Конверт с письмом для денщика Козлова положил во внутренний карман мундира.
«А мне что–то Натали не пишет, — отдыхая в кресле, повздыхал по–старушечьи, — может, с отцом совсем плохо», — направился перекусить в Собрание, а затем проконтролировал располагающиеся со стороны Аптекарского переулка цейхгаузы, кузницы и другие подсобные помещения.
В конюшню не пошёл. Своей лошади пока не было, а любоваться чужими не хотелось.
Вернее, иноходца ему подарил отец, но определил в свою конюшню, под бдительный глаз Ивана.
«Пехотные солдаты так за ним ухаживать не станут», — вспомнил отцовские слова.
В 9 вечера пробили вечернюю зарю. Рубанов встретил её в своей 1-ой роте, оставшись на перекличку и вечернюю молитву. Затем, глянув на часы, вновь направился в дежурную комнату.
В коридоре офицерского Собрания, для вечернего рапорта, толпились дежурные по ротам и командам.
— Рубанов, раздай полученные в канцелярии письма и зови сюда дежурного фельдфебеля. Ясное дело, в полку происшествий нет, а то Палыч доложил бы, но для проформы поинтересоваться следует.
— Слушаюсь, Александр Иванович, — вышел в коридор с пачкой писем, кивнув фельдфебелю, чтоб зашёл к дежурному по полку.
— Всё ли благополучно, Пал Палыч, — сидя в кресле и дымя сигарой, спросил Лебедев.
— Так точно, ваше высокоблагородие. Всё в порядке. Замечаний и нарушений нет. К тому же подпоручик на совесть службу несёт, — добродушно улыбнулся капитану, по–свойски поднеся спичку к потухшей сигаре. — Так что не беспокойтесь Александр Иванович, служба идёт, как ей идти и положено…
— Ну что ж, братец, — поднялся из кресла капитан, — иди, дежурь дальше. Пойдёмте–ка, господин подпоручик, в бильярдной разомнёмся немного, — потянулся Лебедев, хрустнув суставами. — А то что–то засиделись. Помните, что ночью вам следует хотя бы часть рот обойти и записать в рапортичке температуру в жилых помещениях?
— Так точно, помню, господин капитан. Попутно и бдительность дежурных проверю, — отдёрнув занавесь, выглянул в окно бильярдной, полюбовавшись освещённым фонарями Мраморным дворцом. — Ветрюган! — доложил командиру. — И холодно, должно быть, — понаблюдал за зябко кутающимся в пальто прохожим.
До 11 вечера поиграли в бильярд. С боем высоких английских часов, отложили кии.
— Скоро кто–нибудь из офицеров поужинать зайдёт, — опять потянулся Лебедев, сцепив ладони на затылке и повертев торсом вправо и влево. — Хорошо дежурство идёт. Ровно и без шероховатостей, — послушали, как через минуту пробили Ампирные часы, вывезенные в 1814 году из Парижа. — Всё время отстают, — осудил их капитан, направляясь в столовую.
— За взятие Парижа мстят, — хохотнул Аким, топая вслед за начальником.
Усталости он не чувствовал. Да какая усталость–то в 11 часов вечера, когда люди только ужинать собираются.
Лебедев, не тратя понапрасну время, за что–то распекал старшо'го собранской прислуги.
— Водку забыл за окно выставить, зверь, — пожаловался на него Акиму. — А ребята скажут: чего это ты, Иваныч, тёплой водкой нас угощаешь? — недовольно поглядел, как прислуга расставляет на столе приборы.
Получивший надир своей толстой супницы, старшой, задышливо дыша, протянул капитану карточку блюд.
— Наш повар, Александр Иванович, велели вам доложить, что заливное из свинины готово, сыры, колбасы нарезаны, картошка печётся, а ещё жареные перепёлки с куропатками…
«Тьфу ты, — нахмурился Лебедев, — ну почему наш собранский повар полный мой тёзка… Уже от шуток не знаю куда деваться».
— Водка за окном, ваше высокоблагородие, — думая, что начальство хмурится по его поводу, оправдался старшой.
— Да ладно, иди, — горестно отмахнулся от него капитан и глянул на Рубанова — не смеётся ли?
Тот о чём–то беседовал с подошедшим хозяином Собрания, недавно выбранным офицерами.
— Правила таковы, мой друг, — крутил пуговицу рубановского мундира собеседник, он же командир 10‑й роты штабс–капитан Серый. — Когда станете сами дежурным, за водку и закуску для заглянувших на «огонёк» офицеров, платите из своего кармана… Но всё, что они закажут по карточке, а будьте уверены, вин и шампусика, окромя водки, они позаказывают… Это уже из их кошелька. Традиция, мон шер, традиция, — развёл руками, отпустив на свободу пуговицу.
На всякий случай и для сохранения в целости пуговиц, Аким отступил от него на пару шагов.
— Вон и первые гости, — кивнул на двух вошедших офицеров Рубанов.
