продолжаться и дальше. Каков же выбор? Либо прекратить эту торговлю вообще, либо найти способ избежать вмешательства китайцев. Скажем честно: первое, прекращение опийной торговли, будет неприемлемо, пока существуют другие варианты. А посему выход прост и очевиден:
обустройство на китайском побережье поселения под эгидой британской короны.
Вместе со всеми Бахрам вежливо похлопал этому заявлению, в котором не было ничего нового — подобные предложения поступали и раньше. Преимущества базы для прибрежной торговли были очевидны: иностранные купцы смогли бы продавать опий и другие товары без оглядки на китайские власти. Вдобавок это избавило бы купцов от опасностей и злопыхательства, сопровождавших доставку грузов на материк — последнее стало бы заботой местных контрабандистов. Западная благопристойность не замарана, виноваты китайцы.
Единственным препятствием для этой идеи было многообразие мнений о месте устройства базы. Бахрам слышал немало странных предложений на этот счет, но вот мистер Линдси выдал нечто совершенно удивительное:
— Полагаю, нет нужды говорить, что существует множество свободных пунктов, прекрасно подходящих для нашей цели, однако, на мой взгляд, ничто не сравнится с архипелагом, недавно захваченным британским правительством — островами Бонин, расположенными между Японией и Формозой.
Бахрам знать не знал об этих островах и о том, что они захвачены британцами; он не представлял, какая от них может быть польза, и потому обрадовался контрпредложению Слейда:
— Наверняка найдется что-нибудь получше и поближе к Китаю, ну вот, например, та же Формоза.
Все задумались, но тут стало ясно, что предложение Слейда было лишь данью краснобайству.
— Да нет же, сэр! — прогремел он, стремительно меняя тактику. — Невозможно, чтобы после двухвековой коммерции мы покинули наши фактории и убрались из Кантона. Именно здесь следует обустроить наши позиции и показать китайцам, что при попытках ограничить зарубежную торговлю их хваленая держава разлетится вдребезги. Не время ли задаться вопросом о возможных последствиях для империи под властью невежественных и упрямых правителей, которые ничего не знают о жизни за пределами Китая и упорно цепляются за собственные догмы? Ответ ясен: мы должны здесь остаться хотя бы ради того, чтобы защитить китайцев от них самих. Я не сомневаюсь, что вскоре британское правительство сочтет необходимым вмешаться в ситуацию, как уже не раз бывало в других местах, дабы усмирить гражданские волнения.
Грянула овация, и все поздравили Слейда с тем, что он вновь нашел удовлетворительное решение для трудного вопроса.
К концу февраля потеплело, а уже в первую неделю марта пришла удушающая жара. На майдане появился новый вид разносчиков, торговавших холодным питьем и замороженными сластями, которые хранились в глиняных горшках, обернутых сеном и тряпками.
На закате Нил частенько выходил на площадь, чтобы охладиться ледяным напитком. Одним вечером он столкнулся с близоруким Комптоном, который куда-то так спешил, что даже не протер запотевшие очки.
— А, Нил! Дим аа?
— Хоу лэн. Куда это вы так несетесь?
— На причал, нанять лодку.
— Вот как? Зачем?
— Неужели не знаете? Завтра юм-чаэ прибывает в Гуанчжоу.
— Кто?
— Верховный комиссар Линь. Все жители нанимают лодки, чтобы на него посмотреть. Если желаете, присоединяйтесь. Завтра в первой половине часа дракона будьте на причале.
— В семь?
— Да. Придете?
— Не знаю, работы много.
Комптон рассмеялся:
— Не волнуйтесь, завтра никто не работает, даже воротилы.
Удивительное предсказание сбылось: вечером Вико объявил завтрашний день выходным для всего персонала. Хозяйский завтрак в конторе тоже отменялся — сет приглашен наблюдать за прибытием комиссара с веранды Консульства.
С утра стало ясно, что весь город охвачен нетерпеливым ожиданием: вдалеке стучали барабаны, трещали фейерверки; за перекусом на скорую руку повар Место сообщил, что базары пусты, а лавки на улице Тринадцати факторий закрыты. Все, даже лоточники и бродяги, спешили хоть краем глаза увидеть юм-чаэ.
Когда Нил вышел на майдан, с веранд британской и голландской факторий уже доносился гул зрителей, а на причале «Очко» было не протолкнуться. Целых полчаса он высматривал Комптона и наконец увидел его в компании детишек, которых тот вел к ожидавшему их сампану.
Трое мальчиков — его сыновья, сказал Комптон, остальные — дети знакомых. Ребятне явно наказали не бедокурить, не дразнить гостя «черным ачха», но вести себя примерно, и шалуны, опустив глаза долу, скромно приветствовали Нила, а потом даже одергивали озорников в соседних лодках, когда те отпускали нелестные замечания о его тюрбане и ангаркхе.
Отчалили, но в столпотворении лодок, двигавшихся борт к борту, плыли еле-еле.
Нил поразился скоплению народа:
— Прямо будто праздник какой! И что, так всякий раз, когда в город приезжает большой начальник?
— Нет! — рассмеялся Комптон. — Обычно все наоборот — люди прячутся. Но Линь Цзэсюй — иное дело, он не такой, как прочие…
Прибытию комиссара, пояснил печатник, предшествовала молва о нем, породившая чрезвычайное брожение умов. Рассказы о его поездке заставили людей предположить, что он, видимо, последний из породы начальников, которая считалась давно сгинувшей: неподкупный слуга народа, ученый и умница, истинный государственный муж, воспетый в легендах и притчах.
Если другие чиновники, окруженные огромным эскортом, всегда путешествовали за казенный счет, то своей весьма небольшой свите — полудюжине вооруженных охранников, повару и паре слуг — юм-чаэ платил из собственного кошелька. Приближенные других начальников, ничуть не стесняясь, тянули деньги из тех, кто искал встречи с их боссом, но комиссар строго предупредил своих людей: уличенный во взяточничестве сядет в тюрьму. В гостиницах и постоялых дворах он заказывал самую обычную еду, категорически отвергая дорогие изыски вроде птичьих гнезд и акульих плавников. В пути он не бражничал с другими шишками, но встречался с учеными и знающими людьми, у которых спрашивал совета, как управиться с ситуацией в южных провинциях.
— С моим учителем юм-чаэ тоже повидался, — гордо сказал Комптон.
— А кто он?
— Его имя Чан Нань-шань, но, как своего учителя, я называю его Чжун Лоу-сы. В Гуанчжоу его все знать. Он писать много книг. Теперь будет советник юм-чаэ.
— Он едет вместе с комиссаром?
— Конечно! Может, вы его увидеть.
Толпа заволновалась, почувствовав приближение комиссара, и вскоре в поле ее зрения возник величавый баркас, затянутый малиновыми полотнищами в золотых блестках, сверкавших под солнцем. На палубе выстроилась команда, одетая в белую форму с красным кантом и островерхие ротанговые шляпы.
Баркас подошел ближе, и Нил увидел комиссара Линя, сидевшего на носу судна в тени огромного зонта. За спиной его стояли мандарины в шапках с красными и синими шариками, чуть дальше — шеренга гвардейцев в шлемах с плюмажами из конского волоса.
На фоне рослых солдат и ярких стягов, трепетавших на ветру, юм-чаэ выглядел маленьким и одетым блекло.
Подчиняясь размеренным взмахам весел, баркас
