Рано утром пришел единственный офицер из минроты соседнего 2-го батальона: за рекой появился немецкий “фердинанд”. Что делать?
Развернул в сторону “фердинанда” один из своих минометов.
Третья или четвертая мина легли неподалеку от цели. Еще два разрыва в створе — вилка! “Фердинанд” взвыл как сирена и резво ушел задом в лес.
Испугался не минометного обстрела. Толстенная броня, даже крыша 45 мм. Прямое попадание мины для него — ничто. Потом объяснили: у батальонных минометов и у “катюш” одинаковые прицелы. Тюк да тюк одиночным минометом, а потом на пристрелянной установке как ахнет “катюша”: полыхнет “фердинанд” свечкой — выскочить не успеют!
Днем немцы навалились на стрелков жестоким артиллерийским огнем, и те потекли из Коростышева. Потрясенные обстрелом люди уходили мимо нас. Шли в рост, ни на что не реагируя и ничего не боясь. Нам приказа не было, мы остались на месте. Без пехотного прикрытия, с немцами один на один. Их артиллерия еще била по окраине Коростышева, а в полутора километрах от нас, на гребне зеленого поля, появилось множество темных точек. Немецкая пехотная цепь двинулась в наступление.
В душе что-то оборвалось, стало холодно. Очень захотелось оказаться подальше отсюда. Но — глаза боятся, а руки делают. Мясоедов стрелять отказался — нет приказа от комбата. Я сo страху неправильно определил расстояние — первого разрыва не увидел. Вторая мина также — разрыва не видно.
Фрицы шли неторопливо. Но по тому, как опускались и поднимались далекие фигурки, проходя неровности поля, двигались они непрерывно. Взяло зло. Сильно подтянул прицел, и третья мина (наконец-то!) легла хоть далеко позади цепи, но увидел разрыв! И тут от мандража заторопился — они-то идут! Стал корректировать огонь не сменой цифровых делений прицела, а командами наводчику на обороты рукояток подъемного и поворотного механизмов миномета. Так быстрее!
— Вверх два оборота!.. Вправо пол-оборота!
Мины полетели на головы фрицам. Цепь остановилась. В бинокль видел, как они, услышав мину, стремглав падали и по-соседству с ними тут же вспыхивало облачко разрыва. Надо переходить на поражение, стрелять двумя мино-метами. Но если в начале пристрелки второй миномет, не стреляя, синхронно повторял все смены делений прицела, то когда, засуетившись, я перешел на неуставные команды (“два оборота... полтора оборота…”), второй потерял синхронность. Чтобы он стрелял туда же, его надо заново наводить... Времени не осталось. Немецкую цепь подняли, и она пошла перебежками, торопясь выйти из-под мин. Нельзя терять ни секунды — стрелять хотя бы одним.
Взвод вдруг заволновался и стал пропускать команды. Тут самое время класть мины с опережением, туда, куда немцы перебегают. Ювелирная, но быстрая работа, а они запаниковали. Вытащил “парабеллум” и скатился к взводу:
— Пристрелю каждого, кто проявит излишнюю нервозность.
Негромко, но дошло.
Команды подавал в голос и весело. Самому нравилось.
В горячке не сразу заметил, что Мясоедов исчез, так и не начав стрелять. Видимо, сорвался, когда фрицы пошли перебежками. От его бегства мои и заволновались. Они ведь внизу — для них все вслепую и намного страшнее. Козлов сбежал еще раньше…
Через несколько дней столкнулись с дивизионными артиллеристами. Те, узнав, кто перед ними, спросили:
— Вы, что ль, под Коростышевом по полю клали?
— Мы. А что?
— Сильно дали. Аккурат мы под вас успели отойти, — сказал артиллерист. — Всем полком матчасть вытянули.
Это — высшая награда. Ордена, при всей даже справедливости, всегда — сверху. А такой отзыв от брата-окопника — истинен…
Связной от комбата:
— Товарищ лейтенант, отход!
Послал его подальше. Взвод поддержал: всех взял азарт! Было и жутко и весело. Бьем ведь! Не вообще Красная Армия, а конкретно — мы!
На дальнем краю поля немцы выкатили какой-то агрегат. Далеко — даже в бинокль не понял, что это.
Мины сыпались по всей залегшей цепи. Наводчик вел траекторию вправо-влево. Частота огня такая, что в воздухе одновременно висело по несколько мин.
От непонятного агрегата взвились дымные стрелы под прерывистый вой и скрежет, впервые услышанные мной.
— “Ванюша!” — закричал взвод.
Шестиствольный реактивный миномет. По-окопному — “ванюша”. Над нами многоголосо прошелестело. Сзади за соснами, не очень далеко, раздался немыслимый грохот!
Немецкая цепь приподнялась и тут же получила несколько мин. Фрицы залегли. В тылу у нас опять грохот...