«И какие у них блестящие пуговицы-ы», — мысленно съязвил он, наблюдая, как Лебедев жмёт руки пришедшим.
— А вот и наши Яша и Никс, — радостно орал Лебедев, хлопая по плечам двух поручиков из 13‑й и 14‑й рот.
«Яша… Никс, — мысленно иронизировал Аким, направляясь поздороваться с гостями. — Николай Викторович Яковлев и Алёшка Алексеев, — пожал руки офицерам и скромно отошёл в сторону. — А сам Лебедев не знает, что он «Повар», а не Александр Иванович Лебедев. Интересно… Меня каким прозвищем наградили».
Подошли ещё несколько офицеров в мундирах.
— Мы из театра. Жён дома оставили и сразу сюда. Когда же за стол сядем? Долго ты нас томить будешь? Как мясо в чугунке, — насмешили Яшу с Никсом, намекнув на тайное капитанское прозвище.
— А мы из гостей, — показали те на свои сюртуки, — и всё равно есть хочется, — загремели стульями, рассаживаясь за столом.
Служители принесли сковороды с шипящей, жареной с горчицей ветчиной, жареную картошку, птицу, сыры, колбасы и селёдку с осетровым балыком.
Водка холодная, — доложил старшой собранской прислуги, расставляя на столе бутылки и укоризненно поглядывая на капитана — за что, мол, отлаяли сгоряча, ваше высокопревысокоблагородие.
Через некоторое время Яша с Никсом заказали вино и шампанское.
Следом за ними и другие офицеры. И пошло… Ужин явно задался.
Рубанов позволил себе только рюмку водки под заливную свинину.
«А то ещё с обходом идти», — рассудительно подумал он.
— Сколько же нас здесь? — поднялся из–за стола Никс, он же Алёшка Алексеев. — Восемь человек, не считая дежурных… Господа, — оживлённо произнёс он, — а давайте сбросимся по двадцатке и румынский оркестр пригласим…
— Ну да! Тот, который в летнем саду «Буфф» играл, — поддержал его товарищ.
«Ежели из «Буффа», то это плохая примета, — вздрогнул Аким, — а может, без этого «титуляшки» Дубасова, всё и сойдёт», — размышлял он.
— Они, по–моему, в «Аквариуме» подвязались, — поднялся из–за стола Никс, — сейчас по телефону им позвоню и вызову.
Через полчаса явился румынский оркестр во главе со своим темпераментным скрипачом. Об этом он известил ещё на первом этаже томным рыданьем скрипки. Через пять минут музыкант уже вовсю вихлялся перед офицерами, гримасничал, шевелил бровями, изгибался, приплясывал. В три часа ночи оркестр надоел, и офицеры стали требовать от дежурного пригласить полковых музыкантов в полном своём составе, то есть 60 человек.
— Да вы что, господа, завтра на службу, — в ужасе бормотал Лебедев. — Был бы выходной, дело другое.
К 4‑м утра офицеры разошлись, согласившись с доводами дежурного, и Собрание затихло.
Уставший Александр Иванович — капитан, не повар, ушёл спать в свою квартиру, приказав Рубанову, в случае чего, немедленно его будить.
Обойдя несколько рот и записав температуру в помещениях в рапортички, Аким устало вытянул ноги в кресле дежурной комнаты, наконец–то оставшись один.
Не тут–то было. Раздался стук в дверь и заглянул дежурный вестовой.
— Ваше высокоблагородие, — не церемонясь, отдёрнул он ширму, разделявшую дежурку на две части. — Диван постлан, — указал рукой на застеленный простынёй диван.
«Ну зачем, зачем он мне его показал?» — с трудом расцепляя ресницы, подумал Аким.
Глаза предательски закрывались, а в голове мелькали не строчки Гарнизонного устава, где сказано, что дежурный обязан после вечерней зари оставаться в шинели при шашке и револьвере, а усыпляющее играла музыка, и нежно пели скрипки.
Некоторое время Аким всяко отворачивался от так манившего мягкого дивана со свежей простынёй и тёплым английским одеялом, но дьявол–искуситель, в лице дежурного вестача нашёптывал:
— Да вы не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие…
После этих слов Рубанов отцепил шашку.
— … ежели кому придёт в голову дурная мысль нагрянуть именно в это время, именно в наш полк, я мигом вас разбужу, не извольте, опять же, понапрасну сумлеваться…
Снял кобуру и сбросил мундир. Шаровары, однако, снимать не стал, плюхнувшись в них на мягкий родной диван и укрывшись одеялом, моментально уснул.
А в это самое время, страдающий от бессонницы главнокомандующий Петербургским военным округом великий князь Владимир Александрович, облачившись в генерал–адьютантское пальто и мучась от покалывания в области печени, решил «поймать» какой–нибудь гвардейский полчок. На основании долгого опыта он знал, что печень после этого, имеет свойство не болеть.
