произнес Веспасиан.
— А, друг моего сладкого друга, — проворковал Тиберий. — Мой сладкий, твой друг говорит, будто он увидел сундук с деньгами, который вольноотпущенник Сеяна передал какому-то фракийскому племени, чтобы те подняли против меня мятеж.
— Я бы на твоем месте, дядя, ему поверил, — отозвался Калигула, так и не открыв глаз. — Он очень хороший друг.
— Но я верю! Верю! — казалось, Тиберий вот-вот впадет в неистовство. — Да, теперь я вижу, что он на самом деле очень хороший друг.
— Мы привезли с собой жреца, принцепс, — признался Веспасиан, — чтобы ты мог лично его допросить.
Императорской радости не было предела.
— Где же он? — сладостно простонал Тиберий. — Давайте скорее его ко мне! Уж он у меня помучается!
***
Истерзанное тело Ротека было привязано к деревянному столу посередине императорского кабинета. Жрец только что во второй раз потерял сознание. Его правая нога представляла собой черные, обугленные дымящиеся кости, часть которых упала на переносную жаровню. В комнате висела сизая дымка и омерзительная вонь горелого мяса. Сквозь эту дымовую завесу на корчащегося в муках жреца падал луч солнечного света.
Как и предполагал Веспасиан, Тиберий пытал пленника сам, причем с видимым удовольствием, отвечая плотоядной улыбкой на каждый крик Ротека, на каждую мольбу о пощаде, как будто для его слуха вопли несчастного были самой сладкой музыкой. И хотя Ротек выложил все, что знал, уже в самом начале, когда его нога соприкоснулась с жаровней, Тиберий решил продлить себе удовольствие.
— Итак, этот человек говорит, что он выполнял волю Азиния, — произнес Тиберий. Он был снова в ясном уме: с неподдельным интересом император рассматривал обугленную ногу своей жертвы. Движимый любопытством, он осторожно прикоснулся к почерневшим костям. Те, по всей видимости, еще не остыли. Тиберий отдернул палец и послюнил, чтобы охладить обожженную кожу.
Да, принцепс, — ответил Палл. — Но он прекрасно описал Гасдрона. Чтобы обезопасить своего настоящего хозяина, Сеяна, тот рассказал ему, что работает на Азиния. Сделано это было на всякий случай, — Палл умолк и махнул рукой на обгорелые останки ноги. — Вроде этого…
— Звучит вполне убедительно, — согласился Тиберий. — Но какова во всем этом роль Поппея? — он повернулся к Корбулону. — Ты утверждаешь, будто служил в штабе Поппея. Ты когда-нибудь видел его с Гасдроном?
— Нет, принцепс, — солгал Корбулон. От Веспасиана не ускользнуло, каких трудов ему это стоило.
— Ладно, на время о нем можно забыть, — сказал Тиберий самому себе и вновь облизал обожженный палец. — Но в один прекрасный день — когда он станет мне не нужен — он заплатит у меня за то, что позволил своим солдатам обращаться к нему «император».
Поняв, что произнес вслух свои самые сокровенные мысли. Тиберий огляделся по сторонам,
— Похоже, я с самого начала был прав, — весело продолжил он. — Сеян предатель. Я это давно знал, но именно моя дорогая свояченица снабдила меня доказательствами, а вы… — Тиберий протянул руки, как будто хотел обнять их всех. Лицо его неожиданно приняло растроганное выражение, и Веспасиан на какой-то миг подумал, что Тиберий вот-вот расплачется. — Вы храбрые, верные, хорошие солдаты, для которых самое главное — мое душевное спокойствие, вы рисковали собственными жизнями, чтобы доказать это мне. Вы вернетесь в Рим и скажете Антонии, что я приказываю действовать немедленно. Пойдемте, давайте прогуляемся вместе!
Сады с обитаемой стороны виллы Юпитера спускались вниз по невысокому холму к площадке на вершине утеса: высокая стена, отделявшая их от стройки, создавала ощущение уединенности.
Сопровождаемый Клементом и двумя его преторианцами, Тиберий повел их вниз по великолепной лестнице, украшенной статуями обнаженных богов и героев. По ней они спустились к широкой, мощенной мрамором дорожке, что протянулась через весь сад, заканчиваясь, насколько мог судить Веспасиан, у самого обрыва, примерно в двухстах шагах от того места, где они сейчас стояли. Согретые весенним солнцем, деревья и кустарники по обеим сторонам дорожки дружно просыпались к жизни. Влагу для листьев и цветения они получали от хитроумной системы орошения, что через равные промежутки времени по трубам накачивала воду прямо к их корням.
Эта же система обеспечивала водой и многочисленные фонтаны, и декоративные бассейны, что были устроены на разных уровнях, отчего вода каскадом стекала из верхнего в следующий, и так до самого низа. Рядом с бассейнами стояли небольшие, похожие на живых людей, статуи. Каково же было изумление Веспасиана, когда при приближении императора статуи начали постепенно оживать, превращаясь в детей, юношей, карликов, которые вскоре принялись непристойно резвиться на краю бассейнов. Парами или группами они принялись спрыгивать в воду и без всякого стеснения совокупляться на мелководье.
— Мои рыбки проснулись, — воскликнул Тиберий, возбужденно махая руками. — Плавайте и играйте, мои милые. Я присоединюсь к вам чуть позже. Ты не хочешь вместе со мной поиграть с этими рыбками, мой сладенький?
— Да, дядя, хочу, — ответил Калигула с нарочитым воодушевлением. Вернее, это Веспасиану хотелось, чтобы воодушевление его друга был нарочитым. — Но только после того, как мой друг и его спутники уедут.
— Вдруг им захочется порезвиться вместе с нами?
— Конечно захочется, дядя. Где же еще они смогут от души порезвиться? Но, к сожалению, они должны срочно вернуться в Рим, как ты им велел.
— Да-да, в Рим. Им нужно назад, в Рим, — со вздохом сказал Тиберий.
— А еще, дядя, ты сказал, — осторожно продолжил Калигула, — что сообщишь им, какие действия они должны предпринять против предателя, чтобы они могли предупредить Антонию, кто тебе друг, а кто нет. Тогда она сможет тебе помочь.
Тиберий резко остановился и злобно посмотрел на Калигулу. Тому тотчас сделалось страшно, однако он сумел быстро спрятать испуг под маской невинности.
— Не смей так говорить, змееныш! — взревел Тиберий. — Или ты пытаешься нарушить мое душевное спокойствие?
Калигула спешно опустился на одно колено.
— Прости меня, принцепс, — униженно произнес он. — Иногда я бываю настолько счастлив, что мой разум подводит меня.
Веспасиан едва не окаменел от ужаса, видя, в какую ловушку угодил его друг. От него также не скрылось, что «рыбки» тоже прекратили резвиться или чем там они были заняты в тот момент, когда их хозяин издал львиный рык, и вновь превратились в живые статуи.
Казалось, Тиберий был готов испепелить Калигулу взглядом. Он стоял, сжимая и разжимая кулаки, и лицо его пылало гневом. Пару раз он так резко наклонил голову, что стало слышно, как хрустнули шейные позвонки. Впрочем, постепенно гнев его начал остывать.
— Да-да, мой сладкий, я знаю, — в конце концов вздохнул он. — Когда человек счастлив, разум порой изменяет ему.
С этими словами он протянул руку и помог Калигуле встать. Веспасиан
