– Да, – сказал Кестер. Но он остался на месте. Никто не шелохнулся.
Валентин окинул всех нас взглядом.
– Зачем? – медленно сказал он. – Зачем же?.. Проклятие!
Ему не ответили.
Валентин устало махнул рукой:
– Пойдемте.
Мы пошли к выходу по дорожке, усыпанной гравием. У ворот нас ждали Фред, Джорджи и остальные.
– Как он чудесно смеялся, – сказал Стефан Григоляйт, и слезы текли по его беспомощному печальному лицу.
Я оглянулся. За нами никто не шел.
XXVВ феврале мы с Кестером сидели в последний раз в нашей мастерской. Нам пришлось ее продать, и теперь мы ждали распорядителя аукциона, который должен был пустить с молотка все оборудование и такси. Кестер надеялся устроиться весной гонщиком в небольшой автомобильной фирме. Я по-прежнему играл в кафе «Интернациональ» и пытался подыскать себе еще какое-нибудь дневное занятие, чтобы увеличить свой заработок.
Во дворе собралось несколько человек. Пришел аукционист.
– Ты выйдешь, Отто? – спросил я.
– Зачем? Все выставлено напоказ, а цены он знает.
У Кестера был утомленный вид. Его усталость не бросалась в глаза посторонним людям, но те, кто знал его хорошо, замечали ее сразу по несколько более напряженному и жесткому выражению лица. Вечер за вечером он рыскал в одном и том же районе. Он уже давно знал фамилию парня, застрелившего Готтфрида, но не мог его найти, потому что, боясь преследований полиции, убийца переехал на другую квартиру и прятался. Все эти подробности установил Альфонс. Он тоже был начеку. Правда, могло статься, что преступник выехал из города. Он не знал, что Кестер и Альфонс выслеживают его. Они же рассчитывали, что он вернется, когда почувствует себя в безопасности.
– Отто, я выйду и погляжу, – сказал я.
– Хорошо.
Я вышел. Наши станки и остальное оборудование были расставлены в середине двора. Справа у стены стояло такси. Мы его хорошенько помыли. Я смотрел на сиденья и баллоны. Готтфрид часто называл эту машину «наша старая дойная корова». Нелегко было расставаться с ней.
Кто-то хлопнул меня по плечу. Я быстро обернулся. Передо мной стоял молодой человек ухарского вида, в пальто с поясом. Вертя бамбуковую трость, он подмигнул мне:
– Алло! А ведь мы знакомы!
Я стал припоминать:
– Гвидо Тисс из общества «Аугека»!
– Ну вот видите! – самодовольно заявил Гвидо. – Мы встретились тогда у этой же рухляди. Правда, с вами был какой-то отвратительный тип. Еще немного, и я бы дал ему по морде.
Представив себе, что этот мозгляк осмелился бы замахнуться на Кестера, я невольно скорчил гримасу. Тисс принял ее за улыбку и тоже осклабился, обнажив довольно скверные зубы:
– Ладно, забудем! Гвидо не злопамятен. Ведь вы тогда уплатили огромную цену за этого автомобильного дедушку. Хоть что-нибудь выгадали на нем?
– Да, – сказал я. – Машина неплохая.
Тисс затараторил:
– Послушались бы меня – получили бы больше. И я тоже. Ладно, забудем! Прощено и забыто! Но сегодня мы можем обтяпать дельце. Пятьсот марок – и машина наша. Наверняка. Покупать ее больше некому. Договорились.
Я все понял. Он полагал, что мы тогда перепродали машину, и не знал, что мастерская принадлежит нам. Напротив, он считал, что мы намерены снова купить это такси.
– Она еще сегодня стоит полторы тысячи, – сказал я. – Не говоря уже о патенте на право эксплуатации.
– Вот именно, – с жаром подхватил Гвидо. – Поднимем цену до пятисот. Это сделаю я. Если нам отдадут ее за эти деньги – выплачиваю вам триста пятьдесят наличными.
– Не пойдет, – сказал я. – У меня уже есть покупатель.
– Но все же… – Он хотел предложить другой вариант.
– Нет, это бесцельно… – Я перешел на середину двора. Теперь я знал, что он будет поднимать цену до тысячи двухсот.
Аукционист приступил к делу. Сначала пошли детали оборудования. Они не дали большой выручки. Инструмент также разошелся по дешевке. Настала очередь такси. Кто-то предложил триста марок.
– Четыреста, – сказал Гвидо.
– Четыреста пятьдесят, – предложил после долгих колебаний покупатель в синей рабочей блузе.
Гвидо нагнал цену до пятисот. Аукционист обвел всех взглядом. Человек в блузе молчал. Гвидо подмигнул мне и поднял четыре пальца.
– Шестьсот, – сказал я.
