— А как братья?
— Дома остались только Олекса да Трофим. Мосея забрали в Неметчину. Иван, только началась война, пошел на фронт… Ты наведался бы…
— Пока что не могу, Иван. Очень хочется, но не могу… Так уж обстоятельства сложились…
Обстоятельства… Что ни говорите, а мне последние дни не везло. Казалось бы, все наладилось с Ивановым, а тут на тебе: неожиданная встреча с Вайнером смешала все карты. А теперь это приключение…
А может, не так уж все плохо складывается? Может, не окажись среди караульных этого моего земляка, попал бы я в бангофжандармерию? Там моим выдумкам насчет ночных прогулок с девочками не поверили бы… Еще и обыскали бы, а тогда…
Нет, пожалуй, хорошо, что встретился Иван. И ничего, что он ведет меня к себе в общежитие, где дежурит Ступик. Этих хлопцев я хорошо знаю. В школе между нами никаких «конфликтов» никогда не было, так что можно не беспокоиться: худого они мне ничего не сделают. Но что сказать им о себе? Пойти на откровенность? Ведь они служат в немецкой железнодорожной охране, день и ночь ходят с оружием по путям, выполняя приказы оккупантов.
День и ночь по путям… Да это же прекрасно! А что, если эти охранители железнодорожных объектов станут нашими помощниками? Может, попробовать? Все равно хлопцы догадываются, что у меня в Здолбунове какие-то тайные дела. Открыться им? Предложить сотрудничать с нами?
Передо мной возникло лицо командира. Что бы вы посоветовали мне, Дмитрий Николаевич? Слышу, как он отвечает: «Думай сам, парень, смотри по обстоятельствам. Если уверен в успехе — действуй. Если нет, то не стоит рисковать».
«А вы, Александр Александрович?» Лукин задумывается. Как всегда в подобных случаях, он взвешивает все «за» и «против». Я улавливаю ход его мыслей. «Что, если, — обращается он ко мне, — через этих ребят дойдет до твоего села весть о тебе? Мол, ты жив, здоров и скрываешься под чужим именем. Да еще в родные места не решаешься наведаться. Родителям радость будет, что ты не погиб. А вообще… Вообще может выйти плохо. Пойми, это хорошо, что для всех твоих земляков Микола Гнидюк погиб. Нам нужен коммерсант Ян Богинский. Если же воскреснет Микола Гнидюк, навсегда исчезнет Ян Богинский. И Миколе Гнидюку придется прописаться на постоянное жительство в лесу…»
И Николая Ивановича вижу перед собой. «Попробуй, — советует он мне. — Ведь они друзья твоего детства. А то, что служат у немцев… Так Иванов тоже служит… Попробуй…»
— Ну, чего ж ты стоишь? — прервал мои размышления голос Ивана. — Пошли к нам. Посидим в тепле. Может, и чарка найдется… Расскажешь о своих похождениях, как стал католиком…
— Но мне нужно устроиться на ночлег.
— Не беспокойся, с нами не пропадешь. Заночуешь у нас. Я уж, так и быть, отдам тебе свою койку…
— Ну что ж, пошли.
Минут через десять я сидел в просторной, чисто прибранной комнате моих земляков. А еще через несколько минут меня обнимал Иван Ступик. Он до того растрогался при виде меня, что чуть не заплакал.
Ребята проворно зажарили яичницу, нарезали сала, вскипятили чай и, что меня больше всего тронуло, положили на стол большую ковригу домашнего ржаного хлеба, испеченного на капустных листьях. Нашлось у них кое-что для придания аппетита. Но когда дошло до этого, я вытащил из своего портфеля бутылку «монопольки». Это произвело на ребят большое впечатление, потому что на ту пору «монополька» считалась великой роскошью.
Мы сели за стол. Поначалу разговор не клеился. Я всячески старался избежать прямых ответов на вопросы и увидел, что собеседники ждут от меня откровенности. Нет, они не маскируются передо мной, не играют в сердечность, а высказывают свои подлинные чувства. Может быть, впервые за много месяцев пребывания в Здолбунове они встретили человека, которому можно довериться? И какой важной для их судьбы может стать эта встреча! А я? Как мне быть?
И я заговорил:
— Прежде всего я должен вас предостеречь: если кто-нибудь проведает о нашей встрече, о том, что мы сидели вместе за столом, пили, ели, беседовали, — может быть плохо и вам и мне. Даже если вы расскажете кому-нибудь из-моих родных или лучших друзей. У слуха, вы сами знаете, быстрые крылья. И заверяю вас, немцы не посмотрят, что вы служите им, охраняете железную дорогу. И даже если вам вздумается меня выдать…
— Оставь, Микола, — перебил меня Посполитак. — Как только у тебя язык поворачивается — такое говорить! Чтоб мы тебя выдали… Да мы… И можешь нас не предупреждать. Мы хорошо понимаем, что и кому можно говорить. Будь с нами откровенен, как с родными братьями.
