Мы неслись, объезжая воронки и горящие грузовики. Мертвых объехать удавалось не всегда. Из-за дыма и пыли видимость была нулевой. Сашка Батурин, только вчера впервые ставший на ноги, скрипел зубами при каждом толчке. В кузове нас было четверо, двое младших лейтенантов, старшина второй статьи и я, самый старший по званию. По дороге подобрали шесть бойцов стрелкового полка. Спрашивать, откуда и куда они несутся, смысла не было. Очень трудно спрашивать об этом у людей, когда на голову падает «Юнкерс», а поодаль мелькают чужие мотоциклисты.
В город мы заехали не сразу. Нас остановили в сумерки на южной окраине, где уже скопилась масса автотранспорта. Младший лейтенант, маленький, помятый, в топорщившейся гимнастерке, заскочив на подножку, принялся объяснять, что в городе делать нечего, что началась эвакуация, что есть приказ отходить к аэродрому Херсонесский маяк, там будет новая линия обороны, а потом нас всех погрузят на корабли… Под аккомпанемент рвущихся бомб и снарядов его слова звучали крайне убедительно.
– Заворачивайте налево и дуйте по степи, – неистовствовал младшой, – а я с вами сяду, дорогу покажу. Быстрее только, пока нас тут всех…
Грузовик, накрытый метрах в тридцати от нас снарядом, наглядно продемонстрировал, что значат его слова. Однако мне предложенный рецепт не понравился. Не настолько важной фигурой был младший лейтенант, чтобы драпать по его приказу. Я перегнулся над кузовом и проорал со злостью:
– Эй, парень, не слышал часом про трусов и паникеров? Ты что мне тут раскомандовался?
Младший лейтенант соскочил с подножки и неловко ухватился за кобуру. Опережая возможные глупости, я решительно приказал:
– Доложитесь по форме старшему по званию. Перед вами капитан-лейтенант Сергеев.
Мой голос прозвучал внушительно. Паникер вытянулся и представился:
– Младший лейтенант Скачков. Помощник начальника…
Я перебил его.
– Оно и видно, что Скачков. Куда скакать собрался?
– Согласно приказу. На мыс Херсонес. Товарищ капитан-лейтенант, да я…
– Сгинь с глаз моих. Живо!
Скачков растворился в черном бензиновом дыму. Но обстановка яснее не стала. Среди недальних домов, частью уже разрушенных, мелькали группы бойцов. Было видно – они уходят. В ту самую сторону, куда требовал поворачивать паникер и трус Скачков.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил меня Батурин.
– Еще не совсем.
Мимо пробежала группка красноармейцев. С вещмешками за спиной и взятым на ремень оружием. У белобрысого парня в гимнастерке с оторванным по локоть рукавом я приметил висевшую через плечо пару яловых новых сапог. Один был спереди, другой болтался сзади. Автомобили урчали моторами, шоферы матом объясняли друг другу, кто из них идиот и болван. В воздухе, строча, пронесся «мессер». От пулеметной очереди вспыхнул грузовик. Еще целые машины разворачивались вправо и, неповоротливо расходясь, объезжая каркасы и остовы, уходили от города в степь, одна за другой исчезая в пыли и дыму.
– Катастрофа? – спросил старшина, приподнявшись слегка над бортом. Я вспомнил не к месту, как в какой-то книжке – или не книжке? – персонажи вот так же спрашивали друг друга: «Катастрофа?» – словно бы не сомневались в том, что катастрофа должна непременно случиться, и это их «катастрофа?» звучало как «что? уже?». Мне сделалось досадно, что я зря наорал на младшего лейтенанта Скачкова.
Или все же не зря? Из города, прорываясь сквозь орудийный гул, периодически доносились звуки пулеметной, автоматной и ружейной стрельбы, бой шел, кто-то сопротивлялся. Я стукнул по кабине и крикнул высунувшемуся в окошко водителю:
– В город, Степа, в город! Только поосторожнее, следи за дорогой. Если что, сворачивай.
Заезжать глубоко на машине не стоило. Надо было спрятать ее среди домов или развалин, сойти, оглядеться, уяснить что к чему. Навстречу пока попадались только наши, бой грохотал вдалеке за их спинами. Судя по звукам стрельбы, раздавшимся в разных, весьма разбросанных местах, то нараставшим, то резко стихавшим, он носил очаговый характер.
– Стоит ли? – засомневался старшина.
Он мог позволить себе вопросы – в храбрости и опыте его никто не сомневался. О них свидетельствовали Красная Звезда и медаль «За боевые заслуги» на форменке.
– Разобраться надо, Максимыч. Иначе какого черта нас вообще сюда погнали? Тут же наверняка с комсоставом труба. Скачков-то вон ускакал. Сто-ой!
