Вот здесь княжил на воле кряжеватый дуб. За ним, в прохладушке, укрывшись от солнца и любопытного глаза, целовал-миловал её Датико…
Под этим вот грабом угощал в обед ожиной. Полную фуражку надёргал. С горкой!
За ольхой вот за этой она, светясь радостью, призналась, что у неё будет ребёнок. Первыш. И Датико в слезах с колен целовал её в живот…
Первенький и единственный. Вано…
«А знаешь, Датико, Вано у нас не промах. Ухватистый, проворливый…
Как фронт закалил, так и работает. Сноровисто бригадирствует на плантации, которую мы с тобой сажали… Не заспал и отцовское счастье. С Медико, с чудесницей жёнушкой, сказались запасливыми. Накопили полный двор ребятишек.
Семеро!
Ту ветхую плетёную пацху, куда ты ночью привёз меня на коне, давно сломали.
На её месте взметнули дворец! Приди ты сейчас, постеснялся бы в него войти. А вошёл бы – заблудился. Такой большой. В два высоких этажа, окон без счёту. Я так и не сосчитала, сколько же их… Просторный, нарядный. Расписан, как куколка. А что ты хочешь! Строили по проекту самого главного в районе архитектора!
Мы с тобой, Датико, когда сошлись, не могли расписаться…
Вано кончил четыре класса…
А внуки, думаешь, какие у нас? Тоже не могут расписаться? Как же! Все пробежали через институты-техникумы!
Нугзар, старший наш внучек, агроном. Понимаешь, самый главный агроном у нас в Лали! Отец бригадир. А сын – агроном! Шагнул дальше отца. Власть над отцом! Домину, как школа, вывел себе на самом берегу Чёрного моря…
Заира качнулась в Гали. Технолог на чайной фабрике…
Зураб заочно учится в Ростове. На экономиста. Заочно – это не значит, что он и учебники в глаза не видит. Видит! Это просто так учёба называется. Дома работает и учится. А экзамены ездит в институт сдавать.
Мадонна копит ума в Сухуме. В университете!
Русико выскочила замуж в Очамчиру. Аптекарша.
Роланд отслужил армию. Сейчас в бригаде у Вано.
Самая младшенькая, Индира, в прошлом году дожала среднюю школу. Тоже пока в бригаде у Вано. Поработает три года и на подготовительные курсы в Сухум. Настраивается на педагогический институт. Учительница будет…
Нашу с тобой, Датико, молодую жизнь и близко не поставишь с жизнью наших внуков. Жизнь у внуков безбедная, без горюшка. Гладкая, ровная, как эти чайные рядки, которые мы с тобой сажали босиком…
Ой, Дато!.. Если б ты только знал, какие мы с тобой древние…
Да что я…
Это я стала старая. Меленькая, страшненькая. Морщины, как овражки, по лицу… Отходная пора… А думала, не будет мне износу…
Старость и к камню подкрадётся. Только не к тебе… Ты ушёл на фронт молодым. Навеки молодым и остался. Приди ты сейчас, я б не знала, куда со стыда деться. Некрасивая, на всех зверей похожая…
Что вытворяет старость…
Но она и радость несёт. У нас внуки уже старше тебя того, когда ты уходил на фронт.
А! Что внуки!
Правнуки уже земелюшку обихаживают!
Видишь, всего один Вано, всего один отросточек наш уцелел. И пошли, и пошли от него веточки…
На праздник Победы съехались все – еле на карточке поместились. Семнадцать душ! Во какая наша семеюшка. Фотографироваться – меня посадили в центр. В самую в серёдку.
По левую руку Вано. По правую – пустой стул.
Это твоё, милый, место…
Рву я на наших холмиках чай и часто думаю, так ли я изжила жизнь, по всей ли правде? Знаешь, греха я за собой не вижу…
Сорок два года ношу по тебе траур. Как узнала, что ты погиб, так и надела.
Это не жалоба… Я не знаю, как это назвать… В себе носить… молчать… Говорят, старость пожинает то, что молодость посеяла. Так что я посеяла? Я тебе рассказывала… Да не всё…
Помнишь, ты увёз меня ночью…
Наутро прибежали братья мои, Трифонэ и Мамука, пытают меня: у вас всё было по согласию?
Я от чиста сердца: по согласию.
«По солгасию!», – ядовито пальнули они в один голос.
Не поверили мне мои милые братики. Не во нрав лёг им мой ответ. Им хотелось, чтоб я сказала: «Всё было против моей воли». И тогда, как требует обычай, они должны были бы убить тебя.
Правдой я не допустила крови.
И братья отреклись от меня. Запретили мне даже появляться на их похоронах.