— Не всегда можно обо всем рассказать даже родному брату. И тут не в доверии дело. Просто бывают вещи, о которых лучше молчать. Но поскольку судьба свела нас здесь, в Здолбунове, да еще при таких обстоятельствах, я решил быть с вами вполне откровенным. Я — советский партизан.
Замолчал, смотрю, какое впечатление произвели на хлопцев мои слова. Они молчат, в глаза мне смотрят, ждут, что еще я скажу.
— Да, советский партизан. И в моем портфеле не только бутылки с «монополькой», а еще кое-что. Вот поглядите.
И я положил на стол противотанковую гранату.
— Это что такое? — спросил Ступик.
— Это такая игрушка, от которой даже танки рвутся вдребезги, — пояснил я.
— Правду говорили, что у Советов хорошее оружие, — проговорил Посполитак, осторожно потрогав пальцами ручку гранаты.
— Должно быть, потому немцы два года ничего не могут с ними поделать, — добавил Ступик.
— Так вот, слушайте дальше. Очень хорошо, что я вас встретил. Я знал, что вы тут служите, и собирался зайти к вам, но, сами понимаете, мне это не так-то легко сделать. Но повторяю: о вас мне хорошо известно…
И чтобы окончательно убедить ребят в том, что я хорошо знаком со всеми делами на железнодорожном узле, я сказал:
— У вас на станции комендантом полковник, который часто болеет. Сейчас он в отпуске. Его заменяет майор Вайнер. Говорят, большая сволочь…
— Не так сволочь, как хабарник, — перебил меня Посполитак, — тянет, с кого что может. Мы ему непосредственно не подчинены, но он часто заглядывает в общежитие, ищет поживы.
— Да Вайнера я не боюсь, — продолжал я. — Тут, на станции, есть один очень несимпатичный тип — бригадир уборщиков, какой-то Иванов. Это такая подозрительная личность, что я даже боюсь показываться ему на глаза…
— Ты смотри, он, оказывается, многих знает, — удивленно проговорил Ступик. — А мы тут служим, и, кажется, вроде бы все спокойно.
— Кто тебе сказал, что спокойно? — вмешался Посполитак. — Не слышал ты, что ли, как летят под откос поезда? А недавно сгорел целый состав цистерн с бензином. И говорят, что мину все-таки прицепил кто-то здесь, в Здолбунове…
— Все это, хлопцы, делают наши люди, они повсюду: и в Шепетовке, и в Здолбунове, и в Ровно… Нам это хорошо известно. И о вас мы знаем.
— Да мы уж видим, что ты обо всем знаешь: и про Вайнера, и про Иванова, — заметил Посполитак.
— Только, Микола, я с твоей думкой насчет Иванова не согласен, — перебил своего товарища Ступик. — Тебе нечего его бояться. Он хоть и нелюдимый какой-то, но, мне сдается, очень порядочный. И кто знает, что он о немцах думает. А кого нужно бояться, так это Царенко…
— Ивана Царенко? — переспросил я.
— Да, его. А ты что — эту собаку знаешь?
— Конечно, знаю. Что он делает теперь?
— Служит у нас в охране начальником смены. Правда, мы в другой смене, но слышали о нем много. Сказывают, он был в партизанах, сбежал оттуда и принес оружие, много денег.
Этого известия я не ожидал. Вот уж с кем не хотел бы я встретиться в Здолбунове, так это с Иваном Царенко! Уж он не упустил бы случая — выдать меня гитлеровцам, лишний раз продемонстрировать свою преданность фашистам!
— А он тоже в этом общежитии живет?
— Нет. Нашел себе какую-то вдовушку…
— А насчет Иванова — не беспокойся. Уж кто-кто, а мы его знаем. Живет в нашем общежитии. Он и зла не сделает, и добра не принесет… Ну, рассказывай дальше.
— Так вот, как видите, нам все известно. Нас тут много, и мы все помогаем Красной Армии громить врагов. Недолго уже фашистам топтать нашу землю. Про Сталинград слышали?
Хлопцы утвердительно закивали головами.
— Выходит, гитлеровцам капут. Теперь уже им нечего надеяться на победу. Вот увидите: скоро они побегут отсюда так, что только пыль столбом. Сама земля под ними горит. И потому я хотел бы сегодня услышать от вас: можем ли мы, партизаны, рассчитывать на вашу помощь?
— Да мы хоть сейчас готовы, — не задумываясь, ответил Ступик. — Сделаем все, что скажешь.
— Только я глянул на твой аусвайс, — сказал Посполитак, — как меня точно кольнуло: Микола это или не Микола? Говорят, гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда. Мы согласны, и хорошо, что ты нам доверяешь. Я уж давно думал бросать эту службу. Всюду только и разговоров что о партизанах, а мы с тобой, Иван, служим фашистам. Вот и надо сегодня благодарить судьбу, что свела нас с Миколой.
