Сражения у Гренгама и Гангута удивительно совпали по датам — день в день — 27 июля, так и вошли в скрижали истории…
Тридцатого августа 1721 года Россия и Швеция подписали «вечный истинный и ненарушаемый мир на земле и на воде».
«Николи наша Россия такого мира не получала», — с облегчением вздохнул Петр.
На площадях трубили трубачи, палили корабельные и полковые пушки на Троицкой площади. На улицы выкатили кадки с вином и пивом, начались многодневные и многолюдные торжества в Петербурге, Москве, по всей России.
Петр жаловал генералов и адмиралов. Апраксин уже имел высший флотский чин, ему одному присвоили носить в море особый кайзер-флаг. Давно прощенный Крюйс стал адмиралом, Меншиков и Сиверс — вице-адмиралами. Первый чин шаутбенахта из русских капитанов получил Наум Сенявин…
Не остался без внимания подданных верховный иерарх виктории. Девять сенаторов, среди них Апраксин, просили царя принять титул «Отца Отечества, Императора и Великого».
После этого Апраксин поздравил императора с новым флотским чином. Создатель флота «в знак понесенных своих трудов принял от генерал-адмирала и других флагманов чин полного адмирала».
Петр ответил кратко:
— Конец сей войны таким миром получен не чем иным, токмо флотом…
На площадях для народа били фонтаны из красного и белого вина, вечером по городу сверкала иллюминация и вспыхивали фейерверки, берега Невы сплошь светились огнями. В полдень загрохотала тысяча орудий.
Любил царь веселиться, иногда и просто без причины, от души. Теперь повод был неординарный. Два десятка лет беспрерывных схваток с неприятелем, смерть товарищей, риск, напряжение сил, испытание стойкости. Теперь уж гулять так гулять. Началось веселье на берегах Невы, закончилось в Белокаменной…
Часть шестая
С чистой совестью
Труженик всегда найдет применение и приложение своим способностям, как говаривал Апраксин, «по силе ума своего».
В военной службе карьера неотъемлемая часть жизни человека. Здесь тоже, чего греха таить, не обходится и без кривых дорог, мздоимства и подношений, торговли должностями. Не брезговали этим в те времена боярин Шеин и фельдмаршал Шереметев, гноятся эти «язвы» в армии и по сию пору.
Апраксин всегда шел прямой дорогой, никого не «забижал», не отпихивал, не перебегал кому-либо дорогу и никогда не завидовал чужой славе. Ратный труд поднимал его по ступенькам службы соразмерно воинскому мастерству, исполнению воинского долга, личной храбрости и отваге на суше и в море. А море, как известно, таит в себе ежеминутно смертельную опасность и в мирные дни, когда не свистят пули…
Разными путями добывался достаток. Одни занимались открытым разбоем на дорогах, и не только «подлые» люди, а и именитые, как князь Одоевский. Другие мошенничали, третьи брали мзду, часто без предела. За всем не уследишь, но Петр по мере сил всегда пресекал зло. «Откуда деньги?» — был для него важный вопрос.
Немилосердно карал царь мздоимцев. Без колебаний отправил на эшафот князя Матвея Гагарина, казнил за подобные провинности других, не жалел и близких людей…
Не раз Яков Долгорукий пытался бросить тень на генерал-адмирала, старался обличить его в «незаконных поступках», но все понапрасну, взяток тот не брал, деньги в казне не воровал.
Федор Апраксин жил на свое жалованье, доходы от наследственных вотчин и деньги, которые дарил ему царь. Немалые суммы поступали за счет захваченных у неприятеля кораблей, судов, так называемые призовые деньги. Иная посудина стоила не один десяток тысяч рублей.
Деньги Апраксин не складывал в мошну. Построил добротный дом, жил открыто, а «гостеприимство его было беспредельно». Так о хлебосольном адмирале повествует современник: «Дом его в два этажа находился там, где теперь Зимний Дворец; большой сад извивался по берегу Невы до нынешнего Адмиралтейского бульвара. Убранство комнат соответствовало обширности здания: везде видны были штофные обои, столы с насечками из кости или разноцветного дерева, с вызолоченными ножками, кресла и стулья с высокими спинками, обитые рытым бархатом. Всякий день в четыре часа пополудни ставились у него для полдника, летом в аллеях или беседках сада, зимою в обширных галереях дома, столы одни с холодными кушаньями, сахарными закусками и плодами на серебряном вызолоченном сервизе, другие с винами разного рода. Апраксин, отдохнув после обеда, приходил в залу, где его ждали собравшиеся гости. При звуках духовой музыки, расположенной в разных концах сада или галереях, гости садились за столы, и начиналась пирушка. Одни уходили, другие приходили; слуги переменяли блюда и особенно бутылки. Беседа продолжалась до десяти часов вечера».