Умер старший, Трифонэ, – Мамука не подпустил меня к гробу…
Через три месяца отошёл Мамука. В завещании он просил не пускать меня на его похороны. И меня не пустили…
Датико, милый, за что же так со мной? Мне вражьи пули кланялись, не трогали на войне. Я с гостинцами к сыночку ходила на фронт вон по занятой немцем земле – ни одна пуля не обидела меня, не посмела остановить. Так там были враги… Но здесь… Почему же так жестоко ни за что покарал меня обычай родных гор?
Разве имеет право на жизнь обычай, который разлучает брата и сестру? Который ополчается против правды сердца и любви?.. Если бы тогда, в молодости, я соврала и сказала, что ты поступил со мной против моей воли, то эта ложь приблизила бы меня к братьям, которые, сам же знаешь, с той поры только для того и должны были бы жить, чтобы убить тебя и кровью смыть с сестры позор, которого не было…
Злые, пещерные обычаи из прошлого примирают. Но всё ж кое в ком, в стариках, ещё цепляются за жизнь, чадят…
Я хочу, чтоб на земле всегда жили счастье, мир. Не за это ли ты отдал жизнь?
Да-а…
В больное, в ядерное время влетели мы, Датико…
Жуткие вести разносит по свету заокеанщина. Не знает она, что такое война.
Вчера [31] американский президент вон что ляпонул по радио – проверял звук у микрофона: «Мои соотечественники-американцы! Я рад сообщить вам, что только что подписал законодательный акт, который навсегда ставит Россию вне закона. Бомбардировка начинается через пять минут».
Позже он сказал, что всё это "не предназначается для печати". Видите, он и не собирался бомбить. Видите, шутка! Да бывает ли шутка, чтоб в ней не сидел хоть далёкий намёк на правду?"
"Жения, дорогая, не отчаивайся… Ну, киношный ковбоишка… [32] Ну, какие с киношного ковбоишки спросы?.. Удивительно, кто только и подпускает таких к микрофону?"
А больше Датико ничего не сказал.
1985
Послесловие
СКОЛЬКО ПЕРЕЖИЛИ…
Поначалу название повести Анатолия Никифоровича Санжаровского «Кавказушка», даже для «грузинской поэмы», как определил жанр сам автор, кажется несколько инфантильным. Язык – нарочитым. Теряешься в догадках: какую задачу ставит перед собой автор? Но погружаясь в текст, проникаешься настроением. На ум приходят рассказы Андрея Платонова, например «Возвращение» – капитан Иванов возвращается к жене, изменившей от безысходности, растившей двоих детей в невыносимом ожидании либо смерти мужа, либо собственной… Знаменитый платоновский язык помогает говорить о самом важном наиболее точно. По задачам и даже по пластике язык Санжаровского близок языку Платонова: в «Кавказушке» фронтовая медсестра Нина «заговорила глуховато» о тяжелораненом: «Умереть-то… Такой роскоши ему никто не подаст». Впечатление искренности, обреченной открытости героев достигается именно такими языковыми средствами.
Меткий народный юмор навевает еще одну аналогию. Вот эпизод, в котором деревенских женщин грамоте учили: «– Тихон ты Лексеич! Ну игде ты удумал разуму искать? Ой… Ты от горя за речку, а оно уже стоит на берегу!.. Да мы, бабы, умом еще когда отшиблены! Скоко пережили… Скоко горшков разбилось об наши головы? Всю умность и вышибло!» (Отточия здесь авторские.) Большинство читателей помнят архангельского писателя Бориса Шергина, работавшего в традиции северных сказов, по нескольким мультипликационным фильмам, однако его книги решены именно в стилистике такого народного языка, более богатого оттенками эмоций, чем литературный. Сколько в вышеприведенной короткой цитате горя, и сколько к нему мудрого отношения!
Большинство изданий, как водится, «отстрелялось» публикациями в юбилейную кампанию 65-летия Победы и возвратилось к обычным темам. Отрадно, что «Подвиг» не оставляет темы Великой Победы весь юбилейный год, да и в другие годы – тоже. Но помимо темы войны, и шире, темы восстановления искореженного войной и обычаями быта, безжалостного, болезненного восстановления, которое может обеспечить только цельная, не распыленная на фронте и в последующей жизни душа главной героини Жении, в «Кавказушке» звучит и еще один мотив, у некоторых вызывающий скрежет зубовный. Это момент естественного единения русских и грузин. Не России и Грузии, хотя исторически более оправданно именно это, а людей того и другого народа – такие связи прочнее трактатов и распоряжений полубезумных политиков.
Сергей ШУЛАКОВ
Абраги (грузинское) – абрек. Абреки – вероятно, от осетинского абрег – скиталец, разбойник – в прошлом у народов Северного Кавказа изгнанники из рода, ведшие скитальческую или разбойничью жизнь.
