Лошадь идет хорошо. Хусен молчит. О чем он думает? О народе своем, спокойствие которого снова в опасности, о доме, который он, может, так и не достроит, о том, что будет с Эсет, или о лошади, которую и на этот раз не купит Гойберд?…
Уходят и уходят в сторону Кескема всадники. Завеса желтой пыли на улицах не опускается.
– Что там случилось? – спрашивают одни.
– Говорят, начальник большой приезжает! Товарищ самого Ленина! Эржакинез,[67] – отвечают другие.
Еще никто не знает, о чем пойдет речь на сходе, но все спешат туда, вооружившись кто чем богат: не знаешь, может, прямо оттуда придется идти воевать.
Всего несколько дней минуло, как до Сагопши дошел слух о том, что в Моздоке подняли головы белоказаки. Вести со дня на день становились все тревожнее. На Тереке уже разгорелась настоящая война. И в Прохладной, и в Грозном тоже…
Братья едут рядом. Хусен чуть сдерживает своего коня, а Хасан, наоборот, подгоняет. Только так они держатся вровень. Хасан нервничает, все хлещет кнутом своего мерина, а толку мало.
– Ничего, успеем, – успокаивает его Хусен.
– «Успеем», – сердится Хасан. – Видишь, как люди гонят.
– Хочешь, садись на моего и скачи вперед, – предлагает брат, – а я подъеду позже?
Хасан не ответил. И Хусен замолк.
Посреди села собралось столько народу, как в пятницу на базаре. Большинство были на лошадях. Из трех сел собирались. Пешими так скоро не собрались бы. Были тут люди и из хуторов. Всадники стояли вокруг пеших и белобородых стариков, сидевших на больших камнях у ворот, словно охраняя их.
– Видишь, – сказал Хусен, – я же говорил, что успеем. Только еще собираются.
Хасан не слушал брата. Его сейчас занимала кляча, на которой он сидел, и перекинутое через плечо ружье. Хусен давно уже предложил ему свою винтовку. Но в сложившейся обстановке Хасан не мог пойти на это. Ведь у брата вражда с сурхохинцами. С ружьем против них не устоишь.
Хасан не очень доволен, что брат живет от них отдельно. Но возражать против этого он не мог. Эсет не хотела жить вблизи от родительского дома, под недремлющим оком отца и брата. И с этим трудно было не согласиться, потому и пришлось отдать Хусену и лучшего коня, и винтовку…
Площадь полнилась шумом. Разобрать, кто и что говорит, было невозможно, но вот все стихло, головы людей повернулись в сторону улицы. На ней показалось несколько всадников. По одежде можно было догадаться, что одни из них русские, другие вайнахи. Был с ними и Дауд.
Хусен рванулся ему навстречу, но Хасан удержал брата.
– Не до тебя сейчас Дауду, – сказал он.
Народ всполошился. Посыпались вопросы.
– Кто из них Эржакинез?
– Наверно, этот…
– А кто он по национальности, интересно?
– Тебе не все равно?
– И то верно. Лишь бы добро нам сделал.
– Жди, обязательно сделает. Первым долгом пошлет против казаков воевать!..
– Понадобится, так и повоюем…
Всадники подъехали к толпе, спешились и сквозь образовавшийся коридор направились туда, где восседали старики. Те поднялись навстречу гостям, ответили на приветствие.
Первым заговорил Дауд.
– Мы прибыли к вам из Владикавказа, – сказал он. – Привело нас важное дело. Со мной еще приехали товарищи. – Дауд показал на высокого русского в фуражке и ингуша.
– Нас послал сюда Серго Орджоникидзе, – заговорил русский.
Рядом стоявший черноволосый человек с коротко подстриженными усиками тотчас стал переводить.
– Серго Орджоникидзе, – продолжал русский, – большевик. Чрезвычайный комиссар. Он прибыл к нам, чтобы оказать помощь в борьбе за Советскую власть на Северном Кавказе, руководить нашими действиями, указать верный путь. Сам Ленин прислал его…
– Да сохранит бог и его и Ленина, – раздалось в толпе.
– Время сейчас очень трудное. Враги революции рыщут всюду. Жизни не жалеют, только бы уничтожить Советскую власть. – Оратор откашлялся и протянул вперед руку. – А на Тереке и в Кабарде вон что творят!.. Сжигают дома бедняков. Убивают стариков, женщин и детей…
– Остопирулла! – послышалось с разных сторон.
– …Враги наращивают свои силы. Есть опасность, что не сегодня-завтра они вторгнутся и к вам…
– Да уж кого-кого, а нас в покое не оставят!
– …Надо быть готовыми! – сказал русский.
При этих словах Хасан вдруг услышал недалеко от себя:
– «Надо быть готовыми»! Как будто в наших силах с ними сладить. У них пулеметы и пушки.
