Это было 21 июня в белорусском городе Мядель. Оранжевый закат окутал улицы родного городка, а летняя вечерняя прохлада заставляла девушек кутаться в шелковые платочки, накинутые поверх легких платьев. Четверо друзей, Лида, Катя, Вова и Леша, шли по новенькому бульвару, вымощенному брусчаткой, и ели пломбир в вафельных стаканчиках. Им вот-вот исполнилось по восемнадцать лет, они недавно закончили школу и смело, с восхищением смотрели в свое светлое будущее, в котором они не сомневались. У каждого были свои мечты и желания, которые они намеревались осуществить. Но это позже. Сейчас они гуляют по своему родному городу и обсуждают все на свете.
Мальчики рьяно спорили. Леша утверждал, что машина спокойно можете передвигаться на скипидаре, ей лишь понадобится первичное зажигание, в то время как Вова утверждал, что именно из-за отсутствия первичного зажигания скипидар становится абсолютно непрактичным топливом. Девушки их технических увлечений не разделяли, а обсуждали, в каком возрасте девушке разумнее завести семью. Но даже в такой серьезной теме они пришли к консенсусу куда быстрее, чем мальчики. Вскоре девочкам наскучил их спор, и Катя решила задать вопрос, интересовавший каждого из них на протяжении года.
– Ребята, а вы куда собираетесь поступать? Какую профессию хотите освоить? – мальчики наконец оторвались от своего спора и перевели внимание на девочек.
– Я хочу военным летчиком стать, вы же знаете, – ответил Вова, засунув руки в карманы.
– Ага, только ты в жизни с самолетом даже рядом ни разу не стоял! – засмеялся Леша, похлопав Вову по плечу. Тот лишь угрюмо взглянул на друга.
– Перестань издеваться над чужой мечтой, Леша! – воскликнула Катя. – Лучше скажи, кем ты хочешь стать, может, мы тоже посмеемся.
– А вот и не посмеетесь. Я буду архитектором, – ответил Леша, с улыбкой взглянув в небо.
– Ты? У тебя же по черчению три было, – подметила Лида.
– Ну, так это когда было… А вы сами куда собираетесь?
– А мы учителями истории будем, – ответила, Лида, взяв Катю под руку. Они улыбались так искренне, они в это верили, они этим грезили…
Вдруг ребята услышали звуки уличного ансамбля. Это был очень красивый вальс. Ребята взяли девушек за руки и побежали на звуки. Оказавшись на площадке неподалеку от фонтана, друзья закружились в танце. Пышные юбки девочек развевались на ветру, мальчики смотрели на них с широкой улыбкой. Они были счастливы. Это был их последний мирный летний вечер, наполненный беззаботностью и душевным теплом. 22 июня 1941 года в 4 часа утра началась Великая Отечественная война…
Лида уже два месяца работала в госпитале Серпухова. Казалось, она уже привыкла к крикам и стонам раненых, к звукам разрывающихся снарядов, к постоянным операциям и недосыпу. Спать некогда, ведь раненых привозят каждый двадцать минут. Некоторые из них отправляются на фронт, так и не успев оправится от ранений. Хромые, контуженые, побитые – все рвались на фронт. Лида уже не могла слышать марш «Прощание славянки», который так часто раздавался на вокзале. Она понимала, что это действительно «прощание». Что возвращаются единицы.
Сколько раз ей приходилось ночами сидеть рядом с больными с горячкой, они в бреду звали командиров своих отрядов. А порой, она не понимала, что говорят некоторые солдаты на своих родных языках. Только и могла, что отличать армянский от грузинского и азербайджанского, казахский от узбекского и киргизского. И как объяснить солдатику со свежим пулевым ранением в живот, что нельзя ему воды. И когда слышишь хриплое: «Сестричка, воды!», только и можешь ответить: «Подожди немного, потерпи…».
Это утро было необычным. Сегодня в город вошло большое количество отступавших солдат Красной армии, поэтому в госпиталь начали завозить новых раненых. Человек тридцать, не меньше: кто контуженый, у кого пулевое ранение,– и всех их отметить в журнале было поручено Лиде. К ней подошел молодой военный, который под руку вел раненного в ногу боевого товарища, а за ним шел мальчик лет шести, белобрысый и в огромной солдатской гимнастерке. Взглянув в глаза парню, который вел раненого бойца, Лида опешила. Глаза округлились, а руки затряслись. Сердце пропустило пару ударов.
– Лида?! – спросил он, посадив раненого на ближайший стул.
– Володя?! – Лида кинулась ему на шею, крепко прижав к себе. Она заплакала. Вова осторожно обнял ее в ответ. Он будто не верил, что видит ее живой и здоровой. Скупая слеза покатилась по его щеке, слегка заросшей щетиной. Парень прижал к себе Лиду сильнее, сжимая в руках ее медицинский халат.
Ребята стояли так около минуты, а потом, уже отстранившись друг от друга, девушка перевела свое внимание на мальчика, которого Вова держал за руку. К этому времени к раненым подошла другая медсестра, поэтому у друзей было время пообщаться друг с другом.
– А кто это? – спросила Лида, вытирая слезы рукавом халата.
– Это… Это сын полка. Его Максимкой зовут. Ему пять лет. Мы зашли в сожженную фашистами деревушку где-то под Тулой. Ни одного дома целого не осталось. Пошли в перелесок, думали в обход зайти, чтобы не напороться на немцев, а уже в Туле бой дать, нас десяток человек остался тогда. Шли, слышим: шорох какой-то в кустах. Я и пошел проверить, а там он. Говорит, немцы семью куда-то увели, а мама ему сказала, чтоб в лес бежал. Ну, знамо, куда вели, на расстрел, не иначе, – эти слова Вова сказал тише, наклонившись к Лиде, чтобы мальчик не услышал. – У него мать и сестра были. Нам жаль его стало, мы и взяли с собой.
Лида, растроганная этой историей, со слезами на глазах, села на корточки перед мальчиком и погладила его по коротким волосам. Его голубые глаза были светлыми, как небо до войны, и весь вид его кричал о невинности и беззаботности. Лида достала из кармана кубик сахара и протянула его Максимке. Тот был слегка смущен, но все же взял лакомство и тихо поблагодарил девушку.
– Бедняжка, – тихо сказала девушка.
– Лида, могу я просить тебя о помощи по старой дружбе? – спросил Вова, взяв ее за руки.
– Проси, что хочешь.
– Возьми Максимку к себе.
Брови Лиды подскочили вверх в непонимающем жесте. Она искренне боялась брать ответственность за ребёнка на себя.
– Послушай, в моем отряде осталось десять человек. Я чувствую, понимаешь, чувствую, что и моя смерть скоро. Это все чувствуют, – тараторил Вова.
– Молчи, молчи, дурак! – Лиду эти слова приводили в ужас. Она пыталась остановить его, хотела, чтобы он сохранил веру в жизнь.
– Послушай, мне не жаль себя. Я умру за Родину. Но я хочу спасти Максимку, чтобы он увидел мир без войны. Обещай, что сохранишь и его и себя, – говорил Вова, еще сильнее сжимая руки Лиды, будто пытаясь передать ей все свои силы, всю свою веру.
– Да как же я могу обещать
