— Это сейчас мы понимаем, что жертвы оправданные, — сказала Надя, — а ведь они-то не понимали. У них у каждого была своя жизнь, им хотелось хорошего для себя… а их обрекли на гибель, потому что флоту нужна база…
Солнце закатилось в облачную муть. Размылись тени на обледеневших тротуарах, город готовился растворить дома в близящихся сумерках. С потемневшего неба посыпались твердые снежинки — это от них, наверное, стоял над Кронштадтом тихий-тихий звон.
— История всегда требует жертв, — сказал Козырев. — История жестока. Война, сама видишь, уносит тысячи жизней каждый день…
— Да… — Надя с затаенным вздохом подняла на него взгляд. Она смотрела настороженно, не мигая, будто пытаясь достичь сокровенной глубины.
— Повернем, Надюша?
— Мне страшно, Андрей.
— Чего страшно?
— Не знаю… Ведь это — навсегда?
— Навсегда.
— Ну вот… Тебе не страшно от этого слова?
— Не понимаю, чего ты трусишь. Ведь мы решили с тобой.
Как трудно было ее уговорить. Как неотвратимо то, что они решили сделать. И вот — опять она готова на попятный…
— Андрюшенька, миленький, не сердись, — сказала Надя жалобно. — Просто я не умею объяснить… Дура я просто…
— Ты мой зверек пушистый, — сказал он мягко. — Я люблю тебя. Ничего не бойся. Идем.
В темноватом коридоре исполкома Козырев толкнулся в запертую дверь, во вторую, в третью.
— Все ушли на фронт, — проворчал он. — Ага, где-то стучит машинка.
Пошли на стук. Козырев заглянул в комнату, где за пишущей машинкой сидела сухонькая старушка, закутанная в серый платок.
— Где тут у вас загс?
— Какой загс? — Старушка подняла брови поверх очков.
— Обыкновенный. Где расписываются люди.
— Вы хотите расписаться?
— Да. Именно этого я хочу. — Козырев начинал терять терпение. — Если вы знаете, где загс, то просто скажите…
— С кем расписаться?
— С женщиной. — Он приоткрыл дверь шире, чтобы старушка увидела Надю. — Видите? Это женщина. Та, с которой я хочу расписаться.
— Загс, по-моему, не работает. Поднимитесь на второй этаж в общий отдел. К Марье Никифоровне.
Старушка с силой ударила по клавишам машинки. Козырев, поднимаясь по широкой лестнице, удивленно посмотрел на Надю:
— Почему ты смеешься?
— Ты замечательно ей объяснял. — Надя прыснула. — Женщина, с которой хочу расписаться…
На нее напал смех. Пришлось немного постоять перед белой дверью общего отдела, пока Надя не успокоилась. Потом они, постучавшись и не получив ответа, вошли в большую комнату, заставленную желтыми канцелярскими шкафами. За столом у окна говорила по телефону седоватая, по-мужски стриженная женщина лет сорока пяти.
— А куда ваша бытовая комиссия смотрит? — говорила она резковатым низким голосом. — Ни черта она не делает, Семенов, и нечего мне очки втирать заготовкой топлива. Помощь детям фронтовиков — не кампания на две недели, а постоянная ваша забота, понятно тебе?.. А я еще раз говорю, — повысила она голос, — мы не допустим, чтоб в Кронштадте появились беспризорные дети. Заруби на носу. — Она бросила трубку и посмотрела на вошедших: — Слушаю вас.
— Вы Марья Никифоровна? — спросил Козырев.
— Да. — Женщина поднялась из-за стола, ее служебно-замкнутое лицо вдруг помягчело. — Надя? — Пошла к ней, порывисто обняла. — Здравствуй, милая.
— Здравствуйте…
Теперь и Козырев узнал в этой женщине с властными манерами ту, что подходила к Наде выражать сочувствие на похоронах Александры Ивановны. Кажется, она назвала себя Рожновой. Она пустилась расспрашивать Надю — как живешь, где работаешь, ну и все такое. Надя отвечала односложно, и Козырев понял, что она очень смущена и, кажется, готова убежать…
— Марья Никифоровна, — вклинился он в женский разговор, — вы извините… Кто у вас регистрирует браки?
— Браки? — Рожнова уставилась на него, перевела взгляд на Надю и обратно на Козырева. — Вы хотите пожениться?
— Да, — сказал он. — Вы правильно поняли. Именно этого мы хотим.
— Присядьте. — Рожнова, озадаченная, подошла к одному из шкафов, порылась на полках, перешла к другому. Вытащила толстую конторскую книгу. — Вот браки. — Полистала книгу. — Последняя запись сделана двадцать первого июня сорок первого года.
— Ну что ж, — бодро сказал Козырев, — пора сделать новую запись.
