XVI
Второй взвод очутился слишком близко от русских. Теперь, лишившись танкового заслона, они беззащитны. Командир взвода, обер-лейтенант Роске, истошно кричит. Даже в грохоте взрывов и беспорядочной трескотне винтовочной и пулеметной стрельбы его жесткий, оловянный голос хорошо слышен:
– Вперед! Вперед! В атаку, мать вашу!
Он пытается поднять своих подчиненных. Но никто даже головы не может поднять. И это понятно: приподняться хотя бы на сантиметр – все равно, что покончить с собой. Вот еще одного из солдат настигают рыскающие низко-низко над землей пули. Он вскрикивает, и его тут же разворачивает на бок. Тут же, одна за другой, две пули всаживаются в уже мертвое тело солдата. Остальные от этого начинают орудовать лопатками еще быстрее. У кого-то их нет, и они, как безумные, ломая ногти, горстями выскребывают мерзлую землю.
– Вперед, мать вашу!.. – заходится в крике взводный Роске. – А ну, подымайте свои тощие задницы!
Неожиданно обер-лейтенант вскакивает на ноги и подбегает к ближайшему от него солдату. В руке у него «вальтер».
– Встать! Встать, я сказал! – кричит он, склонившись над лежащим. Тот, сжав голову руками, будто не слышит. Обер-лейтенант с размаху бьет его сапогом по ребрам, потом еще раз. Стрелок корчится и извивается на земле, пытаясь заслониться от ударов, но даже не предпринимает попытки подняться. Пулемет русских заходится от скорострельности. Пули роем свистят вокруг офицера, но каким-то чудом все летят мимо. Русских наверняка подводит спешка. Цель на блюдечке и кажется такой уязвимой!
– Трусливая тварь! – как одержимый, кричит Роске и стреляет в распластанного на земле солдата. Он подбегает к следующему. Тот белый, как смерть, становится на четвереньки. Следом поднимаются и другие. Слишком страшен вид их обезумевшего командира.
Роске, размахивая своим «вальтером», бежит прямо на пулемет, по пути пиная сапогом своих замешкавшихся подчиненных. Очередь пересекает его грудь наискось, будто наградная лента. Сразу несколько пуль входят в него почти одновременно. Сила их удара такова, что тело обер-лейтенанта отбрасывает назад, будто взрывной волной. Он падает на спину, навзничь, и никто из его солдат не бросается к своему командиру. Второй взвод, вернее, то, что от него остается, снова припадает к спасительной земле. Попытка атаки захлебнулась в крови.
Стрелки предпринимали судорожные попытки окопаться. Земля здесь, несмотря на декабрьскую стужу, оказалась податливой. Отто сразу почувствовал это, часто-часто выгребая лопаткой землю из-под своего живота. Такие вещи он улавливал сразу, стоило разок всадить лопатку в тело земли. В ухоженной, отдыхающей от сельхозработ пашне, даже смерзшейся от зимней стужи, окоп смастерить на порядок легче.
Шульц тщетно пытается повторить попытку погибшего Роске. Никто из солдат не спешит подниматься в атаку. Тем временем русские всерьез берутся за ушедшие вперед немецкие танки. Они уже пересекли линию вражеской обороны и сделали это без особого труда. Немецкие танкисты были увлечены погоней за отступающими машинами противника и не сбавляли скорости. Как только они пересекли траншеи, сзади на них посыпались гранаты и бутылки с зажигательной смесью.
Две машины загорелись сразу. Еще с пылающей броней, продолжали наступать в глубь захваченных русскими позиций. Русские выскакивали из траншей неожиданно, как чертики из табакерки. Вот один появился с трофейным «фаустпатроном» наперевес. Он выпустил гранату почти в упор, всадив ее под самый затылок башни. Танк продолжал двигаться вперед, но из щелей густо задымило. Пройдя еще несколько метров, машина остановилась и замерла. Это был настоящий разгром танкового взвода.
– Вперед, все в атаку!
Отто сразу узнал истошный крик гауптмана. Ротный, стреляя в воздух, пытался поднять на ноги своих стрелков. Слева заработал пулемет Адлера. Он попытался перехватить внимание вражеского пулемета. На несколько секунд это ему удалось. Почти все, за исключением остатков второго взвода, бросились вперед.
Русские встретили наступающих беспорядочной стрельбой из винтовок и автоматов. За их спинами горели немецкие танки. Черный, непроглядный дым стелился низко над землей. Ветер гнал его прямо на наступавших. Из-за это ничего не было видно, что только усиливало неразбериху, которую криком тщетно пытались ликвидировать унтеры. В этом несмолкающем оре, сдобренном грохотом боя, приказы командиров отделений разобрать было невозможно.
