О чрезвычайной опасности, грозившей Москве и всей стране, писала в те дни газета «Правда». Она призывала покончить с настроением благодушия и беспечности, настойчиво объясняла, что только от мобилизации сил всех и каждого зависит существование Советского государства.
Женя это отлично понимала.
— Ты знаешь, мама, — сказала она, вернувшись как-то из университета. — Так дальше продолжаться не может. Ну подумай… Фашисты уже совсем рядом, как нахальные крысы, лезут в город, а мы сидим и, как ни в чем не бывало, слушаем наших профессоров, которые рассказывают о звездах. Представляешь? Это же нелепо. Что будет с нами и с нашими астрономическими познаниями, если Гитлер возьмет Москву и пойдет дальше? А нам говорят: «Учитесь, учитесь». Ну, допустим, училась бы я в каком-нибудь вузе, где готовят военных специалистов, тогда можно было бы понять, — они сейчас очень нужны. А так…
— Но ведь ты, Женечка, девушка. Тебе вовсе не обязательно идти на войну.
— Я здоровая и молодая, умею стрелять из пулемета и сижу дома. Безобразие!
Для Анны Михайловны такие разговоры — она их слышала не впервые — представлялись свершившимся несчастьем: она уже потеряла дочь. У нее слабели руки и ноги, она садилась и минут пять не могла подняться. Смотрела на порозовевшее лицо дочери, на ее узкие плечи, на всю ее небольшую, очень девичью фигурку и с ужасом думала, что Женя не вынесет даже двух недель окопной жизни — просто заболеет и погибнет.
— Женечка, но ведь ты дежуришь на крыше, тушишь зажигалки…
— Мало, мама, этого мало.
Женя возбужденно походила по комнате, потом легла на диванчик и отвернулась к стенке. Она увидела себя за пулеметом в окопчике, увидела идущий на нее танк, поле, по которому он шел, было все в кочках, и танк то нырял вниз, та задирал пушку вверх. Из пушки вырывался быстрый короткий огонь — башенный стрелок пытался уничтожить ее и ее пулемет. Бить по броне из пулемета нет смысла, остановить танк можно, если только попасть в смотровую щель водителя. Очередь, еще одна и… чудо: ее пуля попадает в узкую щель, танк остановлен. А теперь зажигательными по бакам…
«Сводка сегодня снова плохая», — вспомнила Женя.
Пали Вязьма, Гжатск, Малоярославец. Многие москвичи, в первую очередь дети, были эвакуированы на восток. На Урал и в Сибирь вывезли демонтированные заводы, вместе с заводским оборудованием уехали самые необходимые специалисты, остальные рабочие и инженеры ушли в ополчение, в истребительные батальоны. Закрылись многие учреждения и магазины, витрины заложили мешками с песком. Трамваи и троллейбусы ходили редко, да и число пассажиров уменьшилось. Люди стали сдержанными, немногословными. По строгим лицам, по одежде, далеко не лучшей, по противогазным сумкам через плечо было видно что москвичи приготовились к суровому испытанию.
8 октября Центральный комитет ВЛКСМ объявил добровольный набор комсомолок в армию. Призыв был передан во все райкомы комсомола Москвы, а уж оттуда по телефону о нем сообщили на предприятия, в учреждения, техникумы и институты. Начался отбор желающих идти на фронт. Отбор был строгим. Брали только тех девушек, кто хорошо работал или учился и регулярно занимался спортом. Уже на следующий день призыв ЦК ВЛКСМ обсуждался бюро комсомола университета. День выдался пасмурный, в комнате света не хватало. Комсорги курсов и групп сгрудились, тесно сдвинув стулья, вокруг большого стола, вслушивались в слова секретаря бюро, говорившего непривычно тихо, без пафоса. Чувствовалось: для него предельно ясна ответственность момента. Его деловая сдержанность передалась слушателям.
В душе Женя приготовилась: сейчас секретарь кончит говорить, и она подойдет к столу, попросит записать ее в список уходящих на фронт. Вот только требование быть хорошей спортсменкой ее смущало — сказать про себя, что преуспела в спорте, она никак не могла. Поэтому, когда многие девушки-комсорги обступили секретаря бюро, Женя осталась сидеть — обманывать кого бы то ни было она не могла. Пока девушки наперебой расспрашивали секретаря, на какой фронт и в какие войска могут послать добровольцев, Женя вышла в коридор и остановилась у окна.
«Следует признать, что ты, моя дорогая, спорт не уважала, — подумала Женя. — Сколько километров я пройду? Пять-семь, от силы десять. А с винтовкой и со скаткой? Не знаю. Далеко не уйду. И плавать практически не умею». Женя украдкой пощупала свои бицепсы и огорченно вздохнула.
