— Давай смелее, — потребовал Чекин. — Проверено уже… Марш-марш!
Потом сообразил, что на узкой тропе, по которой сейчас пойдут, немцу не удержать равновесия, и разрешил ему опустить руки, допустив, таким образом, вторую ошибку.
Вилли Земпер приободрился. Он понял, что русский делает одну оплошность за другой, и неторопливо, обстоятельно, как привык делать все, стал искать выход из создавшегося положения. Баварец верил, что справится с врагом. Это вопрос времени, но и затягивать нельзя, пока не отошли они еще далеко. Незаметно Земпер принялся убавлять расстояние между собой и конвоиром. Он старательно спотыкался, изображая, будто ходьба по упругой, пропитанной водой тропинке стоит ему труда. Земпер даже дважды упал, постаравшись сделать это вполне натурально.
Все эти фокусы ландзера Степан Чекин принял за чистую монету. Ему и в голову не пришло, что тот может валять дурака, подлавливать его на какой-либо оплошности. Он даже с изрядной долей презрения подумал о слабой выносливости хваленых немецких солдат, потом отнес неловкость пленника за счет естественного страха за грядущую судьбу и успокоился. Такая раскладка соответствовала расхожему психологическому стереотипу, который с помощью прессы стойко утвердился в сознании Степана: пленный немец всегда растерян, напуган, повторяет «Гитлер капут» и божится, что он из бывших социал-демократов. Так, по крайней мере, изображал дело автор сочинений о немыслимых приключениях наших разведчиков в немецком тылу, которые из номера в номер публиковались в волховской «Фронтовой правде» за подписью некоего А. Чаковского.
А Земпер дождался, когда Степан Чекин совершил третью ошибку. Чтобы заставить якобы изнемогавшего от усталости пленного двигаться быстрее, он ткнул его стволом карабина в спину. Немец только и ждал этого. Он резко повернулся и с силой ударил рукой по стволу. Опешивший Чекин не удержал карабин в руках, и тот плюхнулся в бурую болотную жижу.
Однако Земперу радоваться удаче не пришлось. От резкого движения он потерял равновесие, судорожно замахал руками, пытаясь удержаться на неустойчивой тропинке, но сделать этого не сумел и рухнул в болото.
Но и Чекин не удержался. Левая нога его соскользнула с тропинки. На плече его висели тяжелые автоматы, они потянули его в сторону, и Степан упал в болото вслед за баварцем. Как всегда бывает в подобных случаях, принялись барахтаться, только усугубляя незавидное положение. А когда выбились из сил и затихли, оказалось, что трясина засосала обоих по грудь.
Вилли Земпер был ближе к тропинке, но более тяжелый, он и погрузился глубже. Степан Чекин оказался за спиной немца и немного подальше, чем тот, от тропинки. Сержант приказал себе успокоиться и осмотрелся. Неподалеку росла кривая осина. Одна из ее ветвей тянулась над поверхностью болота, в котором барахтались двое, но дотянуться до нее не могли ни тот, ни другой.
Земпер выругался. Он еще не верил в погибель, ибо продолжал надеяться на счастливый случай, он еще придет, не может вот так все и закончиться в этом вонючем свинском болоте.
А Степан Чекин вдруг понял, что у него осталась единственная возможность спастись. Он видел, что немца засосало покрепче, а ему, Степану, можно еще до него дотянуться. Сначала до немца, а потом… Сержант выбросил вперед правую руку и почувствовал: кончиками пальцев он коснулся плеча снайпера. Еще, еще немного! Он дернулся, пытаясь выскочить из трясины, и цепко ухватился за погон на правом плече врага. «Только бы не оторвался!» — со страхом подумал Чекин.
Переведя дух, стал понемногу подтягиваться к погружавшемуся баварцу. Тот чувствовал, как русский ухватил его за плечо, но увидеть его не мог, не был в состоянии и повернуться: болото цепко держало тело в смертельных объятиях.
А Чекин осторожно подтягивался, стараясь не делать резких рывков и движений, от которых быстро таяли силы. Он чувствовал, как сокращается расстояние между ним и осиновой веткой, хотя до нее еще было неблизко.
Вилли же перестал бороться за жизнь. Он понял, что случай не придет, и не в его, Земпера, силах что-либо изменить. Веривший — в бога и фюрера, солдат в последнюю минуту не вспомнил ни того, ни другого. Он думал о родной Баварии, о Магде, которая, конечно же, справится с малышом его покойного друга, вынянчит и того, кто непременно у нее родится и станет хозяином здешней земли. Иначе не было никакого смысла в том, что сейчас происходит. И уверенность солдата в справедливости происходящего помогла скрасить последние жуткие минуты его жизни.