Отто, сквозь свист пуль бежавший вместе с остальными, полагался только на интуицию, инстинктивно следуя стадному чувству – не отставать и не вырываться вперед. Хотя все его существо стремилось только к одному: упасть на землю и зарыться как можно глубже в ее податливые, холодные складки.
Вдруг свинцовый шквал со стороны русских усилился. Как будто вдруг хлынул стальной ливень, резко сменив моросящий теплый дождик. Оттуда, из-за дымовой завесы, накатывала стена нараставшего гула. Что это? Тревожное ощущение заполнило все существо Хагена. Он растерянно оглянулся. Эта тревога переросла в животный страх, совладать с которым становилось почти невозможно.
Разгадка явилась молниеносно. Сноп огня и расплавленной земли вырос в нескольких метрах позади Отто, сбив с ног нескольких бегущих. Еще несколько взрывов сотрясли землю, расшвыряв наступавших. Тут же порыв ветра разметал дымную пелену. Танки русских развернулись и наступали теперь прямо на них. Они почти в упор расстреливали уцелевших от гранат немецких «панцырей». Тем деваться было некуда. Как будто окончательно захлопнулась ловушка, в которую их заманили.
Пока башенные орудия русских вели беспощадную охоту за танками противника, их танковые пулеметы взялись за стрелковую роту. Этот огонь по плотности намного превосходил очереди пулеметных точек. Но рота Шеффера, словно перейдя рубикон страха, движимая нарастающей злобой, неумолимо бежала вперед.
Воодушевленные контрнаступлением своих танкистов, русские полезли из окопов, прямо на набегавших стрелков. Кто знает, может быть, газ злобы, которым во всю грудь дышали сходившиеся в лобовой рукопашной схватке, подобно иприту, был способен заполнять все отведенное ему пространство. Он круто смешался с дымом и гарью пылавшей брони и пороховыми газами, ударял в глаза и ноздри тем, кто готовился сцепиться не на жизнь, а на смерть на этой ухоженной земле в окрестностях Будапешта.
Истошные крики вражеских командиров подстегивали набегавших из дымовой завесы.
– Элоре! Элоре![1] – разносилось вокруг. Офицер, кричавший это, двигался за спинами своих подчиненных. Перекошенные злобой лица приближались. До них оставалось не больше десятка метров.
– Мегвертек ёкет![2] – зычным басом гаркнул огромный черноволосый детина в надвинутой на затылок кепке.
«Черт…» – в замешательстве Отто даже замедлил шаг. Бежавшие на них с горящими от ненависти глазами не были русскими. И эти выкрики на тарабарском языке… И форма с фашистскими орлами на рукавах… Да это же союзники-венгры!
Это замешательство охватило не только Хагена. Многие из стрелков сообразили, что врукопашную на них идут венгры. Но это только добавило растерянности.
– Эй, это же мадьяры! Эй, союзники!.. – остановившись, закричал старший стрелок Циглер из их взвода. Но вместо объятий надвигавшийся на него здоровяк выхватил из-за пазухи саперную лопатку. На бегу он размахнулся ею, как топором, с ясным намерением всадить ее в череп Циглера.
Старший стрелок выказал недюженную реакцию. Вмиг избавившись от растерянно-столбнячного состояния, он сделал шаг в сторону. Одновременно стволом карабина он перехватил траекторию движения приготовленного для него страшного удара. Мадьяру было тяжело побороть инерцию своего большого и грузного тела. Это и спасло Циглера. Он оказался у здоровяка за спиной и, не раздумывая, вскинув карабин, выстрелил тому в мясистый затылок.
С зажатой в руке лопаткой и развороченным от вышедших наружу пороховых газов лбом мадьяр рухнул на землю. Это словно послужило сигналом для остальных, отмашкой для начала схватки.
Поначалу венгры использовали растерянность немецких стрелков в свою пользу. Сближаясь, они тут же стреляли в своих бывших союзников. И оружие у них было сплошь немецкое.
– Бей гадов! Это предатели! – как безумный, закричал Циглер и ринулся на ближайшего мадьяра. Тот, навалившись на молодого стрелка, душил его намертво прижав к земле. Карабин К-98 сработал в руках Циглера, как копье, наконечником которого была голова кувалды. Приклад со всей силы опустился на темечко мадьяра, и голова его лопнула, как арбуз. Венгр тут же испустил дух и повалился на своего полузадушенного противника.
Крик Циглера подействовал на всех отрезвляюще. Волна ненависти захлестнула взвод с двойной силой и бросила его на врага. Не может быть! Неужели теперь эти бывшие союзнички бились на стороне русских? Они даже форму не успели сменить. Тогда их надо растереть по их собственной мадьярской земле, накормить этой самой землей досыта.