В этот момент кто-то обнял ее за талию и засмеялся у самого уха. Женя обернулась и увидела свою сокурсницу Катю Рябову, с которой они близко познакомились в совхозе на уборке сена.
— Все, Женечка, решено: завтра идем в ЦК — и на фронт!
Серо-карие глаза сияли счастьем. Женя посмотрела на подругу и почувствовала зависть. Раньше она почти никогда никому не завидовала. Невысокая ростом, но крепко сбитая, Катя имела все основания пройти отборочную комиссию — училась она отлично, хорошо ходила на лыжах, к тому же еще до войны закончила пулеметную школу Осоавиахима.
— А меня, как думаешь, возьмут? — неуверенно спросила Женя.
Катя посмотрела на нее озадаченно. Ей как-то и в голову не приходило, что нежная, милая Женечка Руднева тоже захочет и сможет идти на фронт.
— Не знаю, должны бы взять, — сказала Катя не особенно уверенно.
И Женя решила: она идет в ЦК ВЛКСМ, а там будь что будет.
Приемная ЦК комсомола заполнена до предела. Много девушек стояло на улице.
— Вот это сюрприз, — изумленно сказала Женя.
— А ты думала, мы будем первыми? — усмехнулась Дуся Пасько, сокурсница, с которой они вместе решили попытать счастья.
В приемной установилась очередь за пропусками в отдел кадров ЦК. Через несколько минут подругам стало известно, о чем и как спрашивают девушек-добровольцев. Сведения были неутешительные: комсомолок подробно расспрашивали о составе семьи, о состоянии здоровья, предпочтение отдавали имеющим военную специальность. Девушки в очереди волновались — у многих никакой военной специальности не было, и они боялись, что их отправят домой. Женя и Дуся тоже поволновались, но все же успокоились, — они умеют стрелять из пулемета, и это можно все-таки считать военной специальностью.
В приемной стало душно, и Женя с Дусей вышли на несколько минут на улицу, глотнуть свежего воздуха.
— Что ты, Женя? — на глазах у подруги Дуся заметила слезы.
— Как я маме скажу? Я же вижу: как только начинаю с ней разговаривать о фронте, она вся белеет, вот-вот, кажется, умрет от страха. Она все не верит, что я могу уйти на фронт. Тебе легче, твои в Пржевальске, напишешь и все.
Дуся понимающе сжала Женину руку.
— Что же делать, Женечка! Понятно — ты ведь единственная дочь. У моих — детей куча.
— Ничего, — вздохнула Женя, — мама и папа поймут. Иначе нельзя.
Через два часа стояния в очереди, после самых тревожных известий о том, что многих «заворачивают», что расспрашивают долго и строго, пришла обнадеживающая весть. По ходатайству ЦК ВЛКСМ и по инициативе Героя Советского Союза Марины Расковой командование Вооруженными Силами страны приняло решение создать женскую авиационную часть и зачислить в нее главным образом девушек-добровольцев. Формирование новой части поручалось Расковой.
Для студенток университета с их знанием физики и математики появлялась реальная возможность попасть в часть легендарной летчицы и штурмана. Женя и Дуся повеселели, но ненадолго — в приемную входили все новые конкурентки, студентки технических вузов, даже авиационных, летчицы из аэроклубов и Гражданского воздушного флота, которым Раскова могла отдать предпочтение. Каждый раз, когда новая девушка называла место своей работы или учебы, Женя и Дуся тихо обсуждали ее шансы, а значит, и свои — уменьшающиеся или растущие.
Пришли даже школьницы старших классов и встали в сторонке, грустно шепчась, понимая, что им, вернее всего, откажут. Жене стало даже, жалко девушек — уж очень у них был обреченный вид.
Наконец подошла их очередь.
— Женя, иди, — сказала Дуся, подталкивая подругу к двери кабинета.
Но Женя вдруг заробела. Ей стало так же страшно, как в то памятное посещение директора Салтыковской школы, когда она поступала в третий класс. Шепотом выговорила:
— Дусенька, милая, ну, пожалуйста… а я за тобой. Видишь, даже голоса нет, очень боюсь.
Вскоре высокая, обитая черной клеенкой дверь приоткрылась и Женя увидела счастливое лицо Дуси. После этого Женя вступила в кабинет без страха.
Комиссия ЦК ВЛКСМ — строгие молодые люди в военных гимнастерках и ремнях, но без знаков различия. Женю отговаривали, узнав, что она единственная дочь у родителей. Глядя исподлобья, Женя упрямо твердила:
— Папа и мама поймут, я должна…
После недолгого молчания один из членов комиссии предложил рекомендовать ее в часть майора Расковой.
