ними поблескивали «окна» – иногда вода по колено, иногда – губительная топь. В этом квадрате Шубин никогда не был, но направление знал. Предстояло углубиться в эту клоаку километра на четыре. Люди медленно передвигались в колонне по одному.
Головные Фадеев и Костромин проверяли тропу жердинами.
– Ну, чего ты в нее тыкаешь, Никита? – раздраженно бурчал коренастый круглоголовый Фадеев – бывший сотрудник милиции из шахтерского городка. – Видно же, что твердая почва!
Он отпихнул плечом товарища, шагнул и провалился по голень, успев схватиться за ближайшее дерево. Остаток пути Фадеев был задумчив и вяло огрызался на подколки товарищей.
В низинах было глухо, как в склепе, звуки извне практически не поступали. Но когда бойцы выбирались на открытую местность, они слышали канонаду. Иногда казалось, что мины и бомбы сыплются совсем рядом.
Группа прошла половину пути, когда по курсу выросла обширная топь, лишь на отдельных участках прореженная кочками. На открытых местах чернел снег. Водную гладь покрывала тонкая ледяная корка, ломающаяся от легкого прикосновения. Люди в растерянности мялись на берегу пруда. Обходной путь предстоял долгий и непредсказуемый. Угловатый, обманчиво нескладный красноармеец Руденко отобрал у Костромина шест и осторожно попробовал воду. Жердина вошла сантиметров на пятнадцать. Руденко сделал шаг, стал щупать дальше. Шест провалился почти наполовину. Боец замахал руками, Костромин бросился на выручку. Разведчика спасли, но шест утопили.
– Ну вот, остались без инструмента, – недовольно проворчал Фадеев. – Ты, Владимир Михайлович, прямо как Фома Неверующий!
– Товарищ лейтенант, обходить придется, – выдал ценную мысль Алексей Становой – осанистый, голубоглазый – из тех, по ком во все века сохли девчонки. – Понятно, что это долго, но другого выхода нет.
– Догадливый, боец! – крякнул Шубин. – Вот ты и двигай в обход! – Он кивнул подбородком. – Да Глинского с собой возьми. А вы двое, – он повернулся к Ляху и Иванчину, – идите в другую сторону. Посмотрим, кто раньше дорогу найдет.
Задержка была непростительной, разведчики потеряли больше часа на поиск обходной дороги и еще примерно столько же, чтобы обойти коварную трясину.
Солнце миновало зенит, до сумерек оставалось часа четыре, когда группа наконец вышла в нужный квадрат. Уставшие, они брели по мутной жиже, с трудом вытаскивая ноги из клейкой массы. Ветер протяжно выл в кронах искривленных деревьев, иногда донося звуки выстрелов. Разведчики замирали, тревожно вслушивались. Эти звуки могли доноситься откуда угодно. Местность пошла на подъем, под ногами уже не чавкало. Зеленел пригорок. Прямо по курсу простирались кустарниковые заросли и островки леса. Дальше снова стартовали опасные низменности.
Шубин присел на корточки и сделал знак: всем лежать. Как-то сухо стало в горле – не к добру! Он перебежал к кустарнику, махнул рукой. Люди подтянулись. Рядом присел Завадский, потянул носом.
– Что-то тут не то, товарищ майор… Запах какой-то… Кровь, металл, гниль…
Завадский работал лесником под Омском, хорошо ориентировался в лесах и имел обостренное обоняние. Глеб тоже что-то чувствовал, но хоть убей, не понимала, что. Два человека отправились в обход направо, двое – налево, остальные, рассыпавшись цепью, пошли в кусты.
Страшную находку обнаружили метров через семьдесят, на поляне. Муренич обернулся. Он был смертельно бледен. По цепи передавали: тихо, замереть! Муренич выскользнул из зарослей и пропал из виду. Было тихо. Шубин подался за ним, перелез через груду гниющих хворостин. Муренич переминался с ноги на ногу, потом вдруг бросился к ближайшему кусту – парня вырвало.
На поляне лежали мертвые тела, нашпигованные пулями. Все в советской форме, в основном командиры. Рядом с телами валялись пистолеты и самозарядные винтовки Токарева. Валялась перевернутая и простреленная рация. От этого зрелища волосы поднялись дыбом, а в горле вырос колючий ком. Очевидно, это и был пресловутый штаб 116-го полка и плюс несколько примкнувших к нему красноармейцев. Люди выбрались из болота на сухой участок – форма была оборвана, измазана грязью, – и отсюда они радировали в штаб 290-го полка, прося о помощи. Видимо, сигнал перехватили немцы, все поняли – сигнал передавали открытым текстом – и отправили группу ликвидации. Шубин присел на корточки и прикоснулся к шее светловолосого красноармейца, все еще сжимавшего винтовку. Кожа была теплой. Не пустись разведчики в обход, они бы успели! Значит, звуки выстрелов не чудились, фашисты сделали свое черное дело и ушли! Нападение было внезапным, ударили с нескольких сторон и перестреляли весь рядовой состав. Остальным, возможно, предложили сдаться, но командиры отказались от «заманчивого» предложения и продолжили отстреливаться. Двое пытались пробиться – их мертвые тела висели на упругих ветках. Один при жизни был капитаном, другой – старшим лейтенантом. Двое мужчин в возрасте покончили с собой выстрелами в головы – комполка и полковой комиссар. У обоих – майорские шпалы в петлицах.
Люди растерянно озирались, блуждали по поляне. Задание провалили. Живых не нашли. Кровь хлестала рекой, немцы стреляли даже в мертвых.
Шубин машинально пересчитал тела – вроде семнадцать. Тревожные молоточки стучали по черепу. Немцы перехватили сигнал и вычислили координаты – значит, могли догадаться, что на выручку штабистам придет специально снаряженная группа. Если время их не подгоняло, они могли расположиться неподалеку и выжидать. Сердце бешено стучало. Округа не подавала признаков жизни. Он прикладывал палец к губам и строил выразительные мины. Подчиненные поняли, сделались тише воды, ниже травы. Глеб жестикулировал: «Двое – налево, двое – направо, еще двое – прямо. Дистанция – тридцать метров. Все осмотреть и сделать выводы».
– Глинский, Иванчин – собрать документы у убитых, – шепотом приказал он. – Быстрее, нечего делать страдальческие лица! У вас две минуты!
Разведчики попятились в кустарник в ожидании, пока товарищи соберут документы. Что-то висело в воздухе такое – тягучее, беспокойное. Завадский не ошибся насчет запаха – многие уже до стрельбы имели ранения.
Бойцы вернулись. На первый взгляд все было спокойно. Нужно срочно уходить. Красноармейцы рассыпались цепью, стали пробираться через кустарник. Напряжение витало в воздухе, давило на стенки черепа.
Сзади хрустнула ветка. Глеб резко обернулся и обнаружил перед собой смертельно бледное лицо Муренича. У бойца подрагивала нижняя губа.
– Товарищ лейтенант, мы последними шли, – зашептал Муренич. – А я еще задержался на поляне – видит Бог, почувствовал что-то! За нами немцы идут!
– Ты что, боец, белены объелся? Они бы давно нас атаковали!
Но сердце предательски дрогнуло.
– Я же не слепой! – жарко шептал красноармеец. – Неужто немецкую солдатню от коряги не отличу?.. Может быть, им невыгодно в таких условиях атаковать – мы же не толпой стояли, а рассредоточились. Точно говорю, двое вылезли с другой стороны полянки, когда мы оттуда свалили. У них маскировочные сетки на касках, одеты в пятнистые комбинезоны – это
