
При виде труб Миша, сбавивший ход машины, односложно отмечал:
— Мельничный комбинат… Маслозавод… А это хлопкоочистительный…
Он свернул, поехал другой улицей и остановился у городского парка. Главный вход поражал легкостью и красотой конструкции. Высокие пилоны с капителями, по четыре с каждой стороны входа, венчались стрельчатой аркой. По бокам стояли торшеры с матовыми шарами. За вычурной решеткой густела зелень чинар, тополей, приземистых карагачей и ветвистых акаций.
Вихрову хотелось выйти из машины и походить среди свежей зелени парка, но он торопился и был очень рад, когда Миша, заливший воду в радиатор, сказал, что отсюда до колхоза Давлята Абдуллаева рукой подать и они скоро будут на месте.
Давлят Абдуллаев оказался полным, средних лет человеком. Он радушно принял Вихрова, а прочитав записку Павла Сергеевича, тут же распорядился позвать тракториста Абдусалама, сына старого Карима-ака.
Спустя некоторое время в дверь постучали, и в комбату вошел молодой человек в соломенной шляпе, с тонкими усами на широком смуглом лице.
— Вы меня звали, товарищ Абдуллаев? — спросил он, бросая быстрый взгляд на незнакомого ему посетителя.
Давлят Абдуллаев изложил Абдусаламу просьбу Вихрова.
— Ну что ж, с большим удовольствием свезу товарища майора, — охотно согласился молодой человек. — Асса, — представился он, пожимая руку Вихрова. — У меня тут мотоцикл. Сейчас поедем или попозже?
— Если можно, то лучше сейчас, — сказал Вихров.
— Едемте. Тут недалеко.
Вихров попрощался с Давлятом Абдуллаевым, пообещав, по его просьбе, заехать к нему после посещения Карим-ака, и вышел из правления вслед за Ассой.
Обсаженная деревьями грунтовая дорога вела вдоль Вахша. Асса развил большую скорость, и Вихрову приходилось то и дело хвататься за его плечи.
Вскоре среди пышной зелени показались небольшие белые домики.
Асса круто свернул, переехал мост через арык я затормозил у дувала.
— Приехали, — объявил он, поправляя шляпу, съехавшую ему на затылок, — Идемте, товарищ майор.
Они вошли в большой чистый двор, затененный со всех сторон тополями.
Белый оштукатуренный дом под черепичной крышей, с широкими окнами напомнил чем-то Вихрову постройки южного берега Крыма.
В дверях стоял высокий старик в туфлях на босу ногу. На нем была голубая, вышитая серебром тюбетейка и тиковый в красную полоску белый халат, перехваченный в талии пестрым платком.
Едва взглянув на его лицо с высоким лбом, прямым носом и подстриженной клином небольшой седой бородой, Вихров сразу вспомнил, что когда-то уже видел этого человека.
— Отец, — сказал Асса. — Вот командир майор Вихров приехал к тебе из Москвы. Его прислал Павел Сергеевич.
— Здравствуйте, Карим-ака, — поздоровался Вихров, направляясь к нему.
— Издравствуй, товарищ, — неторопливо заговорил старик, не спуская спокойных глаз с командира. — Так это Павел на Сергеевич вас посылал? Очень хорошо. Это наш большой друг. Как они живут? Здоровье. Семья не больной? — спрашивал он, дружелюбно глядя на Вихрова.
Вихров отвечал, что у Павла Сергеевича все обстоит хорошо. Он шлет большой поклон Карим-ака и желает ему доброго здоровья.
Говоря это, он все более приходил к убеждению, что где-то уже встречал стоявшего перед ним человека.
И вдруг ему отчетливо вспомнился поход из Юрчей в Бабатаг. «Да, конечно, именно этот старик вел тогда наш отряд. И не он ли спас меня? — думал Вихров. — Но как он очутился в этих местах?»
— Карим-ака, скажите, пожалуйста, давно ли вы живете на Вахше? — спросил Вихров.
— С тридцатого года мы тут живем, — с достоинством ответил старик.
— А раньше жили в Сурханской долине? — спросил живо Вихров.
— А откуда ты знаешь, что я на Сурхане жил?
— Так вы же наш полк водили! Еще на ишаке ездили! Помните, в горы ходили?!
Старик покачал головой.
— Ох, товарищ! Исколько я отрядов на гора таскал!
— Карим-ака, вспомните, меня еще скорпион укусил. А лекпом стал раскаленным шомполом прижигать. — Вихров быстро расстегнул воротник гимнастерки и, завернув рубашку, показал белый шрам на плече, — Вот, посмотрите. А потом вы пришли, сказали лекпому, что он «ишак-голова», и какой-то мазью мне мазали. Я вам еще тюбетейку подарил. Помните? И ишак Нури у вас еще потерялся. Еле нашли…
Лицо старика оживилось.
— Помню! — вскрикнул он, подвигаясь к Вихрову. — Помню! Ты наш большой друг.
Карим-ака широко раскрыл руки и обнял своего гостя. Потом он усадил его на покрытую цветным паласом супу и приказал Ассе резать барана.
— Той, пир будем делать! — говорил он, то беря руку Вихрова, то словно бы порываясь куда-то идти. — Асса! Всех зови! Гюльнара, Таушон! Василий на Дмитриевич тоже зови!
Вихров был так радостно поражен всем случившимся, что не сразу заметил девочку лет тринадцати, которая, остановившись подле супы, смотрела на него.
— А это наша внучка Файзи, — сказал старик, опуская руку на заплетенные во множество тонких косичек черные волосы девочки. — В школу ходит. По-русски может говорить. Дедушку слушает. Хороший голос тоже. Песни поет… Фатима! Фатима! — крикнул он, приметив мелькнувшую во дворе женщину с большим самоваром в руках. — Фатима, зачем сюда не пришел?! Эта немножко стеснительный, — пояснил он Вихрову.
