Мы натянули на предателя мешок и положили в кузов газогенератора, между бочками и ящиками с порожними бутылками.
Я хотел было сесть рядом с Леней, но он категорически запретил:
— Если вы сядете, я никуда не поеду. Не беспокойтесь, я сам с ним справлюсь.
Я вернулся в комнату. Спустя несколько минут пришла Надя.
— Куда это мой Леня подался? Я встретила его машину, кричу: «Ты скоро?», а он только рукой махнул и поддал газу.
— Скоро приедет…
— Будете ужинать?..
— Спасибо, что-то не хочется. Вернется Леня — тогда поужинаем вместе.
Я прилег на диван и погрузился в размышления. Посполитак со Ступиком, а теперь и Царенко подтвердили, что Иванов не продался немцам и неспособен на подлость. Так, может, завтра пойти на свидание с ним? А может, Царенко нарочно сказал так, чтобы мы поверили Иванову, установили с ним контакт и попали в засаду. Нет, вряд ли этот предатель врал. Не в его интересах было нас обманывать. Подобного сорта людишки — отчаянные трусы, достаточно им почуять малейшую опасность, и они ради спасения своей шкуры выдадут все, что знают.
Значит, Иванов честный человек, и мы не ошиблись в своем выборе. Нужно как можно скорее встретиться с ним, переговорить и привлечь к активной подпольной работе. Нужно! Но ведь я должен ожидать дополнительного распоряжения от Кузнецова! Николай Иванович, Николай Иванович! Что ж ты молчишь? Как бы мне нужно было сейчас встретиться с тобой, посоветоваться, что делать дальше! Пойми: я не могу сидеть без дела. Это не по мне. Я обязан идти к людям, встречаться с нашими товарищами, обязан быть вместе с тобой, с Колей Струтинским, Мишей Шевчуком…
Но разве я не с ними? Разве я оторван от борьбы? Разве здесь, в Здолбунове, сидя в квартире Клименко, я не связан с подпольем и отрядом? Да, конечно, связан. И дело, которое я делаю, нужное дело. Так нечего укорять себя. Должно быть, это оттого, что Кузнецов не подает о себе вестей. Интересно, где он теперь и чем занимается?
А в это самое время обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт был в Здолбунове, на квартире у заместителя военного коменданта железнодорожного узла, майора инженерных войск Курта Иоганна Вайнера.
Встретились они совершенно случайно. Майор Вайнер был приятно удивлен, когда отворилась дверь его кабинета и в ней появилась стройная фигура обер-лейтенанта.
— Боже мой, кого я вижу! — расплылся он в радостной улыбке, вскочил с кресла и, выбежав из-за стола, протянул обе руки навстречу посетителю. — Какими судьбами? Какими путями?
Они обнялись как старые друзья, хотя виделись до того всего лишь однажды, и притом в шумной компании.
— Наконец, Пауль, я смогу отвести душу с культурным и порядочным человеком, — начал Вайнер, — а то здесь одни хамы. — Он скорчил брезгливую мину. — Не с кем даже поговорить. Ты надолго к нам?
Кузнецов не ожидал такого панибратства, не рассчитывал, что его появление вызовет такую радость у «дегустатора оружия». «Очевидно, — подумал он, — вам, майор, опротивело торчать здесь, не о такой карьере мечтали вы, когда рвались на Восток. Что ж, меня это вполне устраивает». И в таком же панибратском тоне он проговорил:
— Разве мог я миновать этот кабинет, когда узнал случайно, что мой приятель Курт скучает в здолбуновской комендатуре? Был я здесь по делам на цементном заводе. Представляешь себе, мне, вчерашнему фронтовику, приходится заниматься цементом! Уже совсем превратился в штабную крысу… Пришел на вокзал — до поезда времени много. Дай, думаю, зайду…
— И ты считаешь, что я тебя так скоро отпущу? — завопил Вайнер и, не дожидаясь ответа, добавил: — Сегодня ты мой пленный. Все равно сегодня в свой штаб ты уже не попадешь. Пойдем ко мне. Увидишь, в каком дворце живет инженер Вайнер. Переночуешь, а завтра утром я устрою тебе специальный экспресс Здолбунов — Ровно. Начальник станции никогда не откажет отправить моего друга на служебной дрезине.
Пауль Зиберт не сразу соглашается с предложением майора.
Он непременно должен сегодня же вернуться в Ровно, ему вечером предстоит важная встреча… Но майор Вайнер настаивает на своем, умоляет, чуть ли не плачет. И Пауль Зиберт соглашается, он жертвует встречей, хотя от нее многое зависело, жертвует ради друга, который своей сердечностью и радушием растрогал его до слез.
Я не был свидетелем этой сцены. Но когда впоследствии Кузнецов во всех подробностях, как подлинный артист, разыграл ее передо мной, изображая то обер-лейтенанта Зиберта, то майора Вайнера, я с неподдельным восхищением смотрел на него, гордясь, что мне выпало счастье встретить такого учителя и друга.
