Эдит Рузвельт нерасчетливо спросила Оливера Пейна о том, что он подарил молодым.
— Немного, — ответил Пейн, опустив глаза в тарелку, где куропатка в желе развалилась в непристойной позе. — Обычная вещь, бриллианты, — пробормотал он. Уитни пил шампанское и улыбался миссис Уайтло Рид. — Дом в Томасвилле, штат Джорджия, — продолжал Пейн. — Они проведут там медовый месяц. Отменная охота в Джорджии.
Президент даже с набитым ртом не мог оставить тему охоты без комментария.
— Дикие утки! — едва разборчиво выкрикнул он.
— Тео!
Но ружья и дикие утки всецело завладели этим энергичным мальчишеским умом.
— И еще я уступаю им мою яхту, — сказал Оливер Пейн, адресуясь к тем, кого мало занимал президентский панегирик истреблению диких животных. — «Амфитриту». Этим летом они поплывут на ней в Европу…
— Это океанская яхта? — захлебываясь от восторга, спросила миссис Уайтло Рид.
— Да, — сказал Оливер Пейн, глядя мимо Уитни на дальнее его плечо, чем, видимо, особо подчеркнул свое большее, чем у того, богатство.
— Размером с океанский лайнер, — сказал Хэй, предоставляя Риду возможность пообщаться с президентом, который, почувствовав, что теряет внимание стола, сосредоточился на Риде, чьи подхалимские кивки и улыбки подвигли президента на изложение детальной истории охотничьих рожков с доисторических времен до наших дней.
— И еще я строю им дом в Нью-Йорке. — Оливер Пейн повернулся к Кларе как самой заинтересованной стороне. — Ваша дочь сказала, что предпочитает Нью-Йорк Вашингтону…
— А вас предпочитает нам! — засмеялась Клара, чем прервала историю рожков в царствование Франциска Первого и его охоты в Пуатье.
— Она никогда такого не говорила, — сказал очень богатый человек. — Просто Нью-Йорк больше подходит и ей, и Пейну. Я нашел участок на Пятой авеню, неподалеку от Семьдесят девятой улицы, где я построю дом…
— И мы все окажемся вместе на Пятой авеню, — сказал Уильям Уитни.
Это заставило замолчать и Оливера Пейна, и Теодора Рузвельта. Хэй сожалел, что Генри Адамс не стал свидетелем довольно комичной сцены.
— А как молодой Тед? — заполнила паузу Клара.
— Он еще слаб, но поправляется. В Гротоне за ним неплохой уход.
Тед-младший едва не умер от воспаления легких, и Рузвельты ездили к нему в Гротон, оставив Хэя в роли действующего президента. Иногда он все еще грезил о том, что будет, если сам Теодор падет жертвой пневмонии или пули убийцы, или просто попадет под трамвай; прошлой осенью трамвай врезался в президентский экипаж, тогда погиб агент секретной службы. Если бы погиб не этот агент, а Теодор, президентом стал бы Джон Хэй. Старый и больной, он все же находил в этих мыслях нечто заманчивое. Конечно, он уже слишком слаб, чтобы совершить что-либо существенное. С другой стороны, у него будут развязаны руки и он сможет вывести Соединенные Штаты на мировую арену в качестве равного партнера Британии. Зажатый между их флотами — народами, быстро поправил он свою грезу, — весь мир в необозримом будущем окажется у их ног. Хотя Теодор проводил тот же курс, он был слишком порывист и легко отвлекался, к тому же он был озабочен тем, чтобы стать президентом по собственному праву в 1904 году. Беспокоило и то, что, несмотря на его дружбу с Сесилом Спринг-Райсом, он отвергал, как это мог делать только американец голландского происхождения, долгое английское владычество в Америке, достигнутое за счет его предков. Он даже сказал Хэю, имея в виду Понсефота, что этот англичанин ему «не очень приятен и я не хотел бы иметь с ним дело. Я желаю ему добра, но, предпочтительно, на расстоянии». Другое дело Маккинли, чей доброжелательный нейтралитет во время англо-бурской войны был насущно необходим англичанам.
Уайтло Рид заговорил о России, и президент быстро вскинул глаза на Хэя. Они не хотели обсуждать текущие проблемы, касающиеся этой, на взгляд Хэя, варварской и бездумно хищной страны.
— Мы ничего не можем сказать, дорогой Уайтло. — Хэй превратил имя своего старого коллеги в некое подобие формального титула — Уайт Ло (Закон белых), Уайт Род (Белый хлыст). Блэк Ло (Закон черных), Блэк род (Черный хлыст), похожего на древние церемониальные титулы слуг британской короны. — Кассини рыщет где-то поблизости и все передаст царю.