Когда Степан подтянулся к погружающемуся Земперу так, что смог и второй рукой ухватиться за его плечо, он принялся вытягивать себя из трясины, опираясь на баварца, который стал теперь под его тяжестью погружаться еще быстрее.
Он еще пытался выпрастывать из хлюпающей жижи руки, но движения их становились все медленнее и, наконец, совсем прекратились. Зловонная жидкость подступила к подбородку, потом полилась в рот. Вилли закашлялся, захрипел, дернулся, будто хотел сбросить щуплого ивана, оседлавшего его в последнем прыжке к жизни. Но тот уже опирался обеими руками о плечи баварца, не оставляя последнему ни единого шанса. Тело погрузившегося в болото Земпера стало той опорой, которая позволила Чекину дотянуться до спасительной ветки.
Вилли Земпер умер не от удушья. У него разорвалось сердце от горькой мысли, что ему никогда не увидеть собственного сына. А обессиленный Степан Чекин, так до конца и не осознавший, что побывал на том свете, лежал поперек ненадежной тропинки и старался вспомнить, где он встречал человека, так похожего на этого немца. Ему и в голову не пришло, что виделись они зимою в погребе с картошкой.
— Всех, кто способен держать оружие в руках, — в ружье! — сказал Зуев. — Каждый снаряд — в цель! Каждый грамм продовольствия — на учет и под строгий контроль! Мы должны постоянно помнить, товарищи, что в Ленинграде сейчас умирают тысячи детей, женщин и стариков. Они ждут, когда мы придем к ним на помощь… Надо ли говорить, какую свору фашистов удерживаем мы здесь, в этих болотах? Не будь Второй ударной армии, они бы всем скопом навалились на беззащитный Ленинград. Держаться, держаться и еще раз держаться!
Дивизионный комиссар, характеризуя положение, сказал собравшимся на расширенное заседание Военного совета армии командирам и комиссарам частей, что с первых дней апреля контратаки противника значительно ослабли, немцы не пытаются больше закрыть коридор. К сожалению, и у нас нет сил расширять его. Более или менее сносной стала обстановка по тем оперативным направлениям, где еще недавно наступала 2-я ударная. Только вот в районе дороги к Мясному Бору артиллерийский обстрел, бомбовые удары по колоннам машин, гужевому транспорту, даже отдельным людям почти не прекращаются.
— Но дорога все-таки действует, — рубанул рукой Иван Васильевич, — хотя полностью обеспечить армию не в состоянии. Поэтому Военный совет, рассмотрев перспективы и возможности, вынес решение: начать строительство узкоколейной железной дороги. Начальником строительства утвержден майор Марков, начальником штаба старший лейтенант Байдаков. Дорогу построить в две недели!
Собравшиеся невольно ахнули. Срок был фантастический. Комиссар Зуев выдержал паузу, обвел всех грустными, выразительными глазами и тихо сказал:
— Иначе армия погибнет от голода.
Калашников, замначальника политуправления фронта, прибывший в Малую Вишеру только вчера, посмотрел на генерала Власова, который безучастно слушал дивизионного комиссара. Они оба были здесь представителями фронта. Константин Федорович, недавно еще сугубо штатский человек, оказавшийся вдруг на генеральской должности, чувствовал себя неуютно. Потому он и смотрел пристально на Власова, как бы просил его сказать веское слово.
Но Андрей Андреевич молчал. А когда поймал взгляд Калашникова, лишь пожал плечами. Командующий армией тоже не произнес ни слова. Заседание вел Зуев, и это никого не удивляло: Иван Васильевич на равных с Клыковым отвечал за судьбу армии. К тому же присутствующие знали, что Николай Кузьмич серьезно болен и держится из последних сил.
«Вид у командарма, действительно, неважнецкий, — подумал Калашников. — Никак нельзя ему здесь оставаться…» Он, собственно, и приехал в армию, чтобы убедиться в этом. Вчера его пригласил к себе Запорожец и дал срочное поручение.
— Задание есть, — сказал Александр Иванович, — к Зуеву надо съездить… Сегодня в ночь и давайте. Посмотрите сами на командарма. Сильно занедужил Клыков, но упирается, не хочет в госпиталь. Похвальное, конечно, стремление остаться на передовой, но больной командарм — это непорядок. Товарищ Сталин об этом узнал, звонил нашему комфронта… Поговорите с Зуевым, с командармом. Если болен, передайте: сам товарищ Сталин приказывает Клыкову временно сдать армию.