И трезвый майор Вайнер не отличался молчаливостью. Что же сказать о нем после нескольких стопок крепчайшего венгерского коньяка да еще трех-четырех бокалов французского шампанского? Его словно прорвало. Опять изложил свою родословную: вспомнил родителей, бедную, обиженную природой сестру Карлу, вспомнил и то, как стал инженером фирмы «Золинген» и как приобрел славу «дегустатора оружия». Не обошел разговорчивый майор и стычки с партизанами, во время которой он проявил образец подлинной неустрашимости и героизма. И после всех этих заслуг перед фюрером и фатерляндом его («О, какая несправедливость! Какая несправедливость!») запихивают в эту дыру.
— За что, я спрашиваю, за что такая немилость ко мне? — жалобно восклицал он.
И Зиберт ему сочувствует. Да, майор Вайнер заслуживает гораздо большего. Такие, как он, составляют гордость арийской расы, и место им не здесь, а там, где решается будущее великой Германии. Он, Зиберт, это давно уже понял, еще при их первой встрече на квартире фрейлейн Лисовской. И по возвращении в Ровно — в этом майор может не сомневаться — обер-лейтенант Зиберт пустит в ход все свои связи с влиятельными людьми, чтобы выхлопотать своему другу должность, которая открыла бы широкий простор для проявления всех его блестящих способностей.
Как бы мимоходом Кузнецов начал расспрашивать Вайнера о местных делах. Майора не нужно было тянуть за язык. Он сказал, что в городе, слава богу, спокойно, на станции тоже не было пока никаких эксцессов, и если где-нибудь на линии случаются неприятности, то нечего искать следов в Здолбунове.
Кузнецов делал вид, что внимательно слушает, а сам глядел на зажигалку, лежавшую перед ним на столе.
Как же она попала к майору? Вайнер еще в комендатуре похвастался ею, предложив Зиберту закурить. Но сразу же после встречи Пауль не хотел особенно расспрашивать о ней, он только осмотрел ее, несколько раз в знак восхищения покачал головой и вернул хозяину. Зато теперь настал подходящий момент вернуться к ней.
Зиберт берет в руки зажигалку, нажимает сбоку. Отскакивает крышка, звучит мелодия вальса, колеблется в воздухе язычок голубого пламени.
— Так ты говоришь: тебе привезли ее из Вены? — вопросительно взглянул он на Вайнера. — А знаешь, точь-в-точь такую же зажигалку я видел у одного знакомого гауптмана. И даже буквы эти — «Б. Я.» — были на ней выгравированы. Бременштальф Якоб. Это — его монограмма. Дней десять назад парня направили на Восток, куда-то в район Курска. Так, может, это он сделал тебе такой подарок?
— Как ты сказал: дней десять назад на Восток? Ну и раззява же твой знакомый гауптман, — с хохотом проговорил Вайнер. — Ты знаешь, он потерял ее у нас на перроне.
— А ты нашел?
— Ну, не я. Тут у нас один белобрысый русский — Иванов, служит бригадиром уборщиков. Он и подобрал зажигалку твоего Бременштальфа.
— И принес ее тебе?
— Дожидайся от них, пока принесут. Неделю назад захожу в общежитие бангофжандармерии. Открываю дверь комнаты, где живет Иванов. А он босой моет пол. Увидел меня и как ужаленный подскочил к столу и прикрыл рукой какой-то блестящий предмет. «Что там у тебя?» — спрашиваю. А он молчит. Я еще раз. «Ничего», — отвечает. «Как это ничего?» — говорю, подхожу и поднимаю его руку. А под нею — эта зажигалка. «Нашел», — говорит. «Врешь, украл». — «Ей-богу, нашел на перроне». — «Не ври, — говорю, — ты украл ее у немецкого офицера и за это будешь отвечать. Давай ее сюда. И если кто-нибудь спросит, не находил ли зажигалки, скажешь, что нет». Так эта оригинальная штучка попала ко мне. Ба, да я забыл показать тебе мою коллекцию.
Он вытащил из-под кровати саквояж, раскрыл его и высыпал на стол целую гору всевозможных зажигалок, медальонов, перстней, браслетов, ножиков, авторучек, монет и прочих вещей, каждая из которых имела свою, необычайную историю.. Кузнецову уже наскучило слушать, а Вайнер все говорил и говорил, пил и снова говорил.
Наконец, совершенно опьянев, он заснул прямо в кресле, и обер-лейтенанту Зиберту пришлось изрядно повозиться, пока он раздел его и уложил в постель.
Сам Кузнецов лег на диване. В голове немного шумело, но он не был пьян, потому что пил мало, а больше подливал и подливал разговорчивому майору. Эх, майор, майор! Говоришь, в городе спокойно, а сам, когда Кузнецов предложил открыть окно или форточку, проветрить комнату, замахал на него руками. А как старательно проверял засовы на ставнях!..