— Да вы присядьте. — Рожнова открыла дверь в смежную комнату: — Зоя, где у нас бланки свидетельств о браке? Да, о браке. Ну, тут граждане пришли регистрироваться. Так есть у тебя? Ну, найди.
Она прошла к себе за стол. На ней был жакет синего флотского сукна и черная суконная юбка.
— Так. — Она снова сделалась официальной. — Вы хорошо обдумали?
— Да, — сказал Козырев, — мы хорошо обдумали.
— И ты, Надя?
Надя кивнула. У нее горели щеки, ресницы были опущены.
— Дай твой паспорт. И ваше удостоверение, товарищ Козырев.
— Вы меня знаете? — удивился он.
— Знаю. — Аккуратно, медленно выводя буквы, Рожнова сделала запись в книге. — Распишитесь вот здесь.
Надя, а затем и Козырев расписались в указанной графе. Из соседней комнаты вышла курносенькая девушка, положила на стол бланк и с любопытством уставилась на невесту и жениха. В дверь просунулась еще одна голова.
— Что вы сбежались? — строго взглянула на них Рожнова. — Пожар, что ли? Идите к себе. Надя, ты фамилию мужа возьмешь или оставишь свою?
— Буду Козырева, — чуть слышно ответила та, оглушенная словом «муж».
Рожнова старательно выписала свидетельство, приложила печать и, поднявшись, вручила бланк Козыреву.
— Поздравляю вас, Андрей Константинович, и тебя, Надя, с законным браком, — не без торжественности сказала она. — От души пожелаю вам долгой и счастливой жизни. — Голос у нее вдруг сорвался. — Мама твоя, бедная, не дожила… Где жить-то будете? На Аммермана?
— Пока там, — ответил Козырев. — Кстати, Марья Никифоровна, там большая комната, чернышевская, с лета стоит разбитая. Пролом в стене от артобстрела. Ваш исполком обещает, но ничего не делает.
— Я выясню, товарищ Козырев. — Она черкнула карандашом на календарном листке. — У нас вообще-то мало возможностей. Но я постараюсь помочь.
— Спасибо. Откуда все-таки вы меня знаете?
— Мой муж служит у вас на тральщике — мичман Анастасьев.
— Во-от оно что! Ну, я очень рад. До свиданья.
— Я тоже рада. Дай-ка, Надюша, я тебя поцелую.
Козырев проснулся, на миг приоткрыл веки и понял, что уже поздно: штора пропускала в комнату слабый свет дня. Он услышал рядом Надино дыхание, ощутил щекочущее прикосновение ее волос к своему плечу. Не было в его жизни минуты более полной, более счастливой, чем эта. И он замер, чтобы не вспугнуть ее.
Было тихо, как до войны.
И уже опять подступала дремота, как вдруг Надя пошевелилась и стала тихонько вылезать из-под одеяла. Не раскрывая глаз, он поймал ее и притянул к себе. Она засмеялась, шепнула:
— Не спишь? Притворщик какой…
И опять он целует ее, и она, преодолевая инстинктивную стыдливость, подчиняется его воле, и опять забытье, и только бурные толчки пылающей крови…
В комнате полумрак. В овальном зеркале, вделанном в дверцу шкафа, смутно отражается изножье дивана, углом свисающее синее стеганое одеяло. Они лежат, отдыхая, Надина голова на его плече, его рука обвила ее хрупкие плечи.
И ничего больше не надо. Пусть день, пусть ночь, все равно. Пусть остановится время.
— Люблю тебя, — шепчет он ей в ухо сквозь путаницу русых волос.
Надя замирает в его руках. Льнет к нему, словно раствориться в нем хочет. Глаза ее закрыты, на губах счастливая улыбка…
Но никуда не денешься от житейских забот. Лиза вчера ушла ночевать к Нюрке, подруге своей, и теперь может прийти домой в любую минуту. У Нюрки одна комната и мама больная, не очень-то удобно, ну, несколько дней поживет там Лиза — а потом?
— Завтра пойду в КЭЧ и скажу: «Братцы, я женился, давайте квартиру», — говорит Козырев, разжигая на кухне плиту.
— Так они тебе и дадут.
— Дадут! В Кронштадте полно пустых квартир. Пусть попробуют не дать… Тьфу, черт, опять погасло!
— Ну кто же так разжигает? — Надя тихо смеется. — Для растопки нужны тоненькие щепки. Пусти, Андрюша, ты же не умеешь…
— Кто не умеет? — Козырев грозно сдвигает брови. — Это я-то не умею?
И сует в плиту скомканную газету, чиркает спичкой. Уже сколько газет поджег, сколько перевел спичек, а плита не разгорается, не принимает огня. Но Козырев упрям.
— Воды нету, — жалобно говорит Надя, без толку покрутив кран. — Рано утром была, наверно, а мы проспали…
— И правильно сделали. Где ведро? Где ближайшая колонка?