Гвидо недовольно покачал головой и предложил семьсот. Я продолжал поднимать цену. Гвидо отчаянно набавлял. При тысяче он сделал умоляющий жест, показав мне пальцем, что я еще могу заработать сотню. Он предложил тысячу десять марок. При моей следующей надбавке до тысячи ста марок он покраснел и злобно пропищал:
– Тысяча сто десять.
Я предложил тысячу сто девяносто марок, рассчитывая, что Гвидо назовет свою последнюю цену – тысячу двести. После этого я решил выйти из игры.
Но Гвидо рассвирепел. Считая, что я хочу вытеснить его окончательно, он неожиданно предложил тысячу триста. Я стал быстро соображать. Если бы он действительно хотел купить машину, то, бесспорно, остановился бы на тысяче двухстах. Теперь же, взвинчивая цену, он просто мстил мне. Из нашего разговора он понял, что мой предел – тысяча пятьсот, и не видел для себя никакой опасности.
– Тысяча триста десять, – сказал я.
– Тысяча четыреста, – поспешно предложил Гвидо.
– Тысяча четыреста десять, – нерешительно проговорил я, боясь попасть впросак.
– Тысяча четыреста девяносто! – Гвидо торжествующе и насмешливо посмотрел на меня. Он был уверен, что здорово насолил мне.
Выдержав его взгляд, я молчал.
– Кто больше? – спросил аукционист.
Молчание.
– Кто больше? – спросил он второй раз. Потом он поднял молоток.
В момент, когда Гвидо оказался владельцем машины, торжествующая мина на его лице сменилась выражением беспомощного изумления. В полном смятении он подошел ко мне:
– А я думал, вы хотите…
– Нет, – сказал я.
Придя в себя, он почесал затылок:
– Черт возьми! Нелегко будет навязать моей фирме такую покупку. Думал, что вы дойдете до полутора тысяч. Но на сей раз я все-таки вырвал у вас этот ящик из-под носа!
– Это вы как раз и должны были сделать! – сказал я.
Гвидо захлопал глазами. Только когда появился Кестер, он сразу понял все и схватился за голову:
– Господи! Так это была ваша машина? Какой же я осел, безумный осел! Так влипнуть! Взяли на пушку! Бедный Гвидо! Чтобы с тобой случилось такое! Попался на простенькую удочку! Ладно, забудем! Самые прожженные ребята всегда попадаются в ловушку, знакомую всем детям! В следующий раз как-нибудь отыграюсь! Свое не упущу!
Он сел за руль и поехал. С тяжелым чувством смотрели мы вслед удалявшейся машине.
Днем пришла Матильда Штосс. Надо было рассчитаться с ней за последний месяц. Кестер выдал ей деньги и посоветовал попросить нового владельца оставить ее уборщицей в мастерской. Нам уже удалось пристроить у него Юппа. Но Матильда покачала головой:
– Нет, господин Кестер, с меня хватит. Болят старые кости.
– Что же вы будете делать? – спросил я.
– Поеду к дочери. Она живет в Бунцлау. Замужем. Вы бывали в Бунцлау?
– Нет, Матильда.
– Но господин Кестер знает этот город, правда?
– И я там не бывал, фрау Штосс.
– Странно, – сказала Матильда. – Никто не знает про Бунцлау. А ведь моя дочь живет там уже целых двенадцать лет. Она замужем за секретарем канцелярии.
– Значит, город Бунцлау есть. Можете не сомневаться. Раз там живет секретарь канцелярии…
– Это конечно. Но все-таки довольно странно, что никто не знает про Бунцлау.
Мы согласились.
– Почему же вы сами за все эти годы ни разу не съездили туда? – спросил я.
Матильда ухмыльнулась:
– Это целая история. Но теперь я должна поехать к внукам. Их уже четверо.
– Мне кажется, что в тех краях изготовляют отличный шнапс, – сказал я. – Из слив или чего-то в этом роде…
Матильда замахала рукой:
– В том-то и все дело. Мой зять, видите ли, трезвенник. Эти люди вообще ничего не пьют.
Кестер достал с опустевшей полки последнюю бутылку:
– Ну что ж, фрау Штосс, придется выпить на прощание по рюмочке.
– Я готова, – сказала Матильда.
Кестер поставил на стол рюмки и наполнил их. Матильда выпила ром с такой быстротой, словно пропустила его через сито. Ее верхняя губа резко вздрагивала, усики подергивались.
– Еще одну? – спросил я.
– Не откажусь.
Я налил ей доверху еще большую рюмку. Потом она простилась.
– Всего доброго на новом месте, – сказал я.
– Премного благодарна. И вам всего хорошего. Но странно, что никто не знает про Бунцлау, не правда ли?
Она вышла неверной походкой. Мы постояли еще немного в пустой мастерской.
– Собственно, и нам можно идти, – сказал Кестер.
– Да, – согласился я. – Здесь больше нечего делать.
Мы заперли дверь и пошли за «Карлом». Его мы не продали, и он стоял в соседнем гараже. Мы заехали на почту и в банк, где Кестер внес гербовый сбор заведующему управлением аукционов.