— По оврагу кладет! — понял взвод.
Стало весело. Немцы, разглядев на карте овраг, решили, что “Иван” стреляет оттуда — больше неоткуда! А мы — в ста метрах впереди, в расщелине, на картах не обозначенной, и пошло: “ванюша” бьет по оврагу, мы — по пехоте! Немцы перестали шевелиться. То ли расползлись, то ли мы их всех побили.
С третьей мины я подобрался к “ванюше”, и фрицы укатили установку за бугор.
— Товарищ лейтенант! Отход! — отчаянно кричал связной снизу. — Комбат приказал: немедленно бегом! Как можно швыдче!
Внезапно понял: своих — никого... Канонада издалека, а здесь самое жуткое — тишина. Мгновенно, но без суеты расчеты взяли минометы на вьюки. Едва выбежали к Тетереву, как от холма, где раньше сидела 2-я минрота, понеслись немецкие трассы. Досиделись! Оглядываясь на бегу, видел совсем рядом автоматчиков — на ходу секли нам в спины, время от времени попадая... Человеку впереди раскололо голову — мозги полетели на меня...
Мы могли бежать только прямо. Справа — река, слева — покатая гряда, поросшая кустами и прорезанная оврагами. Только вперед! Лишь бы повезло...
Убегая от смерти, мы бежали быстрее немцев. Фрицы, раззадорившись, сдуру погнались, стреляя из автоматов. Пока мы были близко, при густом огне, они попадали. Но отрыв увеличивался, и стрельба теряла смысл. У автоматов большое рассеивание, да еще на бегу. Если б фрицы ударили из “эмга”, да с высотки — положили бы многих. Пулемет у них, конечно, был, да стрелять не могли: их собственные автоматчики перекрывали сектор обстрела.
Мы влетели в лесистую лощину. Фрицы не рискнули соваться в лес. Вломившись в чащу, мы перешли на шаг и ходом-ходом, где напролом, где тропками, как можно дальше от отставшей погони. На бегу я пытался разглядеть: все ли мои выбрались?
В глухом лесу нагнали своих. По пути к нам прибились чужие потерявшиеся. Даже из соседней дивизии. Кто-то присоединялся, кто-то исчезал... Когда вышли к своему батальону, нас было не менее двадцати душ. Какая же это радость — увидеть своих! Родные серые шинели...
Мы повалились — отдышаться и покурить. Бойцам досталось: бежать с матчастью под пулями, потом из последних сил тащить ее по лесным буеракам, боясь отстать и потеряться. Первый миномет выбрался полностью. От второго — только третий номер с опорной плитой. Когда и где пропали наводчик и заряжающий?
Горстка людей, показавшаяся остатками батальона, оказалась остатками полка.
Три стрелковых батальона, две полковые батареи, спецподразделения: разведка конная и пешая, автоматчики, саперы, связисты, комендантский взвод, штаб и санчасть — и все это теперь только эти люди?!
Именно так. Вот и два майора — командир полка и начальник штаба. Как-то сразу все стало безразлично. Когда сказали, что 2-я минрота, что сидела на берегу Тетерева, накрылась, я вяло подумал: “А могли и мы”.
В дреме медленно растворялось, тяжело растаивало зеленое поле с темными фигурками немецкой пехоты.
После отхода от Коростышева полк, а с ним батальон, вернули к Житомирскому шоссе, но — немцы продолжали давить — ближе к Киеву. От опушки было видно, как вдали через поселок Кочеров идут в сторону Киева немецкие машины. У минометчиков не было мин. Минометы на повозках в обозе. Минрота превратилась в стрелковую. Мясоедов и Козлов перемену в стрелки не признали, ушли из роты — болтались без дела. Я роту бросить не мог, остался с бойцами.
Остановить немцев взялись артиллеристы. Выкатили к опушке дивизионку (76-мм дивизионная пушка).
Куда стреляли — затянуло дымом. Артиллеристы уверяли, что с десяток машин разбили. Кончились снаряды, и конная шестерка увезла пушку. Немцы поехали снова.
Перекрыть огнем не получилось, приказали: “Перекрыть штыком”.
— В Кочерове немцы-водители всю нашу дивизию одними заводными ручками погонят! — высказался комбат. — Сколько их, и сколько нас.
И указал офицерам батальона место сбора. После неудачной, — а какой она еще могла быть? — вылазки горсточка людей (вместо пятисот в строю — от силы человек тридцать) могла легко затеряться.
Батальон легко дошел до центра Кочерова. Полно немецких грузовиков, многие разбиты — молодцы артиллеристы! Оголодавшие бойцы накинулись на трофеи: консервы, шнапс, колбасу... Немцы вот-вот могли опомниться, но командиров никто не слушал, и я заорал:
