его действиях не было бравады, желания во что бы то ни стало совершить что-то умопомрачительное, «показать себя», все поручения он исполнял точно и добросовестно, как обычную работу.
Еще перед тем, как должны были явиться другие, Валя Прилуцкая привела с собой подтянутого, похожего на студента светловолосого парня и, познакомив его с Андреем (подпольная кличка Леонида Третьяка), сказала: «Этому человеку будешь приносить сводки Совинформбюро и другие сообщения из Москвы». Парень (его звали Володя Котигорошко) ответил кратко: «Хорошо». Поскольку нового подпольщика-побратима привела Валя, Третьяк сразу же проникся к нему полным доверием. Было приятно, что у них налаживается связь с другими подпольными группами. Уточнив некоторые детали будущего сотрудничества, Володя Котигорошко ушел.
Заседание открыла Валя.
— Я знаю, товарищи, что вы голодаете да и холодно здесь, — начала она тихо, и все ближе придвинулись к ней, — поэтому обойдемся без длинных выступлений. Подпольный городской комитет партии ставит перед нами первое боевое задание: уничтожить нефтебазу на Брест-Литовском шоссе. Выполнить задание поручается Сене Поддубному, Косте Павловскому и Третьяку. — Перевела взгляд на Охрименко. — Тебе, Коля, надо наладить слушание радио, организовать выпуск листовок. Для боевых групп всеми способами добывайте оружие, прячьте его малыми партиями. Указания подпольного горкома будете получать через Андрея — это подпольная кличка Лени Третьяка, а также через связных Лену Пономаренко и Лену Белиц. Какие есть вопросы?
С минуту все молчали. Первым нарушил тишину Поддубный:
— Сколько времени дается на уничтожение нефтебазы, и поступят ли конкретные указания?
Валя чуть-чуть улыбнулась. Наивные вопросы Поддубного были пропитаны духом мирного времени. Инструкцию о том, как поджигать нефтебазы, разумеется, никто не выработает, таких специалистов нет. Все годы мы учились только сооружать, а не разрушать. Что же касается сроков...
— Если сделаете это завтра, будем считать, что план перевыполнили.
Тоже по-довоенному. Невольно все сдержанно рассмеялись.
— Интересный случай произошел на весовом заводе, — снова заговорил Поддубный. — Когда на заводском дворе появился первый гитлеровский офицер и стоял, оглядывая территорию завода, со второго этажа ближнего цеха прогремел выстрел, и фашист упал мертвым. Немцы обшарили все закоулки, но нашли только винтовку.
— Ты, Сеня, мог бы присвоить себе его славу, — пошутил Павловский. — Ведь не исключено, что именно ты и воспитал его, когда работал там секретарем комитета комсомола.
Поддубный не принял шутки товарища, ответил вполне серьезно:
— Чужой славы мне не надо. Я еще заслужу свою.
В дружескую перепалку вмешалась Валя:
— Твоя шутка, Коля, неуместна. В организацию бы привлечь этого смельчака. Он сделал свое хорошее дело. Этот случай лишний раз подтвердил, что киевляне не покорились. Значит, нас много.
По-школьному поднял руку Третьяк:
— У меня просьба ко всем товарищам: не говорить моей матери, если подвернется такой случай, что я работаю в подполье. Мама об этом не знает.
— Принимается к сведению, — за всех ответила Валя и перевела взгляд на Охрименко. — Коля, а ты что скажешь?
— Мне все ясно, выпуск листовок наладим, — поеживаясь от холода, буркнул тот таким тоном, словно хотел сказать: «Пора уже кончать, и так долго засиделись».
Они сидели ровно двадцать минут.
— Итак, будем действовать, — подытожила Валя. — А сейчас... — бросила взгляд на печурку. — Леня, закипел чай? Угощу вас, друзья, кое-чем вкусненьким...
Валино лицо, что было таким напряженным, даже строгим, вдруг подобрело, потеплел взгляд, и каждый представил себе девушку не в холодном подвале, а дома; казалось, она не проводит заседание подпольной группы, а принимает гостей в день своего рождения и приглашает их к праздничному столу. Валя достала из-под верстака сумочку, взяла из нее какой-то пакетик, развернула:
— Коржики, сахарин! Попьем чайку!..
— Чудо из чудес! — прошелестел щербатым ртом Поддубный.
Третьяк уже позванивал стаканами.
С каким наслаждением они пили горячий сладкий чай! А эти темные коржики, испеченные из ячменной и ржаной муки, действительно казались им тогда очень вкусными...
Когда готовились поодиночке к выходу из подвала, Валя спросила у Третьяка:
— С твоим Потаповичем не столкнемся?
— Думаю, что нет, я и сам давненько его не видел. Вероятно, получил повышение по службе.
Он помог Вале надеть потертую плюшевую шубку, подал коричневый, в крупную клетку платок. Она пожала хлопцам руки, пожелала успехов.
Вскоре попрощался и Коля Охрименко.
Павловский и Поддубный, перед тем как уйти, договорились с Третьяком, что разведку на своем объекте сделают завтра в одиннадцать утра. Сбор на углу Брест-Литовского шоссе и Керосинной.
Выпустив их, Третьяк начал готовить рабочее место. Вслух ругал «клиентов», забравших столько дорогого времени. В мастерскую тихо прошмыгнул Коляра.
— Всех выпроводил?
— Не знаю, может, кто-нибудь и остался.
— Откуда, их четверо вошло и четверо вышло.
— Точно сосчитал?
— А как же.
Третьяк усадил брата за стол.
— Попей чайку, Коля. Мы оставили тебе немного коржиков, а чай с сахарином.
— Правда?! — обрадовался Коляра, словно это был не сахарин, а шоколадные конфеты.
Пил чай, аппетитно похрустывал коржиками.
Глядя на то, как ловко брат орудовал рубанком, он спросил:
— Лень, сказать тебе, о чем я не раз думал? Красноармейцы воюют на фронте, кровь проливают, а мы с тобой сидим дома и мастерим вот эти табуретки. Что они скажут, когда придут сюда? Женщинам, конечно, простительно, а нам?
Третьяк с интересом посмотрел на брата.
Коляра предусмотрительно понизил голос:
— Надо бы нам к партизанам перебраться. В леса. Вон Вовка и Сережка с Львовской улицы за Десну ушли, там, они говорили, партизаны есть. Как ты думаешь, тринадцатилетних принимают?
— Тебе же только двенадцать.
— Это ничего. Зато я приду не с пустыми руками...
Наступила многозначительная пауза.
— А с чем?
Коляра уже пожалел, что сгоряча проболтался о своей тайне, но отступать было поздно. Брат не сводил с него пристального взгляда и ждал. Пришлось выкладывать все:
— У меня револьвер есть. Нашел, когда отступали наши. Не знаю только, стреляет ли, но заряжен.
— Прежде чем идти в партизаны, надо все продумать, Коля, — спокойно проговорил Третьяк, будто советуясь. — Это дело очень серьезное. Из-за нас могут убить маму, сестер.