* * *
На следующий день мы ползли по канаве, я и какой-то боец. Не поднимая голов, чтобы нас не заметили немцы. Царапая руки о битый кирпич. Слышались крики, одиночные выстрелы. Добравшись до разрушенного двухэтажного дома, сумели слегка оглядеться. В отдалении дымились немецкие автомашины, подожженные нами утром. Неподвижно стоял гранатой подорванный танк. Валялись мертвые, немецкие и наши.
– Что делать будем, товарищ капитан? – прошептал мне боец, тараща воспаленные глаза.
Я бы тоже спросил кого-нибудь, да плохо, не знал кого. Надо мною начальников не было. Лишь бы что-нибудь ответить, сказал:
– Выбираться. На мыс Херсонес. Согласно приказу.
– А где это, далеко?
– Как получится… Тебя как зовут?
– Пашка… Хомченко…
Выбраться получилось. Подробности значения не имеют. Прятались от немцев, как суслики в степи. По дороге обросли людьми – красноармейцы, младший сержант, военврач, точнее военфельдшер, и полтора десятка раненых и санитаров.
Военврачом назвал его я, когда мы с Хомченко, тогда еще вдвоем, спасаясь от несшегося на бреющем «мессера», скатились в здоровенную воронку. Я ударился ногой о что-то резко дернувшееся, пригляделся и увидел сидящего прямо передо мной, вытянув ногу, младшего сержанта. Нога перебинтована, в руке пистолет, ствол наведен на меня.
Когда «мессер» испарился и осела пыль, я деликатно дал понять, что целиться в капитан-лейтенанта РККФ не стоит, что целиться надо в немцев или румын. Лицо красноармейца скривилось, как от боли. Но пистолет он опустил. Дуло мне теперь смотрело не в лицо, а в пах.
– Где командиры? – спросил я его, стараясь не обращать внимания на «пушку». – Кто начальник?
Он покривился опять, помедлил немного и неожиданно рявкнул, перекрыв сиплым голосом звуки снарядных разрывов:
– Согласно приказу всё начальство от капитана и выше съебалось на мыс Херсонес для срочной эвакуации на Кавказ. Еще позавчера. И потому лично мне непонятно, что вы тут делаете, товарищ капитан-лейтенант. Может, вы диверсант немецкий? Не в курсе последних событий и так вот дали маху?
Ствол пистолета вскинулся и уставился мне в грудь. Я судорожно сжал в ладони свой собственный «ТТ». Хомченко, примостившийся рядом, приоткрыл от изумления рот. Лишнее движение – и психованный сержант мог бы нажать на спуск. Однако больше, чем действия, меня поразили слова – снова «согласно приказу». Кругом полнейший бардак, а у кого ни спроси, даже вот у меня, всё происходит «согласно приказу». Или «согласно приказа»? Лицо сержанта было словно обиженное, и глаза глядели на меня как на врага.
– Что ты мне тут заливаешь, боец? – крикнул я резко в ответ. – Не бывает таких приказов. Я только что из госпиталя. Сегодня в Севастополе немцев жгли. Колонну остановили.
Боец не ответил. Лишь уронил бессильно кисть, удлиненную пистолетом. Сверху раздался голос:
– Всё бывает, капитан-лейтенант. Такое вот, как оказалось, тоже.
Голос был спокойный, рассудительный. Я поднял глаза и увидел нависшую над краем воронки голову.
– Синельников, отставить, – приказала голова решительным и твердым голосом. – Да и вы не машите пистолетом, товарищ капитан-лейтенант, не дай бог что случится. Здравия желаю. Добро пожаловать в санбат…
Он назвал номер санбата дивизии, но какой я не разобрал. Вспомнил только, что, перед тем как нырнуть в воронку, заметил два перевернутых догоравших грузовика и что-то белое, раскиданное по земле. Теперь сообразил – перевязочные средства, бинты или что-то еще.
Мы с Хомченко вылезли наверх. Опять увидели перевернутые грузовики, белые бинты и валявшихся на земле людей, которых прежде даже не заметили. Воздух содрогнулся от пролетевшего в сторону мыса Херсонес тяжелого снаряда. В отдалении, за бугром тарахтела какая-то техника, можно было не сомневаться – немецкая. Человек, отдавший приказание несдержанному младшему сержанту, устало сидел на земле. Чернявый, нос горбинкой, в петлицах – чаша со змием и три кубаря. Типичный медик, таких я видел много.
– Здравия желаю, товарищ военврач, – приветствовал я его.
– Военфельдшер, – равнодушно поправил он и выдавил улыбку. – А приказ имеется, капитан-лейтенант. И согласно ему вы имеете полное право бросить нас здесь и идти вон туда. – Он махнул рукой на запад. – Эвакуация комсостава, полезных кадров, от капитана и выше, как верно отметил младший сержант Синельников. Крайне необходимых для дальнейшей борьбы с коварным и подлым врагом.