— Вы заметили, что он избегает Такахиру? — президент явно был готов сказать что-то близкое к бестактности. Хэй счел необходимым вмешаться.
— У Кассини неважно со зрением. Я полагаю, что его подводит его монокль…
— Что будет делать Япония с Россией и Маньчжурией? — Уайтло отказывался понять намек Хэя. Так легко и упустить дипломатический пост.
— Об этом надо спросить японцев, — отрезал Хэй. — Конечно, никто из нас не хочет, чтобы Россия оккупировала индустриальные районы Маньчжурии…
— Провинция Шаньси! — всколыхнулся Рузвельт, и Хэя передернуло, когда учтивый и низкий баритон Брукса Адамса преобразился в рузвельтовский фальцет. — Сегодня это главная цель всех империй на земле. Кто держит в руках провинцию Шаньси, у того в руках мировой баланс сил…
— Теодор, там уже режут торт. — Эдит встала одновременно с Кларой, и Хэй почувствовал облегчение. Хотя он ни в коей мере не отвергал грядущую американскую гегемонию, обоснованную в готовящейся к изданию книге Брукса Адамса «Новая империя», он считал, что администрации президента никогда не следует ассоциироваться с такой антиамериканской концепцией как империя. Пусть империя придет во имя стремления к свободе и счастью. Если Соединенные Штаты не будут действовать осмотрительно, мир может с гораздо меньшей серьезностью отнестись к великой хартии Нового света, которая отделила это продолжение Британской империи не только от своей прародительницы, но и от всех других беспокойных и стремящихся к внешним захватам наций.
Поднявшись из-за стола, Уитни и Пейн, точно по уговору, разошлись в разные стороны. Хэи проводили Рузвельтов в столовую, где толпились гости с бокалами шампанского наготове. По другую сторону громадного торта стояли Элен и Пейн, готовые к разрезанию торта и тостам.
Подружка невесты Каролина была в светло-сером платье из шелкового крепа, цвет не вполне подходящий случаю, но Элен настояла, чтобы она присутствовала на свадьбе как девица-подружка невесты, потому что «тебе была предназначена роль замужней подруги невесты». На этот аргумент Каролина не нашлась, что ответить.
Теперь она стояла между Генри Адамсом и Кэботом Лоджем, и троица комментировала тосты, особенно вдохновенный президентский; президент стоял между женихом и невестой, как если бы их бракосочетание и свадьба были бы неполными, не будь его рядом или даже в центре событий.
— Теодор опьянен собой, — пробормотал Адамс.
Смех Лоджа не был самым приятным звуком, но в этих обстоятельствах Каролина отнеслась к нему благосклонно.
— Он не выносит, когда кто-то другой оказывается в фокусе всеобщего внимания. Он хочет быть женихом…
— И невестой тоже, — добавила Каролина.
— Он хочет быть всем, — сказал Адамс. — Интересно, — заметил он с макабрической улыбкой, — как он будет вести себя на собственных похоронах?
— Начнем с того, что ему придется лежать в гробу, — сказал Лодж.
— То будут государственные похороны, — сказал Адамс. — Столько энергии при жизни, наверняка и в смерти тоже.
— Нам повезло. — Лодж заговорил в мрачно-серьезном тоне. — Он на своем месте в должное время…
— Раздает торт? — пошутила Каролина, но Лодж был из числа преданных сторонников, и звезда Теодора была его звездой.
К удивлению Каролины, в комнате оказалась Фредерика Бингхэм, очень хорошенькая в милом светло-зеленом платье. Хотя миссис Бингхэм еще не проникла сквозь златые врата высшего общества, но чуть кривая улыбка ее дочери каким-то образом открывала перед ней любые двери. Каролина не могла не восхищаться ею. В конце концов, высокая светская карьера оставалась единственным, чего могла добиться молодая богатая американка, если ей, разумеется, будет сопутствовать удача.
— Меня пригласила Элис, — сказала Фредерика, словно прочитав ее мысли.
— Рузвельт?
— Хэй. Даже не представляла, что в Вашингтоне столько людей, с которыми я не знакома, и так мало, — улыбка на ее лице скорее угадывалась, чем читалась, — так удивительно мало конгрессменов.
— Они все у твоей матери.
— Вот и ладно. А эти люди, кажется, из Нью-Йорка. — Фредерика оглядывала комнату, как пресловутую клетку со львами, где Кларенс Кинг едва не лишился рассудка.
— Я иностранка. — Каролина предпочла так себя назвать, хотя, конечно, она принадлежала уже, нравилось ей это или нет, старому Вашингтону. — Здесь много людей из Огайо. Например, полковник Пейн. И Стоуны. И сенатор Ханна. — Им поклонился тучный бледный Марк Ханна, который на короткое мгновение воплотил в себе целый штат.