Апраксин имел особый дар угощать. Редко, кто уходил от него не навеселе.
Но такие вечера выпадали нечасто. В войну генерал-адмирал редко бывал в Петербурге. Да и теперь пропадал в заботах. Каждый день видели его в экипажах, Адмиралтействе, Новой Ладоге, Олонце, Галерной гавани. При всем том, заметил современник, на службе «любит трезвость, входит во все нужды подчиненных, но при этом не дает никому преимущества. Откровенность — его любимица».
Не оставался он равнодушен к людям, помогал ближним. Пестовал многочисленных племянников, покровительствовал Александру Петровичу и свойственнику Андрею Хрущову на флотской стезе. Лелеял своего младшего племянника, своего тезку Федора Андреевича, не забывал и племянниц, не говоря о братьях, которым всегда приходил на помощь…
Смолкли пушки на Балтике. Артиллерийский салют перекатами разносился над бескрайней дельтой Волги. Тысячи встревоженных птиц закрыли полнеба. Началась «персидская» кампания…
— Ишь их, — хохотал Петр, — надо же, тьма какая. А все, генерал-адмирал, твой кайзер-флаг причиною.
На гафеле флагманского струга впервые трепетал «королевский» стяг российского адмирала. Спустя полвека таким флагом пожалуют Григория Потемкина.
Апраксин переходил с борта на борт, посматривал, как один за другим на астраханском рейде снимаются с якорей суда флотилии.
Двести пятьдесят вымпелов повел в «низовой» поход генерал-адмирал.
Адмирал Петр Михайлов командовал авангардом. Стоя на корме, смотрел на уплывающую вдаль пристань. Среди разношерстной толпы провожающих особняком, в белом шелковом платье, стояла Екатерина Алексеевна.
«Слава Богу, от баб наконец-то избавились», — облегченно вздохнул Апраксин. За три недели плаванья от Москвы беспрерывный женский пересуд, который был в усладу Петру, порядком надоел генерал-адмиралу. «Взял моду на корабли с бабами таскаться…»
Обычно беспокойный «седой» Каспий встретил мореходов приветливо. Море заштилело, палило солнце, небо без единого облачка, только чайки, покрикивая, кружились над зеркальной гладью. Размеренно двигались весла. Струги скользили бесшумно, не сбивала волна, не свистел ветер.
Апраксин разомлел в полудреме под тентом на корме. К обеду к нему перебрался командир авангарда.
— Так-то, господин адмирал, благость Божия, — расплылся в улыбке флагман. — Будто в райской жизни, не припомню такого времечка. Словно и не на войну следуем, Петр Алексеевич.
В устье Терека, на астраханском рейде, отпраздновали годовщину Гангута и Гренгама.
Через неделю армия двинулась на юг, вдоль побережья, к Дербенту, флотилия пошла морем с пушками и припасами…
В Дербент войска вступили через месяц без единого выстрела. Мусульманские жители встретили их внешне дружелюбно, гостеприимно. Правда, однажды поздно вечером Апраксин вышел погулять по городу. Один, без охраны. С гор веяло прохладой, на небе сияла полная луна, стройные кипарисы тянулись рядами вдоль крепостных стен к предгорьям и исчезали во мраке.
Из темного проулка выскочил «правоверный», в лунном свете сверкнул кинжал. Но генерал-адмирал силу не потерял. Чуть отшатнулся, перехватил железной хваткой руку, кинжал выпал.
— Эх ты, — укоризненно сказал он, — российского генерал-адмирала паршивым ножичком чиркнуть хотел.
И все же: «Марш хотя сей недалек, только зело труден от бескормицы лошадям и великих жаров».
Петр сказал на «генеральной консилии»:
— Провиант кончается, грабить жителей непотребно.
Первым высказался Апраксин:
— По делу, господин адмирал, войско продвинулось знатно. Для начала достаточно. Осень на носу. Море штормить починает.
Порешили «идти назад, понеже провианту на месяц».
Через неделю море взбунтовалось. Неподалеку от острова Чечень шторм прихватил отряд судов с провиантом из Астрахани. Погибли почти все припасы. Флотилия спешно грузила войска, пушки, южнее, на берегу возводили крепость «Святой крест», в ней оставался гарнизон. Капитан-лейтенант Федор Соймонов начал готовить флотилию с десантом войск к дальнему походу на южный берег Каспия. Петр давал последние наставления Соймонову и полковнику Шипову:
