(по слухам, тогда-то мой папаша ее и приметил, а что еще о том говорят — предоставляю твоему воображению).
Как водится, покровителей не устраивало, что приходится делить такую красотку с соперниками. Между любовниками, среди которых было много людей богатых и влиятельных, разгорелась яростная борьба, но победа досталась тому, с кем никто не мог состязаться. В какой-то момент своей жизни Адели стала заядлой опийной пристрастницей, и ею завладел человек, исправно снабжавший ее зельем; безымянный и безликий, словно тень, он носил прозвище Старший Брат. В роли его содержанки Адели, как ты понимаешь, превратилась в птицу в золотой клетке и была отрезана от своей прежней жизни. Дабы отсечь любые сомнения в ее верности, новый хозяин перевез Адели из Макао в кантонское поместье, куда и наведывался на досуге. Но люди такого сорта редко имеют возможность расточать время на любовницу, как бы того ни хотелось; когда Старший Брат не мог навестить ее лично, через своего доверенного помощника он присылал подарки в виде денег, украшений и опия. Вот тот молодой человек и стал единственным звеном, связующим Адели с внешним миром, ее спасательным кругом.
Вряд ли нужно говорить, чем все это закончилось: их, разумеется, накрыли, парень бесследно исчез, а что до Аделины… Говорят, она предпочла броситься в реку, нежели жить без любимого.
Дочитав досюда, ты, милая Пагли, вероятно, задашься вопросами, какие возникли и у меня: зачем господину Чану этот портрет? Кто ему Адели? И кто он такой? В поисках ответов ты наверняка придешь к тем же догадкам (открытиям?), что сами собой напрашивались в моих рассуждениях… Только не опасайся, что эти неизбежные ошеломляющие умозаключения помешают мне исполнить взятый заказ, а также долг перед мистером Пенроузом — твой бедный Дрозд не такая уж рохля, как можно подумать…
Через четыре недели ты, дражайшая графиня Паглинбергская, получишь мое очередное письмо, а дотоле прощай!
С наступлением февраля стали просачиваться сообщения о скором прибытии нового назначенца — Верховного комиссара, Имперского наместника. Эти сведения Совет получал в основном через переводчика Палаты — Сэмюэля Фирона.
Члены Совета с нетерпением ждали отчетов этого молодого стройного блондина, и при всяком его появлении по гостиной пробегала рябь волнения. Редактор Слейд с особой настойчивостью обхаживал юного переводчика и давеча подтянул его к своему столику, зацепив рукояткой трости за локоть.
— Ну что, мой мальчик, есть ли какие новости?
— Так точно, мистер Слейд.
— Тогда присаживайтесь, я хочу услышать их из ваших уст. Мистер Бернэм уступит вам свой стул. Правда, Бенджамин?
— Да, конечно.
Фирон подсел к столику, за которым уже расположились Дент и Бахрам. Новость, которую он сообщил, изумила всех: оказывается, дорожные издержки комиссар оплачивает из своего собственного кармана! Мало того, он делает все возможное, чтобы не вводить государственную казну в ненужные расходы.
Известие было встречено недоверчивыми возгласами: мысль, что мандарин не захочет поживиться за казенный счет, казалась несуразной. Все, в том числе и Бахрам, согласно покивали, когда мистер Бернэм высказал мнение, что комиссар просто рисуется, дабы одурачить простофиль.
— Попомните мои слова: удавку затянут тем туже, чем незаметнее накинут.
Все долго переваривали сию мудрость.
Нынче Фирон вновь принес удивительную новость, но Слейд лишь досадливо крякнул, ибо не успел усадить его за свой столик — толмача перехватил мистер Уэтмор.
— А, Фирон! — вскричал без пяти минут председатель Палаты. — Угостите нас чем-нибудь интересным?
— Да, сэр, есть чем.
Все столики тотчас опустели, народ сгрудился вокруг переводчика.
— И что же вы узнали?
— Говорят, сэр, прибытие Верховного комиссара откладывается.
— Вот как? — ехидно сказал Слейд. — Вероятно, он страдает от последствий слишком бурного празднования Нового года?
— Никак нет, сэр. Насколько я знаю, комиссар встречается с учеными, в первую очередь с теми, кто сведущ в жизни заморских земель.
И вновь раздались недоуменные возгласы: членам совета казалось невероятным, что существуют китайские ученые, проявляющие интерес к зарубежью. По крайней мере, многие были готовы согласиться со Слейдом, который, оглушительно реготнув, сказал:
— Чтоб мне лопнуть, господа, все опять упрется в ревень!
Все прекрасно помнили, что прежние попытки китайцев изучить жизнь рыжеволосых бесов всегда заканчивались нелепыми выводами, как, например, в случае с ревенем. Эта культура составляла лишь крохотную долю в кантонском экспорте, но местные власти почему-то были убеждены, что без сего насущного элемента европейского меню чужаки мгновенно погибнут от запора. В моменты конфронтации китайские чиновники не раз вводили эмбарго на экспорт ревеня. Обстоятельство, что ни один чужеземец не разбух и не лопнул, ничуть не поколебало их веры в свою теорию.
Для пущего эффекта Слейд процитировал памятную всем записку императору, неизменно вызывавшую смех:
— Исследования показали, что чужеземцы, на день-другой лишенные китайского чая и ревеня, слабеют глазами и страдают запором в степени, угрожающей их жизни…
Отсмеявшись, Бернэм вытер глаза и заявил:
— Спору нет, лорд Нейпир [57] попал в точку, сказав, что китайцы — нация непревзойденного идиотизма.
Ему возразил Кинг, уже давно беспокойно ерзавший на стуле:
— Сомневаюсь, сэр, что лорд Нейпир, который был набожным христианином, мог выступить со столь злобным высказыванием.
— Позвольте вам напомнить, Чарльз, что он был еще и ученым, а потому не лицемерил, когда здравый смысл приводил его к неоспоримым выводам.
— Именно оттого, сэр, что лорд Нейпир был не только добрым христианином, но также предтечей Шотландского Просвещения, я не могу поверить в подобные его суждения.
— Что ж, бьемся об заклад? — сказал Бернэм.
Тотчас раскрыли журнал для пари и на разграфленной странице записали ставку в десять гиней. Затем из библиотеки принесли книгу с мемуарами лорда Нейпира и быстро отыскали нужный абзац: «Провидение позабавилось, снабдив китайскую нацию, для которой весьма характерны скудоумие, алчность, кичливость и упрямство, завидным пространством земель и населением, составляющим почти треть всей человеческой расы».
Поскольку цитата не содержала слова «идиотизм», арбитром в пари выступил председатель Палаты, присудивший победу Бернэму, который снискал еще большее уважение тем, что пожертвовал выигрыш больнице преподобного Паркера.
Вечер закончился на веселой ноте, однако скопление слухов вокруг приезда комиссара мешало обычной работе Палаты и создавало атмосферу тревожного ожидания. Вот в таких условиях мистер Уэтмор устроил небольшой ужин в честь Хью Линдси, покинувшего пост председателя.
За трапезой румяный весельчак Линдси пребывал в несвойственной ему задумчивости, а когда отгремели благодарственные речи и он поднялся для ответного слова, встревоженность его стала весьма заметной.
— Надо признать, что до сих пор опийная торговля сулила огромную прибыль, оправдывавшую возможные риски. Однако надо помнить, что она велась с разрешения либо при попустительстве китайских властей. Возникают сомнения, что так будет