Это сказал человек, одетый в новенькую синюю суконную черкеску. На голове у него красовалась светло-коричневая каракулевая папаха, блестящая, словно золотая. Поверх серебряных газырей тянулся шелковый шнур. Настоящий офицер, только погонов не хватало. Даже короткие, закрученные кверху усики были истинно офицерскими.
– Ну и что такого, что у них пулеметы и пушки? – возразил кто-то в толпе.
– Сровняют с землей наши села.
– Что же ты предлагаешь?
Второй голос показался Хасану похожим на элбердовский. И черкеска у этого человека, как у Элберда, коричневая. Но это был не он. Да и мог ли Элберд быть здесь? Хасан, правда, слышал, что рапа его зажила и что он уже ходит. Но говорят, совсем не показывается на людях. Все толкует о том, что не успокоится, пока не сведет свои счеты с Гарси.
– Так что же, по-твоему, надо встать перед ними на колени: мол, делайте с нами что хотите? Разве они не такие же люди, как мы, не одним богом созданы? – вмешался в разговор Хасан.
– Ими командуют офицеры. Они хорошо знают, что такое война, – не унимался человек в синей черкеске.
– Ты небось тоже из офицеров? Возьми на себя командование и веди нас против них! Служил царю, послужи теперь своим односельчанам…
Спор этот уже мешал людям слушать оратора. Все зашикали на них.
– Мы верим, что вы готовы поддержать революцию, – продолжал русский. – Люди из ваших сел не раз доказали это. Во главе с Торко-Хаджи многие из вас участвовали в бою с белыми во Владикавказе, я сам видел, как прямо из Базоркино, со съезда ингушского народа, люди отправились в бой. Многие там погибли. Сейчас революция выдвигает перед вами новую задачу. Надо выставить боевое охранение на подступах к Алханчуртской долине, и особенно там, где проходит дорога из Моздока во Владикавказ. Этот район мы считаем особенно важным. Банды Бичерахова могут именно по этой дороге прорваться к Владикавказу и Грозному. Там уже несколько дней идут бои. Надо сделать все возможное, чтобы враг не мог подкинуть туда подкрепление. Казаки Карабулакской и Троицкой станиц перешли на сторону революции. Во главе с Дьяковым они бьются с белыми, Серго просит вас помочь в охранении Алханчуртской долины.
В толпе поднялся шум.
– Передай, что мы надежно закроем все подступы к опорным пунктам. Как на замок запрем!
– Пока живы, ни одной души не пропустим!.. Едва ему перевели смысл возгласов, русский довольно заулыбался.
– Мы не сомневались в вашей преданности. Потому и приехали к вам. Советская власть и Ленин всегда будут помнить, с какой готовностью вы идете на защиту завоеваний революции! Желаю вам удачи!..
– И тебе пусть будет удача!..
– Живи долго!..
– Дай тебе бог силы…
– Тише, люди! – крикнул Дауд. – Он еще не кончил свой разговор.
– …Война есть война! – продолжал русский. – В ней главное – дисциплина и порядок. Надо сформировать отряды и во главе каждого из них поставить командира!.. – Оратор посмотрел на Торко-Хаджи и добавил: – И Торко-Хаджи будет легче с помощниками. Одному ему трудно!..
Затем слово взяли двое стариков. Один говорил долго в замысловато. Но главное, в чем он хотел убедить Дауда и его товарищей, это то, что ингуши готовы защищать новую народную власть.
Другой старик был краток.
– У меня два взрослых сына, – сказал он по-ингушски, испытующе глянув в глаза русскому. – Скажи Эржакипезу, что они пойдут туда, куда он велит, хоть на смерть. А если понадобится, я и сам пойду!
Старик окипул взглядом толпу и пожал плечами. А тем временем слова его перевели русскому. Тот приложил руку к сердцу и кивнул старику в знак благодарности.
И тут Хусен услышал голос Гойберда:
– Разве только он пойдет? Я тоже пойду, если надо! И я, и сын мой. Понадобится, так и умрем. Чем сдаться этим собакам, лучше умереть. Клянусь богом, яучше!
На слова Гойберда мало кто обратил внимания. Все ждали, что скажет Торко-Хаджи, а он, как обычно, ска-вал очень коротко:
– Во, люди! Слыхали? Поняли?
– И слыхали, и поняли!
– В таком случае, как советует наш гость, создадим в каждом селе отряды, а точнее – сотни. Так, как это бывает в кавалерии. В помощь нам дали бывшего офицера, знакомого с военным делом…
При слове «офицер» народ недовольно зашумел. Торко-Хаджи поднял руку:
– Этот офицер добровольно перешел на нашу сторону, на сторону Советской власти.
Шум утих.
– Кто в какой сотне, узнаете завтра. После этого выберем командиров.
